[Aisgil]

Предупреждаю сразу: во всем эпизоде очень много грубых слов.

14. 谵妄 the delirium
(бред)

Кто-то связал меня крепко и туго. Леска, опутывавшая мои руки больно врезалась в кожу, процарапывая новые мозаичные символы, которые причудливо переплетались между собой. Я поднял кисти и глянул на запястья: леску почти не было видно из-за запекшейся крови, но я точно знал, что это именно леска, а не проволока или нейлоновые нитки. Двигаться получалось хреново: только поднимать руки и поворачивать голову. Справа лежала рыболовная катушка, что подтвердило предположение, а слева изящные ножки в красных туфлях на высокой шпильке. Нога поднялась и опустилась на мои руки, прижимая их острым, как гвоздь, каблуком к груди. Запястья сильно резануло, но я не вскрикнул от невыносимой боли. Казалось, что я просто не умею издавать звуки, но я все равно упрямо открывал и закрывал рот, как тупая рыба.
— Лежать,— приказал какой-то знакомый мягкий голос.

«Какого черта я должен лежать?! Нет, я не буду лежать, сидеть или прыгать по прихоти какой-то стервы. Это я должен приказывать что делать, а о чем даже думать не следует»— зло думал я в попытке рвануться вперед и хотя бы сесть, но тело было словно парализовано и не хотело слушаться. Оставалось действительно только лежать. Вздохнув, я посмотрел вверх: вокруг темнота, а слева сверху больно бил в глаза луч как от прожектора. Женщину, чей голос я слышал и чьи соблазнительные ножки видел, разглядеть было невозможно из-за этого света. Но зато отлично видны очертания ее фигуры — сложена она была, что надо. Я представил, какова бы она могла быть при обычном свете, и в штанах сразу же началось шевеление. Я усмехнулся. Хотел было сказать, что при случае с удовольствием трахнул бы ее, но чертова гортань все еще отказывалась работать как положено.
Незнакомка, словно прочтя мои мысли, тихо, но властно приказала закрыть глаза и накрыла их своей ладонью. А я в этот момент уже представлял, как разорву на ней одежду, стяну зубами белье, а потом… Послышалось легкое шуршание, и на мое лицо упали кружевные невесомые трусики. Влажные. Я тут же открыл глаза и смотрел театр теней — шлюшка медленно раздевалась. Напряжение нарастало, я уже изнемогал, но мог только наблюдать — не слушался не только язык, но и целиком все тело. Через пару моментов, когда я уже увидел ее твердые соски, меня мощно и бурно прорвало. Стало тепло и мокро. А мерзавка, увидев, что я кончил, засмеялась.
— Теперь кури,— томно прошептала сексуальная дрянь, зафиксировав мой подбородок и с силой впихивая сигарету мне в зубы, чтобы я не ее мог выплюнуть. Я выкурил весь табак за одну-две затяжки, но сигарета продолжала тлеть дальше, не потухая. С фильтра начал тлеть рот, становясь черным с раскаленными красными отметинами, угольное пятно не останавливалось ни на секунду, стремительно разрастаясь по всему телу. Я чувствовал этот пожар, горел, но выхода не было.

После ухода медработников я спал совсем недолго и проснулся от того, что все тело затекло, а бинты на запястьях перетянуты слишком туго. Часы на стенке дали понять, что прошло всего полтора часа. Я поднялся, осторожно разминая затекшие и покореженные конечности и оглядывая мокрые штаны. Захотелось курить, несмотря на этот дурацкий сон, в котором сигарета убивала меня быстро и очень болезненно.
Вообще, я никогда не курил раньше, и это мое желание немного меня насторожило. Хотя курение тоже доставляло определенное удовольствие, ведь я вспоминал мою сумасшедшую сбежавшую женушку — с ее бзиками и недостатками, но такую желанную. А тут еще и этот эротический сон с неизвестной дамочкой, чья фигура подозрительно напоминала мою женщину. Я уже не мог прикасаться к этому телу. Ни к каким его частям. А ведь раньше мог.
Вспомнилось, как мы с ней первый раз катались на новенькой машине, точнее, свежекупленой аванте девяносто седьмого года. Она, то ли от радости, то ли из-за тяги к развлечениям положила руку мне на ширинку и предложила экстремальный оральный секс. Было, конечно, немного страшно так ехать, ведь у меня был не такой уж большой опыт вождения, да и не хотелось быть застуканными слугами закона, мало ли какой штраф за это вломят. Все-таки, опаснее вождения в нетрезвом виде. «Только говори, когда будет совсем хорошо, ладно?»— сказала тогда она. Я удивился, не понимая зачем ей это знать? Ведь она и так поймет. Ответ был прост: чтобы не впечататься в ближайший столб. В итоге я постоянно говорил,что вот уже почти всё, она послушно останавливалась, но этого было катастрофически мало. Поэтому пришлось еще поездить в окрестностях где-то с полчаса и найти место для уединения. Да, здорово было в две тысячи третьем, так просто и легко…
Сигарет в пачке не оказалось, поэтому я решил выйти прогуляться за никотиновыми палочками. Глотнув уже согревшегося джина прямо из бутылки, я переоделся и вышел в фойе, не забыв прихватить с собой алкоголь. Сморщенная, как изюм, консьержка недобро посмотрела на меня, демонстративно отвернулась и фыркнула с гримасой отвращения. Я пожал плечами и ступил на душный вечерний тротуар. Жар асфальта мерзко пробивал насквозь вьетнамки и испепелял ступни.
Не успел я пройти и нескольких шагов, как из первой же подворотни на меня выскочили двое крепких парней. Они не говорили ничего, только ухмылялись и медленно двигались прямо на меня. Один из них поглядывал на початую бутылку, что я держал в руке, тем самым подсказав мне дальнейшие действия. Сразу же разбив тару и сделав из нее «розочку», с криком рванул на поганцев, надеясь, что они опешат и от удивления дадут мне некоторую фору. Но ребятки оказались матерыми и, не взирая на их потрепанный видок, вполне себе профессионалами в рукопашке. Они просто разошлись в стороны и подставили подножку — я упал, и парни резво потащили меня за ноги в подворотню. Сколько мог, я брыкался и пинался, пытаясь вырваться и сопротивляясь, как только возможно, но большая потеря крови сказалась на самочувствии не лучшим образом. Конечно, алкоголь и не выветрившиеся психоделики тоже сделали свое дело: быстроты реакции ноль, проблемы с координацией движений и вместо адекватного обзора мир в несуществующих цветных росчерках и кляксах. Это все еще умножить на порезы, глубокие в основной своей массе от разбитого стекла, и раскроенные костяшки на руках. Хреновая ситуация — это слабо сказано.

От падения навзничь, мой нос разбился и глаза застлала сверкающая кровавая пелена. Негодяев, окруживших меня, оказалось больше, чем два, по очереди они ударяли то в бок, то в плечо, то в бедро, не трогая при этом лица и паха, били не торопясь, зная, что в это время их никто не увидит и не разгонит. Но при этом не давая ни малейшей возможности не то, что подняться и хорошенько врезать, даже просто встать. Поэтому оставалось только зло и хрипло рычать на ублюдков, которые выкрикивали одну и ту же фразу на ломаном английском:
— You can not cheat, lie — badly!*
Я не мог сопротивляться: первый же удар, что пришелся под разрезанную коленную чашечку, лишил меня сил от боли на несколько мгновений, которых вполне хватило на то, чтобы отнять возможность мало-мальски ориентироваться в пространстве. Пытаться объясниться с этими местными оглоедами тоже не имело смысла, ведь они вряд ли хоть как-то знали английский. Поэтому оставалось лишь защищаться и пытаться понять, за какой обман меня наказывают. Между вспышками боли вкупе с выкриками, я припоминал, где я мог провиниться. Ответ пришел через пять толчков: я сказал гиду, что на меня напали, но проверить наличие гостей в моей квартире было легко, как-никак дом находился под видеонаблюдением. Я сам выбрал именно эту квартиру в таком доме — безопасности ради, и в итоге сам же из-за этого пострадал. А китайский народ обмана не прощает, даже мелкого. Я снова оступился, и снова очень глупо. Внезапно боль ушла, я не чувствовал больше ударов и тычков, не слышал ничего, кроме собственного рычания, и видел только собственную же кровь на обжигающем асфальте, а слева сверху слепило солнце. Я вспомнил ее, это давешнее видение — черную фигуру соблазнительной негодницы в ореоле света. Она склонилась передо мной, и я видел это лицо, это родное лицо женщины, которую я любил больше всей своей жизни. Которую я ненавидел и обожал. Терпеть не мог и восхищался. А она опрокинула меня и плюнула в душу.

— Я ненавижу тебя, подзаборная сука!— хрипло кричал я, сплевывая слюну с кровью и заходясь в кашле.— Какого черта ты заставляешь меня так страдать? Зачем ты делаешь это со мной?! Я давал тебе все, все, что мог и даже больше! Так какое ты имеешь право так тупо мстить? Не могла придумать что-нибудь получше? Не хватило мозгов! У тебя не было никогда ничего и никого, а я заполнил пустоту в тебе, ты стала настоящей и живой, а не дебильной куклой. Я сделал тебя, вылепил и залатал недостающее, а ты, неблагодарная тварь, свалила при первой возможности… вернись, я прошу тебя, вернись. Я же сдохну тут в этой луже собственной крови, я не смогу без тебя. Мы как-нибудь справимся со всем этим. И ты снова будешь курить, я обещаю. Я тоже буду, вместе с тобой…
Ее лицо продолжало маячить передо мной, она улыбалась и молча курила, ничего не отвечая. А потом выдохнула дым мне в лицо, бросила окурок в волосы и ушла прочь. Я слышал, как она меня покидает, как стучат ее туфли по дорожному покрытию, и не мог это терпеть.
— Куда пошла?! Ты что, бросишь меня подыхать здесь? Тебе наплевать на меня? Я же принц на белом коне! Я снова куплю белую машину, найду тебя, из-под земли достану, затащу внутрь и буду трахать, как последнюю шлюху, до потери сознания. Ты вспомнишь, что это такое, наглая мразь!— рычу я ей вслед, а она идет, не оборачиваясь, ее фигура уже растворилась на горизонте.

Я пытаюсь проморгаться и щурюсь, чтобы разглядеть ее, тихо шепчу:
— Не уходи… я умоляю тебя. Останься.
Перед глазами опустился тяжелый ботинок, и неожиданно картинка прояснилась. Я сразу понял, что настало время финального удара, и попытался закрыть лицо руками. Дальше были темнота и тишина. Беспросветные.


__________
*Нельзя обманывать, обман — плохо! (англ. с ошибкой)

Саундтрек