[Лалэль]

Пятьдесят первая жертва, пятьдесят вторая, пятьдесят третья жертвы

окончание

Я никак не могла не закончить на Хэллоуин! Скринов сегодня не будет, извините, наслаждайтесь чтением. Скрины будут в течение дня-двух.

- Офелия! – позвала Гров. – Офелия, вернись к нам из своего далёка. Нам нужно обсудить множество важных вопросов.
Я тряхнула головой, прогоняя наваждение, и снова увидела тёмные стены подвала, Себастьяна и Виолу, не похожих на себя самих, одетых как близнецы, в яркие костюмы, бледного как смерть Гамлета в чёрном и ликующую Гров, держащую под локоть мою старую тётю, похожую на растрепанную курицу.

- Видишь, что случается, когда Хозяйка дома отказывается от своей судьбы? - обращаясь ко мне, сказала Гров. - Она исполняла обязанности Хозяйки двадцать лет, и смотри, во что она превратилась теперь. Жалкое зрелище! Оливия, ты меня слышишь?
Тётушка, кажется, услышала её, посмотрела в её сторону вполне осмысленным взглядом и неуверенно произнесла:
- Гров? Гров, королева шотландская?
Себастьян сделал большие глаза; тетка это заметила.

- Да, мой дорогой, меня зовут именно так. Твоя бабушка, Офелия, - она посмотрела на меня, - твоя бабушка взяла имя Геката, в честь героини Шекспира, и стала Гекатой Нигмополус, и всем нам дала шекспировские имена, чтобы горожане заранее знали, кто станет её наследником. Её невестка взяла имя Уиллоу, сестра невестки, вот эта падаль, - с этим словами она плюнула под ноги тёте, - Оливия, а нас с сестрой назвали Гров и Диана. Тебе, когда ты родилась, дали имя Офелия – чувствуешь преемственность?
Меня затрясло.
- Моя сестра думала, что сможет избавиться от предначертания. Она сбежала из дома, замела все следы, думала, что прошлое её больше не найдет, и первого сына назвала Стивом. Но второй сын оказался в наших руках, и мы дали ему имя Себастьян. Стив тоже оказался умным мальчиком – он не только вернулся в этот дом, но еще и назвал своих детей Виолой и Гамлетом. Умный мальчик, тонко чувствующий. Он предполагал, какая судьба ждет его детей.
- Ничего я не предполагал! – отчаянно прошептал призрак Стива, с ужасом оглядываясь на меня. А я вспомнила, как Джульетта, вернувшись из роддома, сказала: «Представляешь – Гамлетом назвали! Это все Стив виноват, настоял, зараза. Сказал, что хочет всем детям дать шекспировские имена».
Вольно или невольно, он играл за их команду.

Меня как иголочкой кольнуло. Джульетта... Джульетта?!
- Вот как ни странно, Джульетта была не из нашего рода.Я даже предложила называть Стива Ромео, как его и должны были звать с самого рождения – было бы забавно.
Не знаю, отчего, но мне стало легче. Хотя чему тут было радоваться? Всё равно оба мертвы, и без вины виновный, и невинный. И мы все на пути в ад – виновато-невинные.

- Ах, Оливия! - задушевно сказала Гров, глядя на мою безумную тетушку – та ничком лежала на полу, куда её уложили силой. - Бедная старая безмозглая Оливия! Неужели ты думала, что сможешь покинуть дом, и на этом все закончится? Пример Креона и Уиллоу тебя ничему не научил? А пример дурёхи Дианы, которая думала, что сможет избавиться от тяги к дому? Поучилась бы лучше у своей племянницы! Смотри, какая она умница – потеряла память, быстро поняла, что вне дома, без подпитки ей не жить, и вернулась домой. Молодец, Офелия, умная девочка. Никому еще не удавалось убежать от судьбы.

Оливия поглядела на меня жалобно, как индейка, приготовленная на закланье. Мне стало дурно, появилось ощущение, что в этой славной компании вурдалаков и убийц я самый главный преступник.
Они свои изуверства творили более или менее осознанно, а я, будучи частью той же системы, имела подлость считать себя невинной.
- Пей, – Гров с ужасной улыбкой поднесла ей кубок с неизвестной жидкостью, – пей за свою смерть! Пей за то, что через миг ты рассыплешься в прах, как и мечтала! За то, что увидишь того, кого давно ждала!

Оливия пыталась сопротивляться, но её насильно заставили выпить все до капли. Как только её зубы щелкнули, смыкаясь, и последний глоток проскочил горло, появился тот, кого только и не хватало на этом шабаше кровопийц. Он предстал в своем традиционном образе четвертого всадника Апокалипсиса, скелета с косой в руках - и тут же поманил за собой тетю, показывая ей огромные песочные часы: время вышло, мол. Злосчастная Оливия ещё пыталась сопротивляться, но скелет был неумолим и заставил её следовать за собой. От неё осталась лишь горстка пепла, которую коричневые тут же заботливо поместили в урну.
Я даже не почувствовала отчаяния. Внутри осталась только глубокая, ничем не заполненная пустота.
- Ты даже не плачешь по тете, Офелия? - серьезно, с глубоким сочувствием в голосе спросила Гров. И я почувствовала себя ещё большей сволочью, чем раньше.

Я действительно не могла плакать – не потому, что мне было невыносимо больно, так, что и слез не было, а потому, что не хотелось.
Я ничего не ощущала – и это было ужасно.
- Старуха пожила своё, - равнодушно сказала Гров, - ад давно её заждался. Она свое дело сделала – оставила нам пять замечательных наследников. Теперь у нас два мальчика и три волшебные девочки.
Три? Почему три? Нас же двое на двое...
- Когда тетя покинула тебя, мы ждали, что ты станешь хозяйкой дома, но ты не торопилась. Потом в доме поселились Мэллои. Сперва мы ждали, что дом их уничтожит, но он опознал их как своих и принял. Мальчики – сыновья Дианы, дети Стива – её внуки, а дом еще хорошо помнил свою хозяйку, поэтому принял её наследников, как родных. Очень скоро мы поняли, что каждый из вас может стать Хозяином, и принялись ждать. Рано или поздно дом должен был инициировать одного из вас... а может, и нескольких из вас.

Вот оно как! Значит, не я одна во всем этом варилась. И Стив, и Себастьян, и Виола, и Гамлет – все что-то чувствовали, все видели кошмары, все ощущали себя соучастниками убийств. Все мы были жертвами дома.

- Вам намекали. Помните первую няню, которую убило градом у ваших дверей? Это был намек для всех вас, напоминание, что нужно выполнить свое предназначение. Жаль, что вы не прислушались. Потом была другая жертва, и еще, и еще... Неужели вы не насторожились? Вы должны были прочувствовать, что дом пытается вам что-то сказать. Люди гибли только из-за того, что вы не желали прислушаться.
- Этого не может быть, - онемевшими губами прошлепала я. - так не бывает.
Лица Себастьяна и Виолы говорили красноречивее, чем любые слова. Гамлет был как-то поспокойнее — видимо, он был слишком мал, когда всё это происходило, и не мог даже опосредованно посчитать себя виновным.
Но тут старая ведьма, как бы опомнившись, зацепила и его:
- Когда родился малыш, мы подумали, что именно он станет Хозяином. Тем более, при его рождении была принесена такая кровавая жертва.

Гамлет посмотрел на неё недоуменно, а я сразу вспомнила про сгоревших нянек. Вот она, жертва!
- Вряд ли он вам подчинится, - я оглянулась на Гамлета, ища его поддержки и желая подбодрить, и увидела глаза испуганного волчонка. – Одно его имя – залог того, что он вырос свободным.
- Разве ты не знаешь, что и у Шекспира Гамлет не был свободен? «Весь мир – тюрьма, и Дания – одна из лучших».
- Он был свободен. А то, что он оказался заточен среди низких людей, это всего лишь стечение обстоятельств.
- Все они пали жертвами обстоятельств, Офелия. Когда-нибудь, когда ты станешь мудрее, ты это поймешь. Никто из них не был злодеем, но все стали отличными марионетками в руках Кукловода.
Я фыркнула, втайне надеясь, что чем дольше мне удастся отвлекать её разговорами, тем больше у нас будет шансов придумать какой-нибудь план спасения. Несмотря на все доводы рассудка, я продолжала мечтать выбраться оттуда. Поэтому я набрала в грудь побольше воздуха и выдала целую тираду:
- Разве они не поплатились за свои грехи? Тот же Клавдий – разве он не убил своего брата-короля, не приказывал убить Гамлета, не отравил его в конце? А Гертруда разве не была его сообщницей? Даже та дура Офелия, в честь которой меня и назвали – разве у неё не было ушей, не было глаз, она не видела, что вокруг творится, не могла связать два и два? Раз она не могла ничего предпринять, чтобы спасти возлюбленного, чтобы отомстить убийце? Ах, да, если бы правда выплыла наружу, её папаша бы пострадал! Только из-за этого следовало хранить молчание и молча наблюдать, как твоего возлюбленного выставляют сумасшедшим, а затем и преступником.

Старуха мерзенько захихикала.
- А ты понимаешь, милочка, что только что описала себя и своих друзей? Разве вы не то же самое делали? Всё видели, но предпочитали делать вид, что не замечаете?
Я захлопнула рот. Но ведь…
- Мы никогда не скрывали ни от себя, ни от мира, кто мы есть. А вот вы, молодежь...

И в этом она была права.

- Одни из вас лгут сами себе, - сказала Гров, внимательно глядя на меня, - другие ни во что не хотят вмешиваться, - мельком пригвоздив взглядом Виолу и Гамлета и переводя взгляд на Себастьяна:
- А третьи использую свое положение, чтобы рассчитаться с врагами. Признайся им, - останавливаясь напротив Себастьяна и прожигая его взглядом, медленно, вкрадчиво попросила она. – Подтверди, что ты действительно лелеял черный замысел убить своего брата, и сделал так, его желание осуществилось.
Себастьян, бледный как четвертый всадник Апокалипсиса, молча кивнул. Судя по всему, он потерял дар речи – или его этого дара лишили. Но я не могла поверить, что Гров опустилась до того, что использовала свои силы, чтобы заставить Себастьяна пойти на самооговор – все-таки она в любой ситуации ратовала за справедливость.
Я ни на секунду не поверила, что мой муж действительно убил Стива, единственного близкого ему человека. Не говоря уж о том, что он вообще вряд ли был способен на убийство.
- Ты подтверждаешь? – обратилась к призраку Стива, по-прежнему молчаливо парившему по левую руку от меня. – Он действительно виновен в смерти своего старшего брата?
Стив отчаянно вздохнул, а потом страшно захрипел. Видимо, Гров и ее присные духи не терпели неповиновения.
- Да, - прохрипел он, и я услышала истошный, рвущийся из груди вскрик Виолы:
- Иуда!
Но Гамлет по-прежнему не верил и колебался. Меня она также не смогла убедить. Я не могла найти ни одной причины для того, чтобы Себастьян захотел убить Стива. И мне не понравился этот вопрос, заданный в третьем лице.
- Гамлет, не верь ей, она манипулирует нами! Почему он убил брата? Какая тут может быть причина?
- Сама-то как думаешь? – осклабившись, спросила Гров.- Из-за женщины, конечно. Всегда во всем замешаны женщины. В данном случае – дело в тебе.

Меня затрясло, как в лихорадке.
- О чем ты говоришь?
Гров снова обратилась к призраку бедного Стива:
- Расскажи, из-за чего вы поссорились с Себастьяном? После этой ссоры он пообещал, что убьет тебя.
- Я говорил ему, что Офелия не для него, что ему не нужно пытаться добиться взаимности. А он не представлял жизни без нее. Он так и не смог меня простить.
Себастьян покачал головой; глаза его были полны слез.
- Никто меня с ней не разлучит, - голос его дрожал. – Я создан для нее, а она – для меня.
Гамлет поглядел на него безумным взглядом – и бросился вперед с мечом, судорожно сжатым в руке, словно ангел возмездия.
Себастьян едва успел схватить подсунутую кем-то шпагу и отразить атаку.
-Что с тобой?! – кричал он, отчаянно отбиваясь. – Ты обезумел?!!!
- Я не прощу!!! – кричал Гамлет, яростно оскалившись и налетая на дядю, который был выше его на две головы и гораздо мощнее. – Не прощу тебе убитого отца!!! Не прощу тебе смерти матери!!! Не прощу, что ты погубил Офелию!!! Не прощу, что ты довёл её до безумия!
Это выглядело бы комично, если бы не было так жутко. Гамлет от ярости потерял всякие представления о том, что он делает, и действительно был готов убить моего злосчастного мужа.
Ах, если бы я могла вмешаться в их побоище, остановить их! Уверена, они меня бы послушались! Но у меня как будто отнялся язык – вместе с возможностью двигаться, и все, что я могла – стоять соляным столбом, подобно окаменевшей жене Лота.
- А знаешь, мне нравится, как они стараются уничтожить друг друга, - похихикивая, негромко сказала Гров. – Бьются за корону, которая всё равно достанется мне.
Мне захотелось понять, о чем она говорит, но как только я попыталась на этом сосредоточиться, послышался громкий вскрик и вслед за этим – протяжный стон. Гамлет вонзил шпагу в грудь своего дяди.
Я, мгновенно освободившись от пут, громко закричала и подбежала к нему. Он лежал лишь слегка побледневший, и даже видя глубокую рану в груди, сложно было подумать, что он умирает. Но он умер, едва я подбежала к нему, успев прошептать только:
- Офелия, о радость, помяни меня в своих молитвах, нимфа…
Только его губы сомкнулись, он перестал дышать, и я поняла, что моего мужа больше нет на свете. Я уложила его головой на свои колени и закрыла ему глаза.
Похоже, я была одной из самых никчемных жен на всем свете. Прости меня, милый.

Гамлет, тяжело дыша, с расширившимися от ужаса глазами, так и стоял в двух шагах от меня, сжимая в руках обнаженный окровавленный меч.
- Добился своего? – спросила я его таким голосом, каким, должно быть, и Адам не вопрошал Каина, куда тот дел своего брата.
Гамлет сглотнул комок. Он понемногу начал осознавать, что натворил.
- Он был виновен, – сказал он, - и получил по заслугам. Он убил отца.
- Откуда ты знаешь?!!
-Ты разве не слышала? Или, думаешь, старуха заставила его врать? Зачем ей это, если она может заставить любого из нас сделать что угодно?
Меня осенила догадка, неприятная, вызывающая омерзение, даже больше, чем вся эта история, и именно поэтому крайне правдоподобная.
- Он не соврал, - с трудом ворочая языком, проговорила я. – Но и не сказал всей правды, потому что она не позволила. Ей нужно было, чтобы ты принял именно такое решение. Себастьян действительно желал смерти своему брату. Только не Стиву.
- О чем ты? У него был только один старший брат.
- Ничего подобного.
Передо моим внутренним взором снова возник стеснительный призрак Льва, смущенно говорящий про Себастьяна: «У него здесь лежат родственники». Вот кого он имел в виду – не девочек Гот, а себя.
- Доктор, - тихо позвала я. – Доктор, я знаю, что вы здесь. Покажитесь, пожалуйста, чтобы я могла на вас поглядеть. Вас это тоже касается.

Монолитная толпа коричневых храните молчание. Не знаю, как ей удалось найти его за считанные секунды, но Гров со своей специфической улыбкой посмотрела прямо на одного из коричневых – и он немедленно откинул капюшон.
Я невольно поразилась тому, как велика была ее власть над горожанами. Скажи она любому из них спрыгнуть с крыши – попрыгали бы все.

Итак, он снял капюшон, и я увидела перекошенное бледное лицо доктора. Он не очень-то постарел с того дня, когда Лев привел меня в лабораторию.
- Это началось сразу, как ее привезли в ваш дурдом, верно? Я не могу вас в этом винить – она была прекрасна, всякий потерял бы голову. Возможно, бедняжка тоже хотела этого и даже провоцировала вас. Но все же это было насилием, потому что она не могла полностью осознавать, что вы с ней делали.
Доктор ничего не стал на это отвечать.
- Себастьян был Льву братом по отцу, верно ведь?
- Нет, - он внезапно заговорил резким, прерывающимся от волнения голосом. Помолчал, облизнул пересохшие губы и, прокашлявшись, признался:
- Диана выносила обоих моих сыновей. Они единокровные братья. Моя жена не может иметь детей, и мы использовали её как суррогатную мать.
Тут уж и я растерялась.
- Выходит, и Лев…
- Мы выращивали этого ребенка себе – нам нужен был наследник. И она разрешила, а второго – не позволила… Она забрала его, сказала, что у нее виды на него, а нам он ни к чему. Никто не сопротивлялся этому решению.
- И Диана тоже?
- Бедняжка была безумна. Сама же сказала – она даже не понимала, что происходит. Мне кажется, она даже и не заметила потери.
- Кажется ему! Вы хотя бы пробовали с ней об этом поговорить? Хотя бы спросили ее? – и я до дрожи в пальцах захотела, чтобы Диана сейчас стояла рядом и могла за себя вступиться.
Послышался глубокий, проникающий в душу вздох. Светлый призрак Дианы возник ниоткуда.
- Мама! – прошептал потрясенный призрак Стива. Меня поразило, с каким благоговением он это произнес – я ведь помнила все, что он рассказывал мне про свою мать.
Любовь ребенка к матери – самое чистое, бескорыстное и не поддающееся анализу чувство, какое только существует на земле. Стив вполне мог возненавидеть мать, как возненавидела ее Гров, у него было для этого столько же оснований, если не больше. Его тоже бросили, оскорбили, унизили. Но он почему-то не затаил обиду.
Стив искренне любил свою мать, но ведь и Гров любила Беллу – в своей особой, извращенной манере. В чем же между ними разница? Почему в одном случае обида переросла в ненависть, а в другом – в светлую печаль?

- Как это странно, - произнесла нараспев Диана, крутясь вокруг меня бесплотным признаком. – Ты ждешь его, каждая секунда – как испытание, час тянется как пытка, к тому же у тебя нет часов… Твое сердце трепещет, как пойманная в капкан птичка, ты почти теряешь рассудок от волнения… И вот он приходит, и твои губы встречают его губы, его руки раскрывают твое тело, как цветок – и ты ничего больше не можешь желать, как только подчиняться всем его прихотям, делать так, как он хочет… А потом ты носишь ребенка, его частицу, и как только он появляется на свет, его уносят, и говорят, что это ребенок той, другой, которая приходится ему законной женой, хоть он и не любит её, и гонит от себя… Когда ты ждёшь второго младенца, ты живешь в страхе, скрываешь это, сколько можешь, боишься, что его так же унесут – и его уносят… Ах, как же это пережить! Даже безумная сойдёт с ума от такого!
- Как-то не очень похоже на искусственное оплодотворение – скептически заметила я.
- Офелия, она ведь была безумна! Конечно, она не вполне осознавала, что с ней происходит. Она считала, что у нас с ней психологическая близость, хотя это было не так.

Мне до боли захотелось расцарапать это бледное, худое лицо, вонзить в него когти так, чтобы доскрести до нечистой совести. Но я не могла этого сделать.
- Гамлет, - тихо прошептала я. – Ты ошибся. Не Себастьян убил твоего отца. Его вина в том, что он всего лишь пожелал бедному Льву, своему брату, сдохнуть – сгоряча, в ярости. Ты должен понять его: он был безнадежно влюблен в меня, точно так же, как и ты. Это не было преступлением, он не хотел такого исхода.
- А может, и хотел, - задумчиво пробурчал себе под нос Гамлет. Он отвернулся, а я была слишком занята лицезрением своего мёртвого мужа и не сразу поняла, что он готовится нанести удар. Я поняла, что он вонзил в себя меч, только когда он коротко вскрикнул и упал на песок.
Обезумевшая Виола расцарапала себе лицо ногтями, как древняя плакальщица, и в отчаянии упала на колени.

Гамлет, когда я к нему подбежала, был ещё жив – удар пришелся в подбрюшье, и он не умер сразу, но медленно истекал кровью, слабея с каждой секундой.
- Этот яд, ревность… он передал его мне по наследству… как он ревновал тебя, так и я… ничего удивительного, мы же родня… яд ревности убил его старших братьев, и этим же ядом я пропитал клинок, которым прикончил его… а сейчас этот же клинок прикончил меня… ревность довела нас до могилы… не ревнуй никого, моя милая… это путь в никуда…
- Замолчи, не говори ничего! Я позову врача, мы тебя вылечим… - он только, улыбаясь, покачал головой. И действительно, кого бы я вызвала? Кто бы нам помог?
- Пожалуйста, сделай мне то же, что делала ему… голову на колени... можно?
Я, вся дрожа от горя, выполнила его просьбу и разрешила ему положить свою ослабевшую голову мне на колени, поглаживая его по мокрым, извалявшимся в песке волосам.

- Хорошо... очень хорошо – держать голову на коленях у девушки… ничто с этим не сравнится, как говорил Гамлет… Ты не думай, я не безумен, как он, но ты, ты – моя Офелия… я тебя люблю как сорок тысяч Себастьянов, как сто тысяч братьев не могут…

На этих словах его дыхание, а вместе с тем и жизнь, прервались. Я машинально продолжала гладить его по голове, где между мокрыми прядями волос перестала биться тонкая голубая жилка.
Коричневые подтащили ко мне тело Себастьяна и положили его голову мне на другое колено. Теперь я обнимала их обоих. Неистовые враги, родня по крови и соперники в любви навсегда примирились на моих коленях.

- Ты довольна? – в слезах, истерично выкрикнула я, гладя по голове то одного, то другого мёртвого влюбленного. – Этого ты хотела?!
Гров покачала головой, выражая неудовольствие. Да как же, чего ты еще могла хотеть, старая карга!

- Минус два, - подытожила она. - Зато у нас остались девочки. Честно сказать, не очень-то я рассчитывала на мужиков, они хлипкие, нет им веры ни в чем. А вот девочки должны быть покрепче... Верно я говорю? - с этими словами она взяла Виолу за подбородок и заглянула ей в глаза.

Виола дрожала крупной дрожью и напоминала кобру, изготовившуюся для прыжка.
- Старая карга правильно сказала — это будет один из близнецов. Она ставила на мальчишку — испытывала к нему женскую слабость, облезлая мартышка. А оказалось, что это не мальчик, а девчонка! - и она расхохоталась, звонко хлопнув Виолу по недавно расцарапанной щеке.

Та в ярости схватила старушку за горло и сжала так крепко, что задушила, не будь та давно и основательно мертва:
- Ты убила моих родителей! - в ярости скрежеща зубами, говорила она. - Убила моего дядю, убила моего брата, издевалась над Офелией, погубила столько жизней, застращала весь город! Ты — зло во плоти!

Гров, прикоснувшись рукой к руке Виолы, сжимавшей её горло, легко заставила её разжаться.
-Я лишь приближаю то, что и так было неизбежно. Разве твой брат не убил своего дядю — не разобравшись, что тот хочет ему сказать? Разве он сам не покончил с собой? Это было исключительно его глупое решение.
- А мама с папой тоже сами решили свою судьбу?!!! - заорала Виола. - Или снова ты, гадина, всё подстроила?!!!
- Твои родители виноваты в том, что не следовали своей судьбе, сбились с пути и начали делать неверные шаги... Впрочем, если хочешь знать — да, их убили. Я даже могу показать тебе того, кто это сделал.
Виола вздрогнула.
- Он здесь? Их убийца? - её голос дрожал. - Ты притащила его сюда?
Конечно! - Гров радушно улыбнулась. - Этой ночью все тайны должны быть разгаданы. Пойдем, я тебе его покажу? - и Гров повлекла нас по каким-то странным лабиринтам, которые казались бесконечными, и мы только успевали замечать мелькающие стены.

Я предполагала, кого мы увидим в этой клетке, но никак не ожидала, что вид его будет настолько ужасен. Я даже вздрогнула от того, насколько он изменился.
Этот Вальдемар не был похож на того приятного, но слегка важничающего парня, каким я его запомнила. Он вообще уже не напоминал разумное человеческое существо. Это было существо, которое долго томили в подвале и пытали безо вской надежды на спасение.
Виола, увидев его, застыла в ужасе, да и я тоже.
-Неужели ты будешь ему мстить? - чуть слышно прошептала я. Виола задрожала ещё сильнее, теперь это напоминало конвульсии.
- Теперь ты вправе делать с ним, что хочешь, - проворковала Гров, глядя на бедняжку со своей неповторимой улыбкой. Кажется, она радовалась рождению новой Хозяйки.

Виола некоторое время смотрела на несчастное, почти лишившееся рассудка человеческое существо, что валялось перед ней — а потом сделала то, чего никто из нас не ожидал.

Она открыла дверь камеры, подошла, тронула его за плечо, потом с силой толкнула и произнесла:
- Беги.

Вальдемар не сразу её понял, а когда понял, не смог двинуться с места. Тогда она еще раз хорошенько встряхнула его и заорала:
- Беги, скотина, беги отсюда так далеко, как только можешь!
И он побежал — насколько быстро может бежать узник, просидевший несколько лет в подвале.

- Ну и очень глупо, - разочаровано сказала Гров. Послышался слабый вскрик, и мы, как по команде, повернули головы в сторону, откуда кричали.
Наш беглец лежал, свернувшись калачиком, на холодном полу и не дышал. Его сердце разорвалось от страха, как только он попробовал покинуть свою темницу.
- А знаешь, - задумчиво сказала я. - В общем-то, у вас, девушки, гораздо больше общего, чем кажется.
Гров повернулась ко мне вполоборота, и в её глазах мелькнула искорка заинтересованности. Действительно, откуда же ей было знать, как я разузнала, каким способом она убила свою мать.


Мне снова удалось погрузиться в воспоминания, приготовленные мне заботливым доброхотом — я так и не поняла, что это была за девочка. Та, в чьем сознании я копалась, когда наблюдала, как Гров встречается с матерью, Бренди Брок и сестрами Гот. Дальше её воспоминания стали несколько сумбурными и перескакивали с одного на другое.

Вот она показывает полуодетую Бренди, которая выбегает из дома вся в слезах и мчится, не разбирая дороги, из этого проклятого места. Должно быть, уже беременная. Вот она видит Гров, наблюдающую сквозь щель между дверью и дверным косяком за тем, как Джинджер Гров идет в столовую. Вот та же Гров, делающая крайне важное объявление:
- Никто из вас не выйдет отсюда живой, если вы не сделаете то, чего я хочу. Я хочу, чтобы вы избавились от одной из вас, и как только вы это сделаете, будете свободны. - и толкает вперед упирающуюся, заплаканную Альбу.
Я вижу, как Гров подает нож первой девочке — Джинджер, и та в негодовании бросает нож себе под ноги, за что получает огромную оплеуху. Я вижу, как несколько девочек поднимают ножи и начинают колоть тело. Альба страшно кричит и складывается вдвое, как тряпичная кукла, под их ударами. На самом деле она умирает не от ран, а до этого — от страха.
Я вижу обезумевшую Джинджер, которая кричит в лицо Гров:
- Ты делаешь это с нами только потому, что мы — твои сёстры? - после чего её, бедняжку, уже невозможно рассмотреть в клубке дерущихся тел — должно быть, её разорвали на кусочки. Всё это происходило очень быстро, как фильм в быстрой перемотке. Наверное, ей было очень страшно.

Девочка, а вместе с ней и я, спускается в темный подвал. Там ей встречается какой-то высокий, кудрявый, в шляпе-цилиндре и с пустыми глазами — от него пахнет ромом. Он улыбается и кладет руку на голову мне, а вернее, той девочке, которая всё помнит, и гладит её по голове, и говорит, что она славная крошка, и может бродить везде, и приходить и уходить, когда ей вздумается, и забирать с собой всё, что хочет. Девочка напугана еще сильнее, но ей приятно.

А потом промелькнула Белла. В своем роскошном красном платье, похожем на подвенечное, она была воистину прекрасна. Гров приготовила её к сочетанию со смертью, и вот уж правда, её должна была взять в любовницы Смерть, а не Гертруду. Я любуюсь её платьем, и фатой, и величественной позой. Она прекрасна даже на фоне констра, на котором её хотят сжечь. Особенно на фоне костра.

Мне не нравится, что красное платье загорается, и я беру подол, и тяну к себе. Белла, хоть и привязана, хоть и стоит посредине костра, покорно спускается. Ни пламя, ни веревки не могут её удержать.

Гров что-то кричит, возмущенная, но высокий в шляпе, появляясь возле меня, говорит, что разрешил мне ходить где вздумается, приходить и уходить когда вздумается и брать, что захочу. На этот раз моё «что захочу» - Белла. В полном молчании мы идем с ней по коридорам нашего подвала, и поскольку я держу её за руку, она в безопасности.

Однако, когда мы пытаемся сесть в лифт, появляется Гров и силой отталкивает меня. Белла с безумными глазами спешит закрыть дверь лифта и подняться на следующий этаж, сбежать... но я слышу оглушительный грохот. Трос обрывается, и лифт вместе с Беллой снова падает к нам, в подвал.

Когда дверь открылась, и она выпала из кабинки, я подумала, что она ещё жива. Но она прожила всего несколько секунд и скончалась. Красавица Белла Гот бесславно погибла в нашем лифте, хотя могла бы красиво сгореть.

- Откуда... Она не могла этого запомнить! Не могла! - срываясь, кричит Гров. По её лицу видно, что мои воспоминания выбивают её из колеи.


Виола, которая долго крепилась, но теперь окончательна съехала с катушек, хватает со стены факел и кричит:
-Огня! Огня! Зажгите факелы! Я сожгу к чертям это проклятое место!
Я призываю её успокоиться, но понимаю, что это бесполезно.
Искать выход, Офелия? А где он, этот выход?!! - её губы дрожат. - Сбеги мы хоть за тридевять земель, это место нас никогда не отпустит! Мы будем носить его в себе везде, где бы ни оказались, и все равно вернемся и будем приносить жертвы! Мы не сможем избавиться от него!Думаешь, у нас есть выбор? Да, есть — или подчиняться, или взять и покончить со всем разом! Эй, капюшончатые, шевелитесь, дайте мне мегафон — я хочу сказать речь!

И она говорит в мегафон речь — безумную и прекрасную настолько, что я даже не могу передать её на бумаге. А потом она заявляет, что все здесь должны умереть, и заставляет их поджигать собственные мантии, а потом сама падает замертво, истощив свои силы. Начинается истинное безумие, все мечутся, все кричат. Никто не хочет умирать достойно.

Я успеваю разыскать в толпе доктора и схватить его за рукав:
- Признавайся, ублюдок! Лев-то конечно ваш с Цирцеей сын, ну а Себастьян? Не поверю, что он вышел похожим на Диану случайно! Облегчи совесть перед смертью, козел!
Он пытается выкрутиться, но я крепко держу его за горло.

- Себастьян, он... она не суррогатная мать... он мой и её... она была прекрасна, невозможно было устоять...
Я с силой бью его по лицу, и он падает. В этот момент я ненавижу его еще больше, чем Гров.

- Эй, Гров, хочешь посмеяться? Я вспомнила, что сказала твоя мать перед смертью!

Белла молчит, но губы её слегка подрагивают. Она готовится мужественно принять то, что неизбежно. Дрова загораются, костер вспыхивает — и она говорит одну-единственную фразу, чуть слышно, почти шепотом. Гров ничего не слышит из-за треска поленьев, но я стою рядом, держу краешек красного платья и всё слышу.

О, да. Белла нашла способ отмстить за себя даже грани жизни и смерти. Чудесный способ, великолепный. Причем она отомстила и за себя, и за наши будущие отнятые жизни.

- Ты — незаконнорожденная, но не Диана. Диана была дочерью твоего отца — того, кого ты так хотела воскресить. Ты могла получить информацию о нем. Для этого стоило всего лишь не убивать её!

Гров смотрит на меня — и я понимаю, что у безумия есть свое безумие, которое страшнее всего, что можно представить.

-Ты лжешь!
- Нет. Она точно помнит.
- Надо было убить её раньше! - Гров тяжело дышит и в растерянности оглядывается.
- Забавно, да? Никого не осталось: ни Дианы, ни её старшего сына, ни его детей, ни её младшего сына...
- Зато остался его ребенок, - радостно спохватывается Гров и спешит куда-то из зала, где происходит коллективное самоубийство. Я, мучимая вспыхнувшей материнской тревогой, бегу за ней.
Что она сделает? Что она сделает?!!
А еще - что это за девочка, которой было позволено так много?!!


Я пытаюсь вспомнить ещё что-нибудь, что помнила она. Вижу закрытую дверь в тётину спальню и страшное нагромождение столиков и тумбочек, призванные изображать баррикаду.

- Вы их так не остановите, - заявляю я (то есть та девочка).

Девчонки, будущие няни (здесь и Вики Смит, и Бим Оливейра, и все остальные) смотрят на меня в ужасе, ведь я спокойно прошла через дверь.
-Выведи нас, - они начинают рыдать, кто-то падает на колени, - выведи нас отсюда!

Я пожимаю плечами.
-Ладно. Только нам нужно держаться вместе. Вы все должны держаться за меня, как будто вы — то, что я забираю. Как только отпустите меня, считайте, всё пропало.

И я открываю им дверь, которая раньше никогда не открывалась, да и не должна была. Мы бежим, но девчонки даже в панике не забывают, что должны держаться за меня. Они бегут вслед за мной, и каждая держится за мою одежду, боясь отпустить. Двигаться так очень трудно, и я быстро устаю.

Добежав до ворот, мы общими усилиями отворяем их, и девчонки бегут врассыпную, от страха даже забывая поблагодарить меня. Я пожимаю плечами и возвращаюсь.
Нет уж, я узнаю, кто ты такая! Ты должна была посмотреться в зеркало, в лужу, хоть куда, хотя бы раз!

Словно читая мои мысли, девочка идет мыть руки. Я смотрю в зеркало, висящее нал раковиной, и вижу рыжие хвостики и серьезные глаза. О нет, эти глаза - я узнаю их везде...
Так вот почему ты пришла. Ничего нет случайного.

Словно потерянная, я бреду за Гров, которая держит на руках мою крепко спящую дочь. Проснётся ли она когда-нибудь, или сон - это всё, что ей осталось?

- Ничего, моя крошка, - говорит Гров, теперь уже не так уверенно, как раньше. - Ничего, моя птичка. сейчас ты отдохнешь... Ты отдохнешь и поможешь мне наконец вернуть то, что я так долго искала!

Мы заходим в помещение, где стоит красивый белый гроб. Гров на мгновение выпускает девочку из рук и зачем-то поднимает крышку гроба - и оттуда показывается бледное, перекошенное лицо, и Гров, страшно вскрикнув, хватается за сердце - если оно у неё есть. Кажется, злодейка впервые попробовала вкус собственного лекарства. Она умерла ещё нелепее и сумбурнее, чем её мать.

- Я могу бродить, где захочу, - повторяет Джульетта, - приходить и уходить, когда захочу, и брать всё, что захочу. И я забираю ребенка.

Она бледная и страшная, и всё же кажется настоящей и живой. Хочется закричать, и в то же время обнять её.

Джульетта берет мою дочь на руки:
- Ты идёшь со мной?

Я кладу руку ей на плечо, и так мы молча поднимаемся из подвала, где уже распространился удушливый запах дыма, поднимаемся, выходи из дома и идем к воротам. Джульетта с трудом, но отворяет ворота, и, удерживая девочку на весу, обращается ко мне:
- Почему ты замедлилась? Нам нельзя мешкать.

Я с удовольствием вижу, что дочка у неё на руках начинает просыпаться. Я вижу её полусонные, но уже вполне осмысленные глазёнки и глажу её по голове.
- Забирай её, и живите. А я не смогу. Виола была права - это место, оно не здесь, оно внутри нас. Мы уже связаны с ним, и связь эту никак не разорвать.
Ты можешь приходить и уходить, когда вздумается, можешь и вовсе сюда не приходить. А я - не могу. Я должна закончить всё здесь.

Джульетта опускает девочку на землю, та уже спокойно держится на ногах:
- Мама! - она ещё не понимает, что происходит.
- Прощай, милая! Помаши мне на прощание, да, вот так... Слушайся тётю Джульетту, расти большой и никогда и никому не позволяй влиять на твою жизнь. Прощай.

Джульстива машет мне рукой. Джульетта внимательно смотрит на меня.
- Знаешь, - говорит она - мы всегда тебя любили.

Она уводит девочку, а мне не хочется возвращаться в подвал, где мечутся горящие люди - а вернее сказать, нелюди, изверги. Я плотно заперла все двери, надеюсь, что сквозь окна они не просочатся.

Погуляв немного среди могил и печальных призраков, я прямо в платье опускаюсь в наш старый бассейн, который никто уже давно не чистил, отчего он стал похож на заросший пруд, пахнет ряской и тиной. Я медленно погружаюсь в него, не зная, что делать дальше, просто погружаюсь, зная, что рано или поздно тяжёлое платье, намокнув, увлечет меня на дно. Мне осталось только недолго полюбоваться ночным небом, краешком луны и какой-то веткой, склонившейся над водой.

Ива, бедная ивушка... Уиллоу... мама...
Надеюсь, эта вода, как потоки слёз, смоет мои грехи... Простите, и прощайте...

Мёртвые няньки

Жертва пятьдесят первая. Белла Гот. Смерть от лифта.
Жертва пятьдесят вторая. Вальдемар. Умер от страха
Жертва пятьдесят третья. Гров. Умерла от страха, заглянув в гроб к вампиру.

Расчет закончен.