Сказка шестая
Герцогиня, Кухарка, Младенец и Чащирская Кошка в сапожках
Дорогая TodayHanna, я надеюсь, что ты прочитаешь эту мою сказку до того, как моё поздравление станет неактуальным. С Днём Рождения! Сказочной жизни тебе (но не такой, конечно)!
Без Валерианы избушка Карлика, и до того неуютная, и вовсе стала похожа на склеп. Прекрасные его дочери подрастали, превращались в очаровательных девушек, но в доме от этого не делалось ни веселее, ни светлее. Все задумчивее становилась Белоснежка, все сильнее дичилась Красная Шапочка – лишь Розалина, которая с каждым днём всё больше уверялась в своей красоте, росла вполне довольной собой.
Чем старше становились девочки,тем хуже они ладили между собой. Красная Шапочка, когда вошла в возраст, волей-неволей вынуждена была носить платье, приличное её полу, а волосы покрывать чепцом, и внешне почти перестала отличаться от своих сестер. Правда, чепец она носила особый: мать, будучи в хорошем настроении, по её просьбе сшила шапочку из красной материи и вышила по краям золотой нитью. Красная Шапочка носила этот чепец не снимая, оправдывая своё прозвище, и вскоре уже никто в доме не мог вспомнить, каким христианским именем её нарекли при рождении. Да и зачем бы оно ей понадобилось? Девица по-прежнему целыми днями пропадала в лесу, якшалась с лесными зверями и, несмотря на то, что внешне она была прекрасной юной девушкой, внутри стала ещё большей дикаркой и была похожа на лесного зверя больше, чем на что-нибудь другое. Сестры, хоть и смеялись над ней втихомолку, вслух боялись ей и слово поперек сказать, чтобы не рассердить, потому что опасались гнева дикарки. Красная Шапочка же смотрела на сестер с презрением, считая Розалину надменной кривлякой, а Белоснежку – глупой и медлительной гусыней.
Частенько она проделывала над сестрами разные злые шутки, мучила их, и даже вмешательство матери не могло её остановить. Даже отца она не всегда слушала, хоть его слово единственное имело для неё значение, и только его она и слушалась.
Что же до родителей, то между Карлом и его благоверной тоже будто черт проскакал: Анна и до того не очень-то жаловала муженька, а после того, как потеряла свою любимицу, и вовсе возненавидела, справедливо считая его причиной всех своих несчастий. Дошло до того, что она, не стесняясь дочерей, бранила мужа, а то и вовсе поколачивала его на глазах у дочек.
Спорить с членом семьи 25 очков
Родители ссорятся перед их ребенком 25 очков
Дочери, видя это, ужасались, и хоть и был им неприятен зверский вид отца, они поневоле начинали его жалеть. Белоснежка и Розалина даже плакали, видя такую суровость, и ластились к отцу, а Красная Шапочка и вовсе не стеснялась вступиться за отца, даже готова была возвысить голос на мать или вовсе поднять на неё руку.
Анна всё не унималась: что ни день, припоминала она свою чудесную жизнь в доме отца, кавалеров, который за ней ухаживали, и порой, воображая, что она на балу, пускалась в пляс, сжимая в руках швабру, которую только что окунала в грязное ведро, которой возила по полу, стараясь его отмыть. Странно и жутко становилось всем в доме, а Анна, пережив краткий приступ безумной радости, после становилась ещё сварливее и иступленно кричала, обвиняя Карла в том, что он загубил её молодость, а потом горько рыдала – и все в доме невольно рыдали вместе с ней, кроме Красной Шапочки, которая убегала в лес, или, если на дворе стояла зима и избушка была заметена снегом, садилась у очага и принимала такой вид, будто всё, что творится в доме, к ней не имеет никакого отношения.
Наконец чаша терпения Анны переполнилась, и она приняла решение: в один прекрасный день она указала Карлу на дверь и велела уходить и жить дальше, как ему хочется, и не вспоминать больше ни о ней, ни о дочерях. Ни уговоры несчастного карлика, ни рыдания дочерей – ничто не смогло поколебать её суровости. Карл, рыдая, выбежал из лачужки, которую отныне не мог считать своим домом, и убежал в лес, где и жил, питаясь чем придётся и ночуя под кустом – благо стояло лето и ночи были тёплыми.
Жизнь в избушке становилась все безрадостнее, все нестерпимее. Еды с каждым днём было всё меньше, дров для очага нарубить было некому, а под дырявым потолком всякий день летала швыряемые Анной посуда и обидные слова. Бывшая принцесса неостановимо превращалась в сварливую бабу. Анна окончательно обозлилась на мир, на людей, на судьбу и на Карла с дочерьми. и что ни день, ругала на чём свет стоит не только несчастного мужа, не только своенравную Красную Шапочку, но и своих любимиц – Розалину и Белоснежку. Со временем она озлобилась до того, что начала их поколачивать. Девочки, испытывавшие к матери чувство глубокого уважения, сперва принимали ругательства и тычки смиренно, затем начали понемногу роптать. Красная Шапочка по-волчьи скалила зубы, тихая Белоснежка молча качала головой, а Розалина, что была побойчее, однажды сказала матери в ответ на какую-то грубость:
- Говоришь, твой папаша был герцог? Видно, что ты – настоящая герцогиня!
Анна сперва оторопело молчала, потом влепила дочери пощечину, но с тех пор все в доме за глаза звали её Герцогиня. Впрочем, Анна в долгу не осталась, тут же бросила дочери в лицо:
- Я-то дочь герцога, а тебя зачал кухонный мужик, который до этого полоскался бадье с помоями, да не обтёрся хорошенько, и от капли грязной воды родилась ты – потомственная судомойка. Так кухонной девкой на всю жизнь и останешься.
Гордая Розалина оскорбилась, а Анна затаила обиду и с тех пор не звала старшую дочь иначе чем Кухаркой. Другую дочку, Белоснежку, она звала Поросюшкой или Младенцем: мол, и мысли у неё детские, и лицо как у ребёнка, и глуповатая она – как задумается о чём, так и не дозовёшься. Младшую, Красную Шапочку, она звала Чащирской кошкой (та была ловкой и гибкой, как кошка, и вечно пропадала в самой чаще леса), но произносила это имя только шёпотом, поскольку побаивалась младшую дочку.
Так и мыкались они, проклиная своё горькое житьё-бытьё. Анна давно уже перестала мечтать о том, как вернётся к своему отцу вместе с дочерями, и почти отчаялась выдать их замуж – пусть они и красивы, как весенние цветы, но какой в том прок, если в лесной чащобе никто не видит их красоты? Она понимала, что рано или поздно им всем грозит голодная смерть, и придумывала, как бы от них избавиться, чтобы выжить самой. Отчаявшаяся мать решила завести дочерей в лес по какой-либо надобности, так далеко, чтобы они сами никогда не смогли вернуться, и бросить их там на съедение зверям и поругание злым людям. Красная Шапочка, будь она рядом с сёстрами, могла бы помочь им выбраться и вернуться домой, поэтому Анна решила, что будет отправлять дочерей в лес по одной, в те дни, когда младшая будет пропадать в лесу. Авось, когда вернётся, даже не спросит о том, куда делись сёстры.
Когда же старшие девочки не будут больше ей обузой, она оставит опостылевшую избушку и уедет сперва в деревню, а потом и в город, где красота не даст ей пропасть. Дикарка же пусть остается мыкать горя в чаще, если хочет, или уходит жить с волками – волки ей дороже, чем родная мать. Так думала Анна, и с каждым днём все больше укреплялась в своём решении. Нужно было только выждать момент, когда Красная Шапочка надолго убежит к своим зверям: зимой она в лес не ходила, а проводила целые дни возле костра, неподвижно глядя на огонь; в начале марта начинались первые короткие вылазки, а в мае она спокойно могла пропадать в лесу недели две. Конечно, лучше было бы завести девчонок зимой, чтобы сразу замёрзли... но ах, нельзя же, правда, быть такой безжалостной. Да и не пойдут они никуда зимой, а вот летом – деваться некуда, отправятся куда мать прикажет.
Пока Анна лелеяла такие ужасные планы, произошли два события, которые помогли её задумке осуществиться, и осуществиться с наименьшими для неё потерями. Во-первых, в лесу появились разбойники: этот слух принесли в начале весны Розалина и Белоснежка, когда вернулись из деревни, куда мать посылала их купить на последние гроши масла и соли.
-Уж так-то нам страшно было, - простодушно признались девушки, крепко держась за руки. - столько ужасу по дороге натерпелись, от каждого шороха шарахались. Говорят, они ровно волки: на девиц бросаются и глотки грызут, ни старой, ни молодой, ни богатой, ни бедной не щадят. Сперва прирежут, а потом только смотрят, есть ли чем поживиться. Думали уж, не вернёмся живыми.
Анна, которая только того и хотела, досадливо поморщилась и в утешение потрепала сестричек по нежным головкам, прикрытым полотняными чепчиками. Потом, сделав вид, будто сильно обеспокоена, обратилась к Красной Шапочке, которая постирала свою шапочку и сушила её, а заодно и свои медные волосы, сидя у огня:
- Тебе бы быть поосторожнее в лесу. Неровен час, встретишь на тропинке такого "волка"...
Красная Шапочка подняла на неё тёмные разбойничьи глаза, презрительно зыркнула, по-волчьи оскалилась и проговорила:
- Я и от настоящих-то волков не бегаю, а уж от этих-то... - и в подкрепление своих слов презрительно плюнула в огонь. Голос у неё был самый что ни на есть разбойничий: низкий, осипший на ветру, не похожий на мелодичный девичий голосок. Анну покоробила и её бесшабашность, и неуважение к семейному очагу, и пренебрежение материнским наставлением. Она пообещала себе, что так или иначе накажет дерзкую девчонку за непочтение, но вслух ничего не сказала: опасалась спорить с дикаркой.
Во-вторых, случилось удивительное: вместе с новостью о разбойниках девушки принесли из деревни письмо, которое им передал их школьный учитель – единственный грамотный человек в деревне, кроме священника. Письмо – вот чудо! – было адресовано Анне; оно было написано одной из её тёток, старой поместной дворянкой, спесивой и вспыльчивой, почти выжившей из ума, которая на старости лет преисполнилась христианского милосердия и захотела помочь бедной заблудшей овечке – тем более что все её собственные дети умерли ещё во младенчестве. Узнав каким-то чудом, где обитает её несчастная племянница, и совершенно не представляя, в каком ужасном состоянии та находится, тётушка написала пространное письмо, в котором обещала заблудшей душе прощение и материнскую заботу и приглашала погостить в свой замок. Письмо было доставлено по указанному адресу, но не нашло адресата, и вернулось бы обратно, если б не счастливый случай. Сельский учитель, в руки которого оно попало, долго гадал, кто та знатная дама, которой адресовано письмо, но не мог догадаться – никого из благородных с таким именем он не знал; и вот, в сотый раз перечитывая адрес, он вдруг вспомнил, что видел похожую фамилию в школьных тетрадках. Пролистав их все, он нашёл тетрадку Белоснежки, тетрадку Розалины, прочитал написанные детской рукой сочинения, сличил их, догадался, что письмо адресовано матери девочек, и, встретив их в деревне, передал им конверт со строгим наказом отдать лично в руки.
Анна, прочитав письмо, сначала была ошарашена неожиданной новостью, затем гордо подняла голову. Перед ней как будто прошли тени минувших дней – пышные балы, музыкальные вечера, которые казались такими скучными тогда и стали такими невозможно радостными сейчас, толпа поклонников, ловящих каждый её благосклонный взгляд, роскошь и блеск герцогского двора... О, как она жаждала вернуть всё это, выпорхнуть из тёмной избушки, словно птица из клетки, снова вернуться в ту среду, в которой родилась, к богатству, которого с рождения была достойна. В ней живо пробудилась прежняя Принцесса, почти задавленная беспросветной жизнью, почти уступившая место склочной и усталой нищенке.
Затем она подумала о дочерях. Можно ли взять их с собой? Без сомнения, они украсили бы любой двор, даже двор императора; но ведь дочери до того неотесанны, до того грубы – им ни за что не привыкнуть к условностям придворной жизни. Кроме того, Анна с досадой подумала, что ухажёры не обратят на неё внимания, если рядом будут три молоденькие мордашки, не менее красивые, чем их мать, не столь утончённые, но намного превосходящие её молодостью и свежестью. Помимо этого, возвращаясь в прошлую жизнь без дочерей, Анна могла бы не вспоминать про свой несчастный брак, ни словом не обмолвиться о том, что мужем её было лесное чудовище, что она родила от него четырёх детей; если рядом будут дочери, замужество и постыдное материнство, а значит, и бесчестье невозможно будет скрыть. Несомненно, тётке будет сложно принять подобное известие, возможно, она даже откажется принять Анну, если узнает, какова на самом деле была её жизнь – и ей ничего тогда не останется, как вернуться в свою постылую избушку к остывшему очагу. Нет, дочерям нечего было делать в той жизни, в которую она хотела вернуться.
Дочери же, не подозревая, что мать уже решила их участь, повисли у неё на рукавах с двух сторон, читая послание тётушки – даже Красная Шапочка полюбопытствовала и через плечо матери заглянула в письмо, хотя и читать-то толком не умела.
- Бабушка приглашает нас в гости! - радостно закричали хором Белоснежка и Розочка. Щёки Анны вспыхнули, она грубо вырвала письмо из цепких розовых пальчиков и проворно спрятала его у себя на груди.Она одарила дочек таким огненным взглядом, будто молнию из-под ресниц метнула, и закричала на них:
- Ах вы, глупые гусыни, любопытные сороки! В гости они собрались, благородным людям на посмешище! На себя бы сперва посмотрели! Где ваши манеры? Даже умыться с утра не удосужились, неряхи! А наряды? Да вы своими лохмотьями всех гостей распугаете! Ну-ка, побежали, лентяйки! Что хотите делайте, но найдите матери платье! Мне нужно переодеться!
Девчонки, испуганные материнским криком, бросились врассыпную; только Красная Шапочка нарочито медленно и с достоинством вернулась на своё место у слабо теплящегося очага. Материнская брань давно уже не злила её, а развлекала. Вот и сейчас она широко улыбалась, вызывая молчаливое негодование Анны, которая считала,что если уж она прикрикнула на детей, они должны не улыбаться, а бросаться со всех ног выполнять материнское поручение. Красная Шапочка вела себя не так, как должна была в её понимании вести себя послушна воспитанная дочь, и это злило Анну, но открыто бранить непослушницу она не решалась.
Белоснежка, боясь рассердить мать, начала рыться в старом сундуке – но там не нашлось ничего, что можно было бы надеть на праздник, не боясь опозориться. Как мы уже сказали, всё, что могло быть продано, давно было пущено по ветру, и остались бывшей Принцессе жалкие лоскутки, старые тряпки, стекляшки вместо бус да ветер в карманах. Анна, увидев, как Белоснежка смущенно разводит руками, недовольно вскинула голову, а потом посмотрела на Красную Шапочку с видом человека, который очень хочет добиться чего-то от другого, но заставить его не может, а попросить стыдится. Красная Шапочка быстро поняла намёк.
- Добуду я тебе платье, добуду и побрякушки, - скучающим тоном сказала она, - только взамен ты мне тоже кое-что сделаешь.
- Разрешаю тебе делать в моём доме, что тебе вздумается, брать всё, что понадобится, уходить и приходить, когда захочешь, - сказала Анна. Дочь покачала головой.
- Я и так прихожу и ухожу, когда захочу, беру всё, что нравится и делаю что вздумается. Мне нужно от тебя другое.
- Что же?
- Испеки хлеб для Варианеллы.
Мать и сёстры, бросив свои дела, повернулись к ней.
- Для кого? - дрожащим голосом переспросила Анна, думая, что ослышалась.
- Для твоей дочери. - терпеливо пояснила Шапочка. - Если колдунья забрала её, когда ей не хватило еды в отеческом доме, то может быть, если она поест нашей еды, сможет вернуться к нам. Я хочу её вернуть.
Белоснежка и Розалина невольно вскрикнули и поглядели на мать. Анна готова была расплакаться, но сдержалась и только спросила:
- Ты знаешь, где она сейчас?
Красная Шапочка знала, конечно же,что её сестру ведьма держит заточенной в высокой башне, стоящей посреди голого поля, где бедняжка и растёт, не видя людей. Но матери она этого не сказала.
-Так ведь ведьма...
-Что мне ведьма? Сказала же – найду сестру, значит, найду. Приготовь только мне хлеб.
Анна слабо вскрикнула, вспомнив любимую дочку, её пепельные волосики, мягкие ручки, которые так часто обнимали маму за шею...
Нелюбимые дочки столпились вокруг, с испугом глядя на мать.
- Напеку ей пирожков, - со слезами в голосе сказала Анна.
Красная шапочка своё слово сдержала – принесла для матери нарядное платье, головной убор и даже драгоценности, всё новенькое, сверкающее красотой и дороговизной. Анна сперва протянула к обновкам дрожащие от радости руки, а затем подозрительно спросила:
- Меня за них в крепость не посадят? У кого ты их украла, беспутная?
- Не волнуйся,- Шапочка улыбнулась, ощерив в улыбке белые острые зубы.- Это всё ничьё. Забирай, не бойся.
Анна примерила головной убор, надела драгоценности – и осталась вполне довольна. Теперь она выглядела настоящей Герцогиней (пожалуй, этот титул мы можем ей присудить, всё-таки она и в самом деле была дочерью герцога).
Затем она попробовала с помощью дочерей втиснуться в платье, которое выглядело небесно-красивым, как крылья ангелов, восхитительным, как одеяние фей, и томно-роскошным, как наряд любимой одалиски султана – но, встретившись с её раздобревшими боками, этот чудесный наряд затрещал и разошёлся по швам. Анна с ужасом осознала, что несмотря на жизнь впроголодь, она давно превратилась из стройной, как тростинка, девицы в дебелую и дряблую крестьянку.
Отчаявшись, она решила воспользоваться действенным средством, о котором ей когда-то рассказала старая нянюшка – сварить густо поперченный суп и съесть его, чтобы уменьшить объёмы талии. Сказано-сделано: Красная Шапочка притащила большой мешок жгучего красного и чёрного перца, и Анна накинулась на дочерей, заставляя Младенца молоть и натирать на тёрке перец, а Кухарку – варить густой суп с перцем. При помощи этого кулинарного средства она пыталась вернуть себе стройность.
Продолжение следует
__________________
Последний раз редактировалось Лалэль, 02.03.2016 в 23:14.
Древовидный вид
