[BadTouch]

Со мной вечно что-то приключается, на этот раз я умудрилась заболеть в +20, причем на Пасху. Вот лежу лечусь, сегодня даже отпросилась с работы. Решила, что если еще протяну с отчетом, то уже в ближайшее время до него точно не доберусь. А посему, я решила себя пересилить и все-таки его добить. Выношу на ваш суд. Девочки, надеюсь, вы еще о нас помните
Большое спасибо Наташе за бейсбольную позу, а так же позы, запечатленные на последних трех скринах отчета. Кстати, он относительно небольшой. В общем, очень хочется верить, что читатели соскучились по Кардье и в скором времени отзовутся. Не обижайтесь на меня за долгое молчание. Я постараюсь исправиться

Нашим с Тео отношениям сложно дать какую-либо оценку. Да нужно ли это? Не то, что бы я привыкла к однозначности, но иногда хочется уверенности в завтрашнем дне. Но её нет. Теодор невыносим и, в то же время, мне ужасно его не хватает, если мы не видимся хотя бы несколько дней. Порой его слова сводят с ума, и то, что он говорит, кажется дикостью. С какой же горячностью и уверенностью в своей правоте он рассказывает о том, что любую болезнь истинный представитель сильного пола должен переносить на ногах, ведь настоящему мужчине (надо только слышать, как он произносит это слово!) не под стать валяться в кровати, "укутавшись пуховым одеялом и засунув грелку под задницу".

Нашим баталиям нет счета:
– Но у тебя температура, – не унимаюсь я, – нельзя же себя так изводить.
– Хватит, – обрывает он довольно грубо, – я уже всё сказал. У меня полно дел поважнее.
– Я знаю много народных средств, – делаю очередную попытку его переубедить, но все без толку.
– Иди, отстань. Ты что, плохо слышишь?
– Ну и сдохнешь раньше времени, если будешь так относиться к своему здоровью! – не выдерживаю я.

И так у нас всегда. Образцово-показательные скандалы стали неотъемлемой частью наших отношений. Кэрри говорит, что мы похожи на героев дешёвой мыльной оперы.
– Вы бьёте все рекорды, ребята, – иронизирует она.
Кэрри права: никогда не знаешь, что может послужить поводом для очередной перебранки - пропущенный звонок или джинсы, которые показались ему слишком узкими. В последнее время я часто спрашиваю себя: почему бы не покончить со всем этим раз и навсегда? Но вот незадача! После бурь всегда наступает перемирие, и минуты недолгого затишья полны счастья и безмятежности. В такие моменты упрямый осёл, который живет в Тео и постоянно проявляет свою упёртую ослиную сущность, уступает место внимательному, по уши влюбленному романтику, пылкому и страстному. И тогда я чувствую себя самой счастливой девушкой на земле, хотя мне трудно объяснить, что значит быть счастливой. Пожалуй, наше счастье складывается из множества рядовых мелочей: совместного просмотра какого-нибудь глупого фильма, позднего завтрака на утро после чудесной ночи или прогулки до ближайшего супермаркета. Но сладкий самообман длился не долго. Поначалу я наслаждалась своим счастьем, считая подобную смену "планов" естественным течением любых отношений.

Возможно, так и есть, но со временем это самовнушение сменилось тягостным ожиданием того, что может послужить поводом для очередного скандала.
***
– Почему именно бейсбол? – как-то спросила я у Тео. – Италия меньше всего ассоциируется с этим видом спорта. Я думала, это американское изобретение.
– Ну почему же, – улыбнулся Тео, – бейсбол популярен не только в США. В него играют и в Китае, и в Японии. И между прочим, – со знанием дела отметил он, – главой федерации бейсбола является итальянец Риккардо Фраккари.
– Ух ты, – удивилась я, – я ничего не знаю о бейсболе.
– Но ты отчасти права, – согласился Тео. – Делать в Монте Виста было нечего, и многие с удовольствием начали заниматься бейсболом, когда в школе появился новый учитель физкультуры, американец мистер Доусон. Я был еще совсем ребенком, когда записался в секцию, – улыбнулся он, – с тех пор и играю. Честно говоря, я не представляю себя без мяча, вот и стал играть за команду университета.
– Когда ты позовёшь меня на матч? – спросила я, ведь до сих пор я еще ни разу не видела Теодора в игре.
– Можно в выходные. Мы как раз играем с командой Академии Ля Тур. Будет интересно.
И было правда интересно. Все эти здоровенные парни, которые то и дело выкрикивали какие-то непонятные бейсбольные словечки, матерясь при этом безбожно, произвели на нас с Кэрри огромное впечатление.

Слова вроде база, дом, тег-аут, грэнд слэм и пинч хитер, нам, конечно же, ни о чем не говорили (и разбираться в этом, даже из уважения к Тео, у меня не было ни малейшего желания), но само зрелище заслуживало внимания. Мы, как две блондинки из анекдота, постоянно донимали своих соседей по трибуне вопросами о том, кто побеждает. Какой-то парень, отчаявшись объяснить нам, что происходит, перешел на понятный для нас язык и через полчаса стал комментировать происходящее на доступном для нас уровне:
– Чувак в белой футболке – питчер, он бросает мяч в сторону «дома», во-о-он той маленькой хрени в углу поля, а бьющий, здоровяк в красной футболке, старается отбить мяч битой.

Команда Тео одержала победу, и после матча мы пошли праздновать это грандиозное событие. Тео изрядно надрался и казался самым счастливым человеком на земле. Он постоянно лез обниматься, то и дело спрашивая меня:
– Ну как мы их, а? Надрали их тощие задницы!
– Да-да! Вы молодцы, – соглашалась я, – разделали их под орех!
Тео заснул в такси по пути домой, и мне пришлось хорошенько ткнуть его в бок, чтобы разбудить. Поднимаясь по лестнице своего домика, он неуклюже меня обнял. Тео показался мне таким трогательным и безобидным в своей искренней радости по поводу одержанной победы, что я просто не могла не улыбнуться. Мы вместе приняли душ, а потом просто отправились спать.

Засыпая, Тео устало прошептал в подушку:
– Спокойной ночи, малыш.
Рядом с ним было тепло и уютно. Помечтав о чем-то неопределенном, я и сама вскоре уснула.
***
Теодор Орсини родился и вырос в Монте Виста, небольшом провинциальном городке на юге Италии, и принципиально не заказывал в кафе и ресторанах блюда родной кухни.
– Мне есть с чем сравнивать, – сказал он, когда я спросила, не скучает ли он по домашней стряпне, – и поверь, если бы ты попробовала карпаччо или ту же «Маринару» у меня на родине, ты бы никогда в жизни не смогла есть эту гадость. – Тео кивнул на мою тарелку. – Это же дрянь, а не спагетти! – заявил он раздраженно.
– Но ты даже не попробовал! – изумилась я. – Это вполне съедобно.
– Чушь, – заявил он безаппеляционным тоном, – это отрава какая-то.

– Если ты такой критикан, почему бы тебе не приготовить что-нибудь самому? – подначивала я, накручивая на вилку болоньезе. – Хотя бы яичницу на завтрак, – продолжала я, с аппетитом уминая ненавистные Тео макароны, – или тосты с …
– Я знаю толк в приготовлении пищи, – оборвал он меня. – Всю сознательную жизнь я мечтал открыть семейное кафе на Страда Марина, – выпалил он, но тут же осекся, как будто сболтнул лишнего. – И вообще…– продолжил Тео, – готовить нужно с душой, а это, – он обвёл помещение кафе презрительным взглядом, – просто фабрика по производству жрачки.
Я чуть со стула не упала. Неужто эти слова принадлежали Теодору? Он мечтал открыть собственное кафе? В нем поразительным образом сочетались какие-то совершенно чуждые друг другу вещи. Юриспруденция, бейсбол, а теперь еще и кулинария! Изумление читалось у меня на лице. И в этот момент я поняла, как плохо знаю этого человека, и как мне хочется узнать о нем как можно больше.

– Расскажи мне об этом, – вытирая губы салфеткой, попросила я. От тона дружеской издёвки, ставшего постоянным мотивом наших разговоров, не осталось и следа. Я была серьезна и хотела знать об этой странице его прошлого.
– Не сейчас.
Спорить и умалять бесполезно; в случае с Тео это единственное, что я знаю наверняка. Хорошо, попробуем зайти с другой стороны.
– Но почему ты никогда не готовил для меня?
– Не было вдохновения.
– То есть, я тебя не вдохновляю? – кокетливо поинтересовалась я.
– Зачем задавать вопрос, ответ на который тебя наверняка расстроит? – Тео и не думал флиртовать.
– Черт побери, Тео! – разозлилась я. – Странная у тебя логика! Получается, чистить картошку и варить макароны надо с душой, – я моментально вышла из себя и была готова засунуть дурацкие спагетти ему прямо за шиворот, – а спать можно и с женщиной, которая тебя совсем не вдохновляет? – Люди стали оглядываться и недоуменно на нас пялиться. – Какого черта ты тогда устраиваешь скандалы из-за фотографий, пропущенных звонков и идиотских джинсов?
Вот. Очередной повод для ссоры найден. Мы некоторое время молча смотрим друг на друга, и я думаю над тем, что сказала. Он не спорит, не пытается меня убедить в обратном. Чертов осёл, ну не молчи же! Скажи что-нибудь. Но нет, он молчит. Я встаю из-за стола и, не сказав ни слова, ухожу; я иду медленно, возможно, где-то в глубине души желая, чтобы он догнал меня и сказал, что был не прав, что имел в виду совсем другое.

– Стой, – вдруг слышу я злой голос Теодора у себя за спиной. – Его огромная ручища больно хватает меня за запястье. – Что ты о себе возомнила?
Высокая фигура Тео, словно гора, нависает надо мной, и на секунду мне становится даже страшно.
– Отпусти, – процедила я сквозь зубы. – И убери от меня свои мерзкие лапы.
– Что за представление ты устроила у всех на глазах? – прорычал он. – Ты думаешь, твоя поганая жратва заплатила бы за себя сама?
Услышав эти слова, я буквально задохнулась от ярости. Какой же он непрошибаемый кретин! Рука нащупала в кармане какие-то деньги, и я, не задумываясь, швырнула их в Тео.
– Да подавись ты, идиот! – бросила я, не помня себя от ненависти. Монеты, со звоном ударившись о мостовую, разлетелись в разные стороны, а купюры, беспомощно трепеща на ветру, упорхнули, как пугливые бабочки, куда-то в кусты. – Я тебя знать больше не хочу, – орала я, что есть мочи. – Иди ищи вдохновения в постели своих многочисленных шлюшек!

– Заткнись, и послушай меня, маленькая принцесса, – захрипел он, грубо схватив за плечи. – Это больная для меня тема. И то, что я не хочу об этом говорить – мое личное дело, понятно? Может, однажды я тебе все и расскажу. Но не сразу. И это не повод устраивать дешёвые спектакли на публике, поняла? И если ты не выбросишь все эти глупости из своей головы, ничего у нас с тобой не получится. В конце, концов, ты сама себя накрутила. Я не сказал тебе ни слова.
Я не знала, что ему ответить и просто молчала. Тео взял меня за руку, теперь уже совершенно иначе, как-то нежно и даже по-отечески заботливо.
– Я провожу тебя домой, – наконец сказал он как ни в чем не бывало. Остаток пути мы провели в молчании.
А на пороге нашей с Кэрри квартиры он принялся целовать меня так неистово и страстно, что устоять было просто невозможно. К счастью, Кэрри была дома, и Тео отправился восвояси. Это было что-то вроде перемирия.

***
Несостоявшийся кулинар готовился стать юристом, и это просто не укладывалось в голове. Я улыбнулась, представив Тео в форменной поварской куртке кричащим что-то по-итальянски своим помощникам. Теперь, когда мне стало известно, о чем он когда-то мечтал, вообразить его сидящим в офисе перед монитором компьютера я решительно не могла. Но рассказывать о своем прошлом Тео не спешил, а мои попытки что-нибудь узнать терпели фиаско. Он либо переводил разговор на другую тему, либо делал вид, что ничего не слышал.
Я стала чаще оставаться в его доме. Теодор снимает небольшой коттедж в десяти минутах езды от студенческого городка. Помню, наш недавний разговор:

– Жить в квартире, – сказал он, – просто ужасно. Такое ощущение, что тебя запихали в спичечный коробок: стены давят с четырех сторон. И если я когда-нибудь решусь остепениться и обзавестись собственным жильем, то это должен быть уютный дом с садом. На меньшее я просто не согласен, – мечтательно произнес он. – Это будет один из тех домов, при взгляде на которые понимаешь, что хочешь провести в нем всю оставшуюся жизнь. Мне нужна настоящая крепость, надежное укрытие, несокрушимая Тара.
– Это была попытка произвести на меня впечатление? – рассмеялась я. – А я-то думала, бейсболисты совсем ничего не читают. (Хотя про себя в очередной раз отметила, как мало я о нём знаю!)
Но что это? Мне показалось, или на смуглых щеках Тео действительно заиграл румянец смущения? Не подав и виду, что мое замечание могло его задеть, он продолжил:
– Двухэтажный, утопающий в зелени дом с большой верандой и ласковым щенком, который будет ждать тебя каждый вечер с работы.
– Я не очень-то люблю собак.
Умею же я все испортить.
– Кто тебе сказал, что мы будем жить в этом доме вместе? – шутливо спрашивает Тео.
Один-один.

– Ах вот как? – я хватаю подушку, и удар приходится ему в плечо.
Завязывается шутливая драка. Он сгребает меня в охапку и крепко прижимает к себе.
– Ты слишком вредная. С тобой не ужиться в одном доме, – говорит он, смеясь.
– Но там ведь будет два этажа. Мы поделим их поровну.
– Не уверен, что это хорошая мысль, – произносит он. Его лицо совсем рядом.
– А вот это – хорошая? – целуя его, спрашиваю я.
– Я не успел разобрать.
Я прижимаюсь губами к его щекам, носу, подбородку и, наконец, губам.
– Ну, это можно обсудить.
***
Шумно распахнув шторы, Тео впустил в комнату лучи зимнего, но на удивление яркого, солнца. Я недовольно перевернулась на другой бок, укрывшись одеялом с головой.
Тео картинно откашлялся. Так в фильмах дают знать о своем присутствии.
– Ну что еще? – сонно буркнула я. – Сегодня же воскресенье. Дай поспать, Тео.
Какая наглость! Его рука, причем мокрая, ныряет под одеяло и хватает меня за ногу.
– Ну это уже ни в какие ворота, изверг! – злюсь я. Приподнявшись на локтях, я замираю от удивления.
Ослепительно улыбаясь, Тео стоит с подносом в руках, а я просто отказываюсь верить своим глазам. Это что, завтрак в постель?
– Доброе утро, ворчалка, – произносит он, аккуратно ставя поднос на тумбочку у кровати, и приземляется рядом со мной. Чмокнув меня в макушку, он кивает в сторону подноса: – Вот. Завтрак.

– Вижу, – заспанным голосом произношу я. Надо бы нацепить на себя маску равнодушия, но я поражена. – Удивил, – говорю я, закутываясь в одеяло. – Что это? Омлет?
– Какая же ты дикарка, – закатывает глаза он. – Это не омлет. Это фриттата!
– Ты не обидишься, если узнаешь, что я впервые слышу это название? – смеюсь я. – Но пахнет здорово. – Я делаю глоток сока. Свежевыжатый апельсиновый сок. М-м-м. Просто мечта.
– Еще бы! Это еще и чертовски вкусно. Ну, давай, пробуй уже! – Тео не терпится, чтобы я оценила его старания.
– Только не говори, что это не сэндвичи, а какая-нибудь ритата-матата, – дразню его я, показывая пальцем на золотистые хлебные корочки, аппетитно расположившиеся среди листьев салата.
– Почти, – Тео смеется, стараясь поставить поднос так, чтобы его содержимое не оказалось у меня на коленях. – Это моццарелла ин карроцца. А на десерт бискотти.
– Вот эти сухарики называются бискотти? – спрашиваю я.
– Лучше ешь, пока я не разозлился на тебя и не слопал все сам.
– Ага, – соглашаюсь я. – Хватит трепаться. Посмотрим, что ты за кулинар, – говорю я, отправляя вилку того, что Тео назвал фриттатой, в рот. – Мммм, – только и могу вымолвить я, – Тео, это просто божественно. Во сколько же ты встал?

***
Я была на седьмом небе. Да, никогда не думала, что когда-нибудь скажу такую банальщину. Тем не менее, это так. А самое интересное, что раньше я не ощущала ничего подобного. Позади осталась страстная ночь, а утро встречало первым в жизни завтраком в постель. И все было так чертовски вкусно, все эти итальянские штуковины в исполнении Тео заставляли меня источать гастрономические комплименты в его адрес. Он довольно улыбался, глядя, как я уминаю его стряпню. Но больше всего меня радовало, конечно, не это. Мысль о том, что он сделал это ради меня, дарила крылья в буквальном смысле слова. Мне кажется, в то утро, полное шутливых пререканий и колких замечаний «в стиле Иди и Тео», наши отношения перешли на другой уровень, если так можно выразиться, и уже никогда не будет так, как прежде. Что-то тонкое и едва объяснимое теперь связывает нас. Я не поднимала «запретную» тему в то утро, но, думаю, мы оба понимали, что для каждого из нас этот завтрак был не простым праздником желудка и поводом приятно провести время. Тео нашел свое вдохновение, а я смела тешить себя мыслью о том, что это вдохновение он черпал во мне. И что бы там ни случилось с ним в прошлом, что бы не заставило его променять мечту на бесстрастную юриспруденцию, мне казалось, что только теперь я начинаю видеть истинного Теодора Орсини, человека, который вкладывает душу в то, что делает, и человек этот прекрасен.