С глубокой скорбью пишу тебе, зная, что сие письмо разобьет твое сердце. Мне остается только надеяться, что тебе достанет мужества перенести этот удар.
Будь же тверда и постарайся смиренно принять это: я обречен смерти. Вероятно, когда ты прочитаешь это письмо, меня уже не будет на свете. Не буду касаться причин, приведших меня к столь плачевному итогу; я пишу, чтобы сообщить тебе только то, что тебе действительно нужно знать.
Ты наверняка помнишь о моих занятиях алхимией, которым я посвящал столько времени, которое, по сути, должен был проводить с вами. Увы, именно эта моя страсть привела меня к трагедии. Соломея, ты всегда была послушной дочерью, утешением и наградой нам с матерью за наши старания. Я знаю, ты привыкла жить под нашей опекой и защитой, но отныне все поменяется: ты должна будешь не только взять свою судьбу в свои руки, но и исправить ошибки своих родителей. Я верю, что воспитал тебя достаточно сильной, чтобы ты могла взвалить на себя это бремя.
Соломея! Опасаясь не только за свою жизнь, но и за плоды своих трудов, я надежно спрятал их в нашем доме. Я подозреваю, что уничтожив меня, они попытаются добраться и до моих записей, поэтому доверяю эту тайну только тебе. Ключ к загадке ты получишь, навестив склеп своего деда.
Все мое состояние я обратил в деньги и потратил на пользу дела, так что мне нечего оставить тебе. Все, что у меня осталось - это чек на небольшую сумму, его тебе передаст человек, который привезет тебе это письмо. Прими его как последнее извинение от твоего беспутного отца.
Мое наследство - мои работы, и я завещаю их тебе. Перепиши их набело, подготовь к печати и отнеси в лавку господина Хоггарта - он купит у тебя их все и издаст. Деньги, которые он будет тебе платить, не трать понапрасну - возможно, некоторое время у тебя не будет другого источника дохода.
Дочь моя! Рукописи, которые попадут тебе в руки - плод труда всей моей жизни. Не удивляйся ничему, что ты там прочтешь, но будь осторожна с теми силами, которые, возможно, захотят вырваться наружу, когда ты будешь копировать мои записи. Береги себя.
Это моя последняя воля к тебе, дочь: не дай моим работам пропасть, сделай так, чтобы они увидели свет. И еще одно: я понимаю, что отец, ввергнувший тебя в пучину бедствий, вряд ли имеет право тебе указывать, но мне бы хотелось, чтобы ты не выходила замуж, пока не выполнишь этой моей просьбы, пока последняя рукопись не увидит свет.
Я не скорблю о том, что покидаю этот мир, но сожалею о том, что больше не смогу увидеть тебя, прижать тебя к своему сердцу. Мне остается только надеяться, что когда-нибудь мы встретимся в лучшем из миров, если Всевышний - будь на то Его воля - примет меня в свою обитель. Ты знаешь, что твой отец никогда не был злодеем.
Засим все. Остаюсь вечно любящим тебя
Николаус Притчард
P.S. Поручаю тебе заботу о твоей несчастной матери. Боюсь, что горе убьет её, и эта мысль отравляет мои последние дни. Прошу тебя, позаботься о ней. Я очень хочу, чтобы вы обе были счастливы."
Это письмо я получила одновременно с известием о том, что мои родители погибли при пожаре, который уничтожил и наш старый дом. И я, робкая дочь, шагу не могшая ступить без разрешения родителей, изнеженная барышня, воспитанная в пансионе для благородных девиц, поспешила на родное пепелище, чтобы выполнить последнюю волю своего батюшки.
У меня не было больше родных. У меня не было никаких средств к существованию, кроме чека на весьма скромную сумму, который мне передал посыльный. Так началось мое печальное путешествие по жизни.
У симки - матери наследника, должны быть к старости максимально прокачаны навыки уборки и кулинарии.
Симы не могут заказывать еду из китайского ресторана или пиццу.
Симка - мать обязана сидеть со своими детьми, до их подросткового возраста, потом при желании можно устроиться на работу (в нашем случае бессмысленно, ведь когда дети вырастут, задание закончится. Таким образом, мать не может работать вообще).
Нельзя нанимать няню/уборщицу/дворецкого, можно нанять ремонтника/дезинсектора/садовника.
Ни один сим в семье не может устроиться на работу через газету или компьютер.
Ни один сим в семье не может работать на общественном лоте, или в бизнесе других вашей семей. Но может работать в бизнесе кого-то из членов своей семьи.
Сим не может работать на общественном лоте барменом или поваром.
Таким образом, симы вообще не могут работать, потому что запрещены любые способы устройства на работу.
Проще говоря, работать не может никто
Деньги можно зарабатывать:
Школьные награды
Продажа объектов(со свиданий, картины, романы )
Стипендии
Награды за хорошие оценки(в университете)
Обошлось без штрафов, хотя двух детей у нас чуть не забрали. Хорошо, что пронесло.
Мисс Соломея Притчард
Знак зодиака: Скорпион
Жизненное стремление: Семья
Второе жизненное стремление: Удовольствие
Мечта всей жизни: трое детей получают высшее образование
Характер:
Скорее чистюля, чем неряха
Интроверт
Деятель
Скорее зануда, чем вечное дитя
Зараза
Вкусы:
Любит мужчин в очках и с необычным цветом волос.
Не выносит, когда мужчина плохо пахнет.
Интересы (в порядке убывания значимости)
Еда
Работа
Преступность
Мода
Окружающая среда
Мистика
Путешествия
Развлечения
Интерес к финансам нулевой. Эх, Соломея, эфемерное ты создание!
Рецепт от шеф-повара Айжель:
Возьмите один бытовой квест.
Чтобы вам веселее его было проходить, добавьте
200 г. викторианства
1 чайную ложку эротики,
2 стакана мистики и
1/2 стакана туманных намеков
Сверхъестественных существ - не менее 7 шт.,
Половину столовой ложки размышлений о смысле жизни (больше - будет горчить)
Полстакана соплей и драмы (не размазывать)
Перца и сахара (юмора и ванили) по вкусу.
Приправьте все это щепоткой самоиронии и варите, помешивая, на быстром огне, не снимая. Подавайте горячим.
Словом, кому понравился рецепт - прошу к столу, кушать подано.
Последний раз редактировалось Лалэль, 03.02.2013 в 11:25.
Мое сердце долго не могло успокоиться - и даже сейчас я не могу быть уверена, что оно когда-нибудь заживет. Но я не могла позволить себе роскошь долго предаваться отчаянию - впереди была долгая зима, у меня на руках по-прежнему оставалось пятеро детей, и только от меня зависело, доживут ли они до весны.
Кроме того, мне приснился сон, после которого мне стало легче на душе. Это был один из тех снов, которые отчего-то надолго врезаются в память.
Мне приснилось, что я проснулась, а на моей полянке уже был разведен большой костер, вокруг которого плясали джипси - и я решила присоединиться к их веселью.
Джанко (не знаю, с чего он мне приснился - мы давно уже не беседовали, он снова надолго отлучился куда-то по делам мистера Хоггарта) стоял возле костра, окруженный другими джипси, и играл на скрипке - и это у него получалось так проникновенно, что, кажется, даже ангелы на небесах плакали. Костер же, между тем, разгорался все сильнее, и скоро превратился в самое настоящее пламя, которое стеной окружило музыканта - и уже не видно было ничего, кроме цыгана и его волшебной скрипки
Вскоре и смуглое лицо Джанко исчезло в языках пламени, и остались только звуки музыки, чудесные звуки, которые я долго потом еще не могла забыть, хотя и не смогла бы повторить.
Затем я увидела старую цыганку, похожую на ведьму из сказки. Она пристально на меня посмотрела, взмахнула руками и прочитала нараспев некрасивое, каркающее заклинание. Воздух вспыхнул огнем... и все, на этом мои воспоминания об этом сне обрываются.
Я не могу сказать, чем он закончился, но могу сказать, что когда я проснулась утром, то нашла на земле странную медную лампу.
Мне сразу вспомнились восточные сказки, которыми я зачитывалась, когда училась в пансионе. Я читала их ночью, прячась под одеялом, и млела от восторга; нередко бывало, что за чтением я не замечала, как наставало утро. Не могу забыть, с каким чувством я каждое утро прятала под подушку зачитанный томик сказок "Тысячи и одной ночи", и слезно просила Деву Марию,чтобы следующая ночь выдалась лунной и я смогла прочитать хотя бы пару страничек.
С одной стороны, я понимала, что в настоящей жизни чудес не бывает. С другой - вся моя нынешняя жизнь была прямым опровержением этого постулата. Поэтому я рискнула взять лампу в руки и потереть её рукавом. Едва я это сделала, как из носика лампы повалил густой фиолетовый дым, и я с визгом выронила её из рук.
Естественно, мне явился джин (и когда это все волшебное успело стать для меня естественным?). И, как в сказке, он заявил, что должен исполнить мое желание. С одной стороны, мне можно было бы попросить у него богатства, но я боялась, что все золото, полученное от джина, превратится в черепки. Я ответила, что хочу прожить долгую жизнь, чтобы успеть вырастить, выучить и пристроить своих детей. Джин поклонился - и я в ту же минуту почувствовала себя гораздо моложе. Точнее сказать, я снова почувствовала себя той юной девочкой, какой приехала из пансиона.
После всего произошедшего я немного приободрилась и с головой погрузилась в семейные дела. Дети подрастали, и вот уже и малыши Октембер и Новембер отпраздновали свой второй день рождения, превратившись из очаровательных карапузов в симпатичных мальчиков.
Октембер сразу же заявил, что хочет спать только с мамой - и как я его не переубеждала, он все равно каждую ночь пробирался ко мне в кровать и засыпал, только крепко обняв меня своими тоненькими ручками. Он как-то проговорился, что ему снятся кошмары, но больше я ничего узнать так и не смогла.
Я с большим трудом, но все-таки уговорила директора школы Братьев Христовых взять на воспитание и моих младшеньких. Должно быть, не последнюю роль сыграло и то, что за нас попросил и преподобный Джонсон. Преподобный давно стал добрым гением нашей семьи, к тому же частым гостем нашего скромного жилища - мои дети, едва завидев доброго старичка, тут же окружали его плотным кольцом, а самые младшие нахально залезали к нему на колени - и все наперебой начинали галдеть, и каждый пытался потеребить его за рукав, требуя, чтобы он послушал сначала именно его. Кажется, преподобный уже стал для детей кем-то вроде приемного дедушки.
- Почему вы так добры к нам? - спросила я однажды. - Я понимаю, долг священника и прочие обязательства, но вы делаете куда больше, чем того требует простое милосердие. Вас как будто гнетет что-то... Простите.
- Ох, Соломея, вы со своей прямотой иной раз ставите меня в тупик. Хотя это я в вас и ценю: прямота угодна Богу. Отвечу вам так же откровенно: я дал одному человеку клятву заботиться о вас - а значит, и о ваших детях, ведь это одно и то же.
- Кому вы могли дать такую клятву? Мистеру Хоггарту? Джанко? Хотя вряд ли вы стали бы обещать что-либо этим двум нечестивцам... Кто же просил за меня? Кто этот благодетель, который так печется о моем благе? Я хочу знать.
Преподобный слушал меня, улыбаясь, но как только я договорила, улыбка померкла.
- Это был ваш отец. Спаси Господь его грешную душу.
- Но я все равно не понимаю... Как это могло быть? Ведь он не успел исповедоваться вам, и поэтому его не позволили хоронить на освященной земле...
- Это не совсем так. Всем было известно, что ваш батюшка являлся алхимиком, и только по этой причине община не позволила мне похоронить его на церковном кладбище - я был бессилен сделать что-либо против их воли. Но последнее причастие он получил. Я присутствовал здесь, был свидетелем пожара и потому могу рассказать, как все было. Когда его вынесли из дома, он еще дышал... Простите, вы, вероятно, не хотите знать всего этого.
- Продолжайте, - с трудом проговорила я.
- Он сильно обгорел, но был в сознании и мог говорить, хоть и с трудом, и я его исповедовал. Нелегкая это была беседа, и для меня, и для него... Окончив исповедь, он попросил меня позаботиться о вашей матушке и о вас. Я не стал омрачать последние минуты умирающего известием о смерти его любимой супруги, и обещал ему это.
С тех пор, как Джанко рассказал мне о том, что вы вернулись, все мои мысли заняты только вами. Я денно и нощно молюсь только о том, чтобы Господь вам помог... И чтобы он смягчил ваше сердце, и вы наконец-то смилостивились и простили недалекого священника за то, что когда-то он не помог вам, хотя вы в этом нуждались. Когда вы пали жертвой...
- Вот как. Святой отец, - я впервые назвала его так, - вы не были виноваты в том, что случилось. И даже если я сердилась за вас, то вы столько всего сделали для детей и для меня, что я просто не смогла бы вас не простить. Постарайтесь же забыть те мои слова - поверьте, мне сейчас за них так же стыдно, как и вам за то, что вы их вызвали. Пусть Господь простит нас обоих, а я вас давно уже простила.
На белых щеках преподобного зацвели бледные розы. Он поджал сухие губы и негромко пробормотал:
-Я рад.
Преподобный настаивал, чтобы мы с Мэй на зиму переехали в теплое жилище, а не ночевали под открытым небом, как бездомные, и я уже готова была согласиться на это, но Мэй запротестовала, и другие дети тоже её поддержали:
- Мамочка, не увози нас. Мы хотим жить рядом с папой, - жалобно говорили они.
Отношения детей с отцом были в нашей семье запретной темой, так уж сложилось - впрочем, как и наши с ним отношения. Никто не говорил об этом вслух, но дети втихомолку часто бегали в лес, пропадая там иногда до поздней ночи, и всегда возвращались счастливые, довольные и похорошевшие - все они приходили чисто умытыми, с аккуратно расчесанными волосами, Мэй всегда приносила с собой красивые платья из листьев и украшения из ягод или драгоценных камней - я никогда прежде не видела подобной красоты. Конечно, ей не хотелось расставаться с отцом, ведь пока она оставалась с ним, она была принцессой лесного царства.
Я же не могла попасть к нему, хотя очень этого хотела. Нужно было ждать, пока лесной дух сам захочет меня увидеть - а он не спешил мне показаться. Ранним утром я обычно выходила на прогулку, бесцельно бродя по лесу, надеясь, что рано или поздно встречу его. Но прежде мне выпало встретить кое-кого другого, и эта встреча сильно повлияла на мою дальнейшую жизнь.
Его собака сбила меня с ног в утреннем тумане.
- Прости, добрая женщина, - сказал он, помогая мне подняться, - ты, должно быть, заблудилась? Тебе показать, в какой стороне деревня?
- Нет, сударь, я живу далеко от деревни. А вы не слишком-то вежливы в обращении с дамами, - язвительно ответила я по-французски, отряхивая пальто.
Он был крайне изумлен тому, что встретил в чаще леса образованную женщину.
- Простите меня за мою оплошность, всему виной этот проклятый туман... Вы, вероятно, принадлежите к одной из дворянских семей, которые владеют этими землями. Возможно, мы даже соседствуем. Могу я узнать ваше имя?
Я снова перешла на английский:
- Меня зовут Соломея Притчард, и мой род ничем не хуже вашего, каким бы знатным он ни был. А с кем имею честь?
-Хамлет Хамильтон. К вашим услугам, мисс Притчард.
Я с трудом смогла скрыть улыбку.
- Ваши батюшка и матушка был поклонниками театра?
- Только матушка, - невозмутимо поправил он меня, - и не театра, а Шекспира. Леди Эдвина высоко ценила его как поэта, но ни во что не ставила его драматургический талант, поскольку считала театр низким искусством, можно сказать, площадным. Она больше ценила оперу... Как видите, в ней уживалось множество противоречий, как и во мне.
Я не смогла удержаться от того, чтобы присесть и немного поболтать с ним. Не потому, что мне понравился этот хлыщ, но мне вдруг стало интересно, смогу ли я поддержать с ним беседу, увлечь его, показаться приятной и интересной дамой. Я каждый день слушала нравоучительные проповеди преподобного, вежливые разговоры Цыгана, простые речи крестьян - но мне впервые за долгое время выпала возможность поговорить с кем-то образованнее и культурнее меня. Мне хотелось узнать, не слишком ли я опустилась за время, прожитое в глуши.
- Мистер Хамильтон, судя по всему, вы прибыли к нам из Лондона.
- Это так, сударыня.
- Какие же дела привели вас в нашу глушь?
- Какие дела могут быть у такого вертопраха, как я? Родные отослали меня сюда поправлять здоровье.
И действительно, он казался достаточно молодым, но выглядел ужасно. Кроме того, он был совершенно сед.
- Ваши родные считают, что туман лесов Девоншира пойдет вам на пользу больше, чем лондонский смог?
- Вероятно.
Возможно, сидя с ним в роскошной гостиной, я бы и дальше продолжила беседу с ним в том же вежливо-безразличном тоне, но сидя на гнилом пне, мне что-то не слишком хотелось притворяться.
- Для вашего здоровья было бы лучше, если бы они отправили вас на море. Здесь зимой просто ужасная погода. Кроме того, вы не скоро выздоровеете, если будете совершать утренние прогулки в такой туман.
Кажется, Хамильтон был немного озадачен: я выражала свои мысли гораздо свободнее,чем он привык.
- Спасибо вам за заботу, - произнес он, как мне показалось, вполне искренне, - я буду придерживаться ваших советов. Но если вы не сторонница утреннего моциона, то скажите, почему столь очаровательная дама гуляет ранним утром по глухому лесу в полном одиночестве? Это же опасно.
Я вспомнила, зачем сюда шла, и с досадой подумала, что пока этот щеголь рассиживает рядом со мной, лесной дух ни за что мне не покажется.
-У меня были на то свои причины, - немного резко ответила я.
Хамильтон посмотрел на меня вопросительно, но ничего не сказал.
Мы еще с полчаса вели ни к чему не обязывающую беседу - Хамильтон выкладывал мне последние лондонские сплетни, информируя меня о личных подробностях жизни людей, которых я даже имен не знала. Попутно он осторожно пытался выяснить, как называется мое поместье и где оно находится - не иначе, задумал заехать к моим родителям с визитом. Но я ловко обходила стороной все его тонкие намеки, и в результате он так ничего от меня и не добился.
Возможно, мы бы мирно попрощались и разошлись, чтобы больше не встретиться, но в дело вмешался случай.
- Что это? Зверь?
- Зверь? Я ничего не вижу.
- В кустах что-то зашевелилось... Бог мой, что это?!!
Перед нами появилась Мэй, - радостная, со счастливым блеском в глазах и сияющей улыбкой. Она была в том виде, в каком обычно приходила от отца - на ней был наряд из осенних листьев, который мало что скрывал.
- Лесная дева... - ахнул Хамильтон, а я чуть не сгорела от стыда, когда поняла, что он видит мою дочь практически голой.
- Бесстыдница... Ступай домой!
- Хорошо, - Мэй засмеялась - смех её напоминал серебристый колокольчик - и, обдав нас прохладным ветерком, прошмыгнула мимо нас так быстро, что мы даже не успели понять, в какую сторону она побежала.
Хамильтон был потрясен.
- Боже мой, она была настоящая... И часто вы их встречаете? Их у вас тут много? Я раньше не верил в сказки, но теперь...
- Скорее всего, это было наваждение, - поспешила я разочаровать его.
- Но вы так просто с ней разговаривали, почти как со мной... Вы полагаете, она ненастоящая?
- Именно так, - я решила, что настало время его покинуть, и решительно поднялась со своего трухлявого кресла, - прошу прощения, но меня ждут дома.
-Позвольте, я вас провожу.
-Нет, прошу вас, не старайтесь, - и раньше, чем он успел меня догнать, я свернула на одну из тех тропинок, которые знала только я одна - ну и еще, разве что, мой возлюбленный. Я прекрасно знала, как сделать так, чтобы он не догнал меня даже верхом на лошади - ведь Хамильтон был в наших лесах только гостем, а я бегала по ним с малолетства.
И только одна мысль терзала меня: из-за этого хлыща я упустила возможность увидеть лесного духа. Возможно, он не просто так послал ко мне Мэй - наверняка хотел показаться сам, но насторожился, увидев чужого.
Я глубоко вздохнула и, подняв глаза, увидела того, о ком думала. Лесной дух стоял в двух шагах от меня и смотрел на меня, не отрываясь.
Теперь он стал совершенно бурым, как осенние листья у меня под ногами - но он нравился мне и таким.
Я застыла, борясь с желанием броситься ему в обьятья. Однако я опасалась, что Хамильтон в любой момент может увидеть нас.
- В лесу чужой, он может помешать. Приходи вечером, я буду здесь.
Он все понял и кивнул - я давно научила его этому простому знаку согласия.
Мы встретились поздним вечером на том же месте - и я снова испытала опьяняющую, бурную радость от близости с ним, как в первый раз. Мы катались по холодной земле, я была полностью обнажена, мокрые листья касались моей кожи, сосновые иголки впивались в тело, но я не чувствовала ни холода, ни боли. Я ощущала лишь теплоту внутри и радовалась тому, что снова нахожусь рядом с тем, кого люблю.
Но тут раздался самый ужасный звук в мире - смущенное негромкое покашливание. Звук разрывающегося ядра не испугал бы меня больше, чем этот тихий звук. Я вскочила на ноги и оттолкнула от себя лесного духа:
- Беги, это чужой! - он не заставил повторять дважды и мгновенно скрылся из виду, а я набросилась на кашлявшего с кулаками:
- Что вы сделали! Вы хоть понимаете, что вы натворили!
- Простите меня, - бормотал потрясенный и перепуганный Хамильтон, - конечно, это был он, - я весь вечер провел, разыскивая вас, и все думал о нашей волшебной встрече, и об этой лесной фее... Я долго не мог понять, что к чему, но я знал, что очень хочу вас снова увидеть. Простите, если я вас напугал... Вы были так прекрасны, похожи на раскрывшийся цветок...
Я сообразила, что цветок-то до сих пор раскрывшийся, и как могла, прикрылась руками.
- Вы понимаете, что то, что вы делали, крайне неприлично?
- Но я же не знал... Теперь я понял, вы - возлюбленная этого лесного духа. И потому вы так легко разговаривали с той девушкой - наверное, она ему какая- то родственница... Боже, с ума сойти можно!
Я развернулась и со всей силы залепила ему пощечину.
- Негодяй! Вот чем вы занимаетесь там в Лондоне - подсматриваете за всеми! Пусть так, но зачем вы к нам-то полезли? Вы даже не можете понять, насколько вы все испортили! Вы, вы, - я, не контролируя себя, ткнула в него пальцем, как вульгарная девчонка, - вы не только плюнули мне в душу, вы еще и отпугнули его! Теперь он будет думать, что я его предала! Не приходите больше в лес, а не то, Богом клянусь, я убью вас и брошу гнить под кустом!
Сказав эти глупые и страшные слова, я развернулась и побежала прочь, очень надеясь, что Хамильтон заблудится и его вместе с лошадью съедят голодные волки.
Впрочем, лошадь мне было бы жалко. Пусть бы съели его одного.
Последний раз редактировалось Лалэль, 22.11.2012 в 09:37.
Ах, как же Джанко во сне Соломеи хорош! Потрясающий скрин!
Интересно, что принесет Соломее встреча с Хамильтоном? Что-то у него и правда вид болезненый, как у вампира. И надо же ему было появиться в такой момент!
Айжель, очередной непередаваемый по своей атмосфере отчет
Разговор с преподобным такой душевный, такой откровенный, что кажется, его нельзя было подслушивать, потому что слишком лично. Отец Соломеи охраняет ее и после смерти, очень интересно, что же это был за человек, который так сильно любил свою дочь, но в то же время был Каменным. Жаль, что мы этого скорее всего не узнаем.
Встреча с Хамильтоном, все эти высокообразованные разговоры... как же он повлияет на Соломею? Ну, встречу с лесным духом он уже испортил, но он ведь теперь точно просто так не отвяжется. А вообще он показался мне стариком, при том запущенным, где Соломея заметила молодость?)
Мей, конечно, шикарна в своей лесной непосредственности) И Соломея, с чувством утверждающая, что она стопроцентное видение Повеселило почему-то.
Дух теперь бурый, что-то мне совсем перестало это нравится. Но я рада, что он все-таки пришел к Соломее, она ведь так ждала, пусть им и помешали.
Цитата:
Я сообразила, что цветок-то до сих пор раскрывшийся, и как могла, прикрылась руками.
Соломея не потеряла чувства юмора даже в такой щекотливой ситуации.
Что-то мне подсказывает, что Хамильтон еще объявится, а вот лесной дух скорее всего уже нет. Ну, посмотрим.
Как всегда превосходно
Хамильтон оказался на удивление проворным малым. Не прошло и двух дней, как он выяснил, кто я и где обитаю, и заявился ко мне с визитом. Я в то время как раз занималась стиркой - занятием, явно не подходящим благородной леди - и потому его появление разозлило меня сильнее, чем если бы он появился в любой другой момент.
- Соломея, я все знаю, - взволнованно сказал он, бросая поводья своему слуге.
- Что же такого удивительного вы узнали? - поскольку он не поздоровался, то и я не стала произносить приветственных речей.
- Все. Я выяснил про вас все. Ваши родители погибли, дом сгорел, а вы живете на развалинах, ходите в лохмотьях, побираетесь, как нищенка. Вы сожительствуете с каким-то лешим и рожаете ему детей... Впрочем, это для меня уже не новость.
- Хорошо, вы все знаете. И что теперь? - равнодушно спросила я, встряхивая мокрую простыню.
Хамильтон меня не понял.
-То есть?
- Положим, вы узнали все про мою неприглядную жизнь. И что из этого следует?
- Неужели же вам нравится жить... так?
- Простите за прямоту, но разве это вас касается? Это моя жизнь, и коли она такова, то значит, меня все устраивает. Не пойму, что вас волнует?
Хамильтон не сразу нашелся, что ответить.
- Соломея, разве вы ни разу не задумывались о том, что все это совершенно вам не подходит? Вы родились не для того, чтобы жить в этой грязи. Вы украсили бы собой любое общество, даже самое изысканное, там ваша красота заблистала бы, как ограненный бриллиант, вы были бы окружены поклонением, вами бы любовались, восхищались... Неужели вы этого не хотите?
- Не слишком-то.
- Но ведь это же глупо. Я мог бы дать вам то, чего вы заслуживаете. Все мои средства я пустил бы на то, чтобы обеспечить вам жизнь, которой вы достойны.
- И чего вы потребовали бы взамен?
- Простите?
- Вы же не из человеколюбия завели этот разговор. Вам что-то от меня нужно. Скажите честно, вы хотите, чтобы я стала вашей любовницей?
- Ну, я не хотел говорить так грубо...
- Суть от этого не изменится. Знайте же, вам не стоит об этом даже и думать, потому что этого не будет, - и я решительно взмахнула выстиранной сорочкой Джула прямо у него перед носом, - никогда.
Естественно, Хамильтон не привык, чтобы ему отказывали, тем более в такой хамской манере.
- Вы решили поиграть со мной? - он прищурился. - Превосходно. Но не забывайте, вы не в том положении, чтобы задирать нос. Вы живете на грани нищеты, у вас даже крыши над головой нет, вы голодны и босы - и это еще не самое страшное, что могло с вами произойти. Пока вы живете в глухой чаще, вы можете чувствовать себя свободной, а представляете, если о вас узнают люди? Вас могут упечь в тюрьму за бродяжничество, а могут посадить в клетку вместе с вашими детьми и показывать на ярмарках, вместе с другими уродами...
Я бросила неразвешанное белье и повернулась к нему. Не знаю, откуда взялся этот суровый голос, эта горделивая осанка королевы в изгнании - должно быть, проявилось наконец-то матушкино воспитание.
- Уходите и не смейте больше попадаться мне на глаза. Вы человек низкой души, и мне претит находится рядом с вами. Вон отсюда.
Хамильтон, совершенно точно, почувствовал себя неловко.
- Соломея, простите меня, - мне послышалось, или в его голосе прозвучали умоляющие нотки? Не представляю, чтобы кто-то или что-то могло заставить его умолять.
- Простите меня, если можете. Я сам не понимаю, что со мной происходит... Вы занимаете все мои мысли; когда я закрываю глаза, мне представляется ваше лицо, ваши серьезные глаза, ваши белые руки... Я видел вас всего один раз, а вы уже успели овладеть мои сознанием. Никто и никогда до этого не оказывал на меня такого влияния, тем более женщина... Бог мой, как это странно.
- Мне очень лестно узнать, что я так сильно запала вам в душу. Но чего вы хотите от меня? Вы думаете, я проникнусь к вам симпатией и посочувствую? Этого не будет. На что же вы рассчитывали, делая мне столь неприличное предложение?
- На то, что вы на него согласитесь. Мне казалось, что это для вас не худший вариант.
- Тогда вы и вправду очень странный. Предполагать, что женщина, которую вы в своем воображении возвели на пьедестал, эта королева, согласится стать любовницей мужчины, которого видит второй раз в жизни, только потому, что у того есть богатство, титул и положение в обществе, то есть поведет себя, как продажная девка... Да, для этого нужно обладать весьма нездоровым воображением. Прошу вас, не тревожьте меня больше.
Хамильтон низко поклонился и без слов запрыгнул на лошадь. Мне показалось, что он либо очень странный, либо в нем действительно уживается два существа с совершенно противоположными намерениями. В любом случае, меня это интересовало мало. Мне лишь хотелось, чтобы он оставил нас с детьми в покое.
Ночь любви не прошла без последствий: я снова понесла и в положенный срок родила малышей с бурой кожей, очень похожих на своего отца. На этот раз у меня родились мальчик и девочка. Не мудрствуя лукаво, я назвала девочку Брауни, а мальчика - Браун; сомнительное остроумие, ну да что уж там.
Эти малыши оказались на редкость тихими: почти все время спали, не просили ни еды, ни ласки. Я начала уж опасаться, что с ними что-то не в порядке, пока однажды ночью не увидела, как лесной дух подходит к колыбельке, берет малышей и по очереди качает их на руках. Видимо, он испытал к ним какую-то особо нежную привязанность.
Увы, природа была к нам неласкова: наконец наступила та самая славная девонширская зима, которую все так ждали - со снегопадами, свирепыми метелями и морозами. Все жители деревеньки сидели по домам, укутавшись в теплые шерстяные пледы, и пили горячий грог, но наша семья не имела такой возможности. К счастью, мои дети были пристроены, и им не грозило погибнуть от холода и голода - но они все равно предпочитали проводить время не в теплых дотуарах пансиона, а рядом со мной, на заснеженной поляне в лесу, обдуваемой всеми ветрами, где даже большой костер не мог хорошенько нас согреть.
Судьба малышей тревожила меня больше всего - как я ни укутывала их в одеяла, стараясь согреть, как ни вливала им в рот по капле согревающее питье, они все равно мерзли. И потому в самый разгар зимы, когда ударили морозы, ко мне пришла женщина, которая собиралась забрать моих маленьких в приют.
Я упрашивала её, как могла - ломала руки, заливалась слезами, чуть ли не на колени вставала, умоляя, чтобы она не разлучала меня с детьми. Клялась, что скорее замерзну сама, чем дам погибнуть им. Мне пришлось выслушать от этой дамы немало обидных и несправедливых слов, прежде чем она согласилась дать мне еще один шанс.
Только я избегла этой напасти, как судьба приготовила мне новый удар. Совершенно не ожидая того, я снова увидела лесного духа - но его вид меня ужаснул. Теперь он побелел, как лунь, и выглядел седым стариком с длинной бородой. Казалось, что в нем почти не осталось жизненных сил.
- Милый, тебе плохо? Ты болен?
Вряд ли он понял, что я сказала. Он, прищурившись, смотрел на яркое осеннее солнце, и глаза его были подернуты поволокой, как у старых и больных птиц. Мне почему-то сразу стало ясно, что он очень плох и доживает, может быть, последние дни.
- Ты умираешь? - шепотом спросила я.
Он протянул ко мне руки. Да, видимо, он все-таки был ко мне привязан, если даже в таком состоянии нашел силы прийти и попрощаться.
Судя по тому, что он пытался мне сообщить, он хотел меня успокоить и сказать, что мы еще встретимся.
- Милый, я не оставлю тебя,- сказала я, обнимая его, - если ты уходишь, то и я уйду за тобой...
Возможно, это было не самое мудрое решение, но я отчетливо понимала, что даже маленькие дети, которым я была нужна, не смогли бы удержать меня в этом мире, если бы его не стало.
Я сжимала в объятиях его постепенно стынущее тело, ловила прерывистое дыхание и понимала, что мы вряд ли встретимся в загробном мире. Существ без души туда не пускают, и значит, моя любовь умрет, когда он испустит последний вздох. К сожалению, мне недолго оставалось быть рядом с ним - он быстро перестал дышать и обмяк, не проявляя никаких признаков жизни. Все было кончено.
Я осторожно присыпала его снегом, перекрестилась, и, в последний раз покачав на руках малюток, завернула их в теплые одеяла, уложила в колыбельки и отправилась в лес. Я знала, что скоро придут мои дети, и что они не дадут пропасть своим братику и сестричке. Мне же нужно было уйти как можно дальше, чтобы меня не нашли.
Я шла, шла и шла, пока совсем не заблудилась. Тогда я сняла с себя всю одежду и обнаженной легла на снег, надеясь, что скоро Снежная Королева поцелует меня своими холодными губами, а затем Ангел Смерти осенит меня своими крылами и заберет мою грешную душу на суд Всевышнего. Я понимала, что жизнь - величайший дар, и тому, что я делала, не было оправданий. Мне предстояло гореть в аду, но я просто не могла оставаться жить на свете, потеряв того, кто был мне дороже всех.
Дети, простите свою неразумную мать... И вы, все - простите... И я вас прощаю...
Последний раз редактировалось Лалэль, 26.11.2012 в 15:43.
Когда моя память обращается к событиям тех времен, я вижу только всепоглощающую тьму, будто заглядываю в бездонную пропасть. Не могу даже с уверенностью сказать, была я тогда жива или мертва. Возможно, мою грешную душу призвали на Высший Суд, но решили, что ей слишком рано отправляться в чистилище, что она должна остаться в моем теле и искупить свои грехи страданиями и тяжелым трудом в нашем грешном мире.
Так или иначе, я открыла глаза и увидела над собой не привычное голубое небо, а мрачный беленый потолок - мне показалось это диким, настолько я отвыкла от вида обычного человеческого жилья.
Я была слишком слаба, чтобы осознать, что происходит, но постепенно поняла, что мне не посчастливилось, и я осталась в живых. Эта мысль так поразила меня, что я разрыдалась и попросила Господа, чтобы Тот смилостивился и забрал меня к себе. Но на небесах решили иначе: я победила болезнь и постепенно пошла на поправку.
Из-за слабости мои глаза видели очень плохо, и лица всех, кто за мной ухаживал, сливались в одно сплошное светлое пятно, но лица и голоса самых близких я все же узнавала. Я узнавала детей, узнавала преподобного - он снова стал моим ангелом-хранителем, пусть я его об этом и не просила. Как только я набралась сил, чтобы произнести несколько связных фраз, то немедленно сказала ему:
- Святой отец, вы меня осуждаете? Вы думаете, я плохо поступила?
На что он, вздохнув, заставил меня проглотить лекарство и попросил:
- Не думайте об этом пока. Мы поговорим, когда вы окончательно выздоровеете.
Я была вынуждена последовать его совету.
Среди тех, кто приходил ко мне в те дни, был еще один близкий мне человек . Я часто видела смуглое лицо Джанко, но он не произносил ни слова, и не только потому, что не хотел тревожить больную. Я чувствовала, что он сильно сердит на меня, и поэтому при каждом его появлении испуганно сжималась в комочек или старалась притвориться спящей. Я понимала, что мне очень сложно будет объяснить ему свое поведение, когда он наконец заведет разговор об этом. Мне было стыдно оттого, что я нанесла ему такой удар, пусть и неосознанно.
И еще одно обстоятельство печалило меня: я сумела разглядеть, что у него на шее больше нет креста. Очевидно, он продал его, чтобы дать моим детям пищу и кров, и чтобы вылечить их непутевую мать. От осознания этого мне становилось еще горше.
Впрочем, однажды он все-таки заговорил со мной - я в это время притворялась спящей, но он, видимо, догадался, что я бодрствую.
- Никогда больше так не делайте, Соломея. Что бы ни случилось, никогда так не делайте.
Джанко был не единственным, кто меня осуждал. Я быстро научилась различать на лицах своих детей самые разные чувства: во-первых, они были очень молоды, а во-вторых, полагали, что раз я почти все время без сознания, то рядом со мной не нужно притворяться. Мэй, как только подходила к моей постели, сразу же начинала рыдать; а вот на лицах сыновей, особенно Октембера, я видела совсем другое выражение - что-то вроде презрения. Они старались не слишком выказывать мне свои истинные чувства, но однажды, когда думали, что я сплю, все-таки проговорились:
- Как она могла так поступить? Она даже не подумала о нас, не подумала, что предает нас.
Вот как. Значит, сыновья считали меня предательницей, низкой женщиной, обманувшей их доверие. Не могу передать, насколько сильно меня огорчило это открытие.
Еще тяжелее мне стало после беседы с преподобным. Тот, думая, что иду на поправку, завел со мной разговор о детях, надеясь, что это меня приободрит. Он нахваливал их, говорил, что они выросли учтивыми и неглупыми юношами и девушками. Малыши росли не по дням, а по часам; Мэй, по его словам, превратилась в настоящую невесту; двойняшки Джул и Огест, а также Октембер и Новембер подросли и готовились к конфирмации. Джул и Октембер, по словам преподобного, проявили большие способности и смирение, и готовность пройти путем монашеского служения, и он порекомендовал их настоятелю семинарии, с тем, чтобы они продолжили свое обучение там. Я переспросила, что это значит; он объяснил, что сразу после того, как мои сыновья примут первое причастие и станут истинными христианами, они отправятся в семинарию, чтобы продолжить постигать христианскую науку там.
Меня поразило это известие; я была рада, что Джул и Октембер станут учеными людьми, но меня печалило, что они решили отказаться от всех земных радостей и с младых лет заточить себя в монастыре. Это казалось тем более удивительным, что я прекрасно знала, кто был их отцом - мне казалось, что мальчики должны были унаследовать от него стремление к свободе, к вольной жизни, не ограниченной стенами, тем более стенами монастыря.
Однако я не смела возражать, понимая, что и так доставила свои детям немало горестей, чтобы еще и запрещать им идти тем путем, который они избрали. Я попросила только, чтобы мне позволили увидеться с ними перед отъездом; и вот мальчики, уже одетые в дорожные костюмы, пришли ко мне, чтобы в последний раз поцеловать мне руку. Они выглядели очень сосредоточенными, словно уже готовились отрешиться от всего мирского, и в их юных глазенках уже читалась такая же грусть, как и в серьезных глазах преподобного. Я пожелала им доброго здоровья, они же сказали, что будут молиться за меня и за своих братьев с сестрами. Про отца они не упомянули - вероятно, думали, что Господь не будет слушать молитв за упокой существа, которое изначально было лишено души.
Мы попрощались тепло, но я не могла отделаться от ощущения, что меня очень печалит это их решение. В глубине души я подозревала, что мальчики поступили так только потому, что они родились очень похожими на меня, а значит, и на всех людей, и решили этим воспользоваться, чтобы не прозябать всю жизнь в лесу рядом с малахольной матерью и разноцветными братьями и сестрами. Возможно, я была несправедлива к мальчикам; мне очень хотелось бы, чтобы это было так, и их поступок был продиктован только чистой любовью к Богу.
Мое здоровье, между тем, шло на поправку, и я очень скоро поднялась на ноги. Оказывается, я была прикована к постели два месяца, и вот-вот должна была наступить весна. Я сразу же сказала, что хочу вместе с детьми вернуться обратно в лес, на что преподобный, сильно удивленный, осторожно сказал:
- Вы уверены, что действительно этого хотите?
- Простите, святой отец, - ответила я, - понимаю, что это звучит очень недальновидно. Но мои дети принадлежат лесу, и им не будет покоя, пока они не вернутся туда, откуда пришли. Да и мне следует вернуться туда, куда призывает меня любовь и долг.
Я имела ввиду не только моего возлюбленного, но и отца: у меня еще оставались его непереписанные рукописи. Джанко порадовал меня, показав мне несколько томов изданных трудов моего отца. Судя по надписи на форзаце, их издала Королевская Типография в Лондоне.
- Ваш труд неоценим, Соломея. Все алхимическое братство благословляет человека, который обнародовал рукописи Каменного. Ваше имя превозносят так же, как и имя вашего отца.
Я была весьма польщена этими словами. Потом, спохватившись, спросила, как здоровье мистера Сирила Хоггарта - разумеется, Джанко, съездив в Лондон, не мог с ним не повидаться.
- Благодарю вас. Он в добром здравии и просил вам кланяться, - суховато ответил Джанко. Не знаю, чем его так расстроил этот простой вопрос, но он заметно погрустнел.
Джанко также рассказал, что слухи о моих любовных приключениях дошли и до Лондона - их обсуждают даже в самых высоких гостиных. Чувствительные дамы проливают слезы над моей судьбой и считают меня примером самого высокого любовного самоотречения. Я была шокирована известием о том, что моя личная жизнь стала предметом всеобщего обсуждения и спросила Джанко, не знает ли он случайно, кто мог все это разболтать.
- Этого я не могу знать. Я только слышал, будто кто-то из лондонцев, что отдыхали в наших краях, написал своим друзьям о вас и ваших приключениях, а от них история разошлась по свету.
Я так и думала, что все это - дело рук Хамильтона. Я не считала, что мне следует чего-то стыдиться, но мне было досадно, что моя история обрастает грязными слухами.
- Могу ли я как-то прекратить сплетни? - спросила я.
Джанко подумал и ответил, что единственный способ заткнуть болтунам рты - рассказать людям всю правду. Я согласилась, что это будет наилучшим выходом, и взялась за перо.
Свою рукопись я озаглавила просто: "Моя история"; Джанко обещал, что перед тем, как передавать рукопись в типографию, придумает ей более звучное название.
Гонорар, который я получила от издательства, был более чем скромным, но я не собиралась бросать дело: ведь речь шла не столько о заработке, сколько о моем честном имени.
Хамильтон, которого я то и дело поминала недобрым словом, не оставлял меня в покое: теперь он предпочитал держаться поодаль, но все равно я то и дело встречала его в лесу или в поле. Выглядел он ненамного лучше, чем осенью.
Джанко, которому Хамильтон попался на глаза, когда мы вдвоем прогуливались по лесу, осторожно спросил меня:
- Кто этот болезненный господин?
- Назойливый поклонник, - резко ответила я. Джанко помолчал, потом задумчиво сказал:
- Конечно, я не могу давать вам советов в столь щекотливом деле, но на вашем месте я был бы с ним очень осторожен.
- Почему же это?
- Это сложно выразить словами... У меня нехорошее предчувствие на его счет.
Должно быть, я улыбнулась слишком явно, потому что он тоже лучезарно улыбнулся в ответ.
- Я понимаю, что для вас это звучит забавно. Вы, англичане, привыкли жить рассудком, строить догадки, основываясь на анализе фактов и умозаключениях. Но я все же джипси, а джипси думают немного иначе, чем вы. У нас очень развита интуиция, и мы привыкли ей доверять. Так вот, моя интуиция говорит, что вам не следует иметь с ним никакого дела, даже если он кажется вам подходящей партией... Простите меня за прямоту.
- Не стоит извинений, я ценю вашу откровенность. Ваши мысли по этому поводу полностью совпадают с моими. Однако, раз уж мы начали перемывать косточки этому господину, не будете ли вы любезны сказать, что именно нашептала вам интуиция?
- Как я уже говорил, это сложно описать. Я только чувствую исходящую от него угрозу. Мне кажется, он может доставить вам немало огорчений, даже если вы не подпустите его близко к себе - а если это случится, неприятностей от него будет гораздо больше. Кроме того, я уверен, что он не так прост, как хочет казаться... С моей стороны не будет нескромным, если я спрошу у вас его имя?
- Не вижу, в чем тут нескромность. Его зовут Хамлет Хамильтон.
Джанко несколько раз повторил это имя, чтобы запомнить.
- Я наведу о нем справки, когда снова поеду в Лондон. Мне важно узнать, что это за господин и чего от него можно ждать.
Я вздохнула; Джанко невольно затронул весьма болезненную для меня тему.
- Вы теперь часто бываете в Лондоне...
- Да, это так. Возможно, вскоре я совсем туда переселюсь. Мистер Хоггарт собирается продать лавку.
- Как? - взволнованно спросила я, невольно хватая его за рукав.
Впрочем, Джанко расценил мой порыв по-своему.
- Да, мне тоже будет её не хватать. Я буду скучать по нашей старой лавочке, где камин дымит, двери не закрываются, а когда идет дождь, с потолка течет вода... Меня впервые привели туда, когда я был еще мальчишкой, я вырос в ней, она для меня - все равно что гнездо для птенца. Вы, я думаю, также к ней привязались.
- И не только к ней, но и к хозяину, - прямо заявила я, - с вашей стороны будет большой несправедливостью лишить меня своей дружбы. Мне будет вас сильно недоставать.
Видимо, на этот раз я затронула больную тему, потому что Джанко заметно вздрогнул.
- Если бы это было так... - негромко пробормотал он.
- Но почему господин Хоггарт принял такое решение?
- Это произошло из-за вашего отца. Довольно непростая ситуация сложилась, когда он ушел в мир иной.
-Умоляю вас, объяснитесь.
-Извольте, я постараюсь разъяснить все как можно понятнее. Ваш батюшка, Николаус Притчард, в течение многих лет собирал алхимиков в единую организацию, которой успешно управлял. Эта организация носит название Ахимический Союз, или Алхимический Круг. Мистер Хоггарт был его помощником и правой рукой. Когда ваш батюшка ушел в мир иной, в руководстве Алхимического Круга начались споры по поводу того, кто теперь станет во главе организации; этот вопрос не решен и по сей день. Единственное, с чем удалось определиться - это с переездом; раньше алхимики старались селиться на востоке страны, потому что Николаус Притчард собирал всех в Плимуте, а сейчас, когда его не стало, общим голосованием решили, что нужно перенести штаб-квартиру сообщества в столицу, в Лондон. Всех манит свет большого города.
- Не могу их понять. Я никогда не любила большие города.
- Я тоже их недолюбливаю. Живя в Лондоне, я постоянно скучаю по девонширским лесам. Но я отвлекся...
- Вы говорили, что в руководстве Алхимического Круга до сих пор идут споры о том, кто встанет на место моего отца. Мистер Хоггарт, полагаю, именно по этой причине уехал в Лондон?
- Именно так. Будем говорить откровенно: он надеется если не занять место главы организации, то получить в ней важный пост. По этой же причине он принял решение продать лавку, которая, как бы я ни старался, не приносит ему большого дохода, и отозвать меня к себе в Лондон. Мистер Хоггарт считает, что там я смогу быть ему более полезным, и сулит мне большое будущее.
- Я согласна с ним. Вы, с вашим живым умом и чуткой душой, способны на большее, чем отвешивать товар в деревенской лавочке, пусть даже ваш товар и волшебный. Я рада, что мистер Хоггарт оценил вас по достоинству, но я никогда не прощу его за то, что он похищает у меня единственного верного друга.
Джанко порывисто вздохнул.
- Соломея, я могу поговорить с вами откровенно?
- Разумеется.
- Тогда я выскажу все, что велит мне сердце. Соломея, вы изучили меня так хорошо, что давно уже могли понять, что вы для меня больше, чем друг. Что вы думаете об этом?
Естественно, я не могла этого не заметить. Глядя на то, как вежливо и сдержанно он со мной себя вел последние полгода, я понимала, что мужчина может вести себя так только с женщиной, в которую глубоко влюблен.
Что ж, я не могла ответить ему ничего, кроме правды. Хотя эта правда должна была убить и его, и меня.
- Мне очень жаль. Я глубоко люблю и ценю вас, как друга, но увы, не могу ответить вам взаимностью. Я не чувствую того, что вы чувствуете ко мне, и боюсь, что никогда этого не испытаю.
- Я знал, что вы так скажете, - Джанко глубоко вдохнул весенний воздух, стараясь, чтобы я не заметила, как предательски заблестели его глаза, - никакой надежды не было и быть не могло. Поэтому я очень старался, чтобы этого разговора между нами не случилось. Но после того, как вы сказали, что будете скучать по мне, я понадеялся... Очень глупо, конечно. Извините меня. Мне не стоило всего этого говорить.
Я боялась даже представить, насколько глубоко ранила его сердце, и поэтому сказала то, что первое пришло мне на ум - самые пошлые и банальные слова утешения:
- Знайте, что я всегда буду и останусь вашим верным другом. Какое бы несчастье ни случилось, вы всегда сможете на меня положиться.
- Благодарю вас, - он слегка поклонился, - я знаю это. К великому моему сожалению, я не хочу, чтобы вы были моим другом. Мне хотелось бы видеть вас своей невестой и женой, а такого не случится никогда. Поэтому все к лучшему. Я уеду отсюда, и все будет закончено.
- Возможно, вы правы, это к лучшему, - пробормотала я, хотя и знала, что в разлуке с ним мое сердце будет плакать кровавыми слезами.
Ну почему, почему так вышло? Почему после всего, что мы пережили вместе, наша дружба должна была разбиться об этот подводный камень?
- Я провожу вас еще немного, если позволите.
- Как вам будет угодно, - после этого неожиданного признания мы оба чувствовали себя крайне неловко. Мы свернули на тропу, которой я обычно не ходила.
- Не кажется ли вам, что мы заблудились?
- Нет, я уверен, что мы идем правильно.
Но мне точно нужно было идти в другую сторону.
На секунду я подумала о чем-то очень плохом... его признание навело меня на эту мысль. Я сожалею, что допустила даже мысль о том, что Джанко может меня обмануть, потому что он, как оказалось, не держал в мыслях ничего дурного.
- Мы, кажется, дошли до самого конца тропинки. Куда же мы пойдем дальше?
- Никуда. Вам назначена встреча прямо на этом месте.
- И с кем же?
- С судьбой. Соломея, почему вы так дрожите? Эта встреча не принесет вам ничего, кроме счастья.
- Вы меня пугаете.
- Не пугайтесь. Лучше посмотрите, кто это смотрит на нас вон из-за того дерева? Я уже давно его заметил, а вы, как видно, нет.
-Джанко, - сказала я, в волнении хватаясь за его руку, - этого ведь не может быть.
- Глупая, в природе ничто не умирает насовсем. Как я вам уже рассказывал, все возвращается. Вот и он вернулся к вам... А теперь поспешите, он долго вас ждал.
Зеленоглазый юноша с короной из молодых листьев на голове протягивал мне руки и призывал меня к себе. Я, как завороженная, пошла на его зов, но в последний момент обернулась, чтобы проститься с Джанко. Однако его уже не было; возможно, он предпочел скрыться, потому что не хотел видеть, как я буду целовать другого.
В эту ночь я потеряла друга и вновь обрела любимого, и сладость и горечь смешались в одно, как в аптекарской ступке смешиваются воедино мед и хина.
И почему такую замечательную историю никто не комментирует, непорядок!
Кхем, так как это первый комментарий который я тут оставлю, то начну с начала.
Начала читать уже давно, но по какой-то причине так и не оставила комментария. Чему сегодня устыдилась и решила исправить)
Интересный челлендж, приятное оформление, привлекательная и эфемерная основательница, аппетитный рецепт.
Мне всё понравилось, и я решила приступить к чтению.
Охохо, *__*, я влюбилась во все скрины, во всех отчетах)))
Это, так,... атмосферно, местами жутковато,
даже казалось бы в столь обыденных местах, у Соломей дома, в церкви, каждый скрин пронизан чем-то таким таинственным и мистическим.
Обстановка и наряды и внешность персонажей, всё так замечательно подобрано. Восхищаюсь.
Я прямо порой сомневаюсь, а Симс ли это?))
Дети у Соломей прямо один другого краше. И все такие... ммм... колоритные)
Правда я так надеялась что Дамьен, останется с ней, будет другим.
Но это мои давние романтические бредни, как въевшиеся мне несколько лет назад женским романтическим фэнтези, так и не желающие покидать мою бедную головушку.
Включив логику поняла и смирилась с фактом.
Что-то я болтаю, болтаю, и так и не удосужилась сказать пару слов о стиле повествования!
И несмотря на мое восхищение скринами, если их убрать то, читая текст образы из истории так и встают перед глазами. Не чуть не менее яркие чем скрины)))
И к последнему отчету. Всегда грусно, когда дети покидают дом, надеюсь, что Джул и Октембер, будут счастливы.
Соломея все таки удивительно красивая. Словно время не властно над ней.
Вот ведь, Хамильтон-сплетник. И не стыдно ему? Не принесет ли он Соломее больших неприятностей, чем неблагозвучные сплетни?
Джанко,... что же, наверное это и впрямь к лучшему, хотя никто не может знать наверняка.
Соломея снова обрела своего любимого. Разве может что-то быть лучше? Теперь ей будет немного проще бороться с невзгодами.
Желаю ей удачи.
Какой то сумбурный получился комментарий, и мне всё равно кажется, что я еще что-то забыла написать.
Выражаю свое восхищение и с нетерпением, всегда, жду продолжения!
Shiki., я очень рада, что один из первых своих постов на Просимсе вы оставили именно в моей теме ^^
Спасибо большое за похвалу скриншотам и тексту. Я старалась, чтобы все было если не достоверно ( с этим у меня всегда проблемы), то хотя бы приближено по атмосфере.
Соломея действительно очень красивая, и к тому же окружена поклонниками . Один богатый, другой красивый, третий умный... кого же выбрать? Конечно, самого странного. Ох уж это женское сердце.
Хамильтон, действительно, еще появится и поднапакостит, причем крупно. Ну да не будем об этом. Джанко мне тоже жалко, но Соломея все-таки не до конца закрыла свое сердце и оставила ему шанс... маленький такой шансик. Может быть, он им воспользуется.
Что ж, следующее воспоминание будет... не последним еще, но, безусловно, решающим. И все опять перевернется с ног на голову.
Айжель, неожиданый поворот. Значит, лесной дух способен переродиться. Это, конечно же, хорошая новость для Соломеи. Но... Мне стало безумно жаль Джанко.
Интересно, что же ты еще приготовила для Соломеи. Какие испытания и приключения ее еще ждут? Зачем Хамильтону Соломея? И неужели Джанко навсегда исчезнет из жизни нашей героини?