Поначалу, поняв, что жду ребенка, я ощущала, что мой привычный мир рушится, осыпается с холста подобно старой картине.
Казалось, ребенок – это приговор, жирная точка в конце карьеры, да и жизни. Я боялась, что, родив, превращусь в одну из этих клуш-домоседок, которые занимали посты секретарей и лаборанток в моем НИИ – вечно растрепанные, невыспавшиеся, круглосуточно думающие только о своих чадах, пеленках, и способные разговаривать только об этом.
Беременность протекала на удивление легко – первая тошнота ушла, и я вспоминала о том, что жду ребенка, только когда по вечерам отекали ноги. Викунд, тоже немного обалдевший, но опьяненный счастьем скорого отцовства, носился со мной, как с редчайшим бриллиантом, кормил с ложечки, следил за тем, чтобы дома не было ни единого сквозняка, и стал еще нежнее и участливее, чем обычно.
Он успокаивал меня, утешал, когда я вдруг ни с того ни с сего принималась реветь навзрыд, ходил посреди ночи за шоколадом, разминал вечерами затекшую спину, и вообще, казалось, хотел взять награду “Лучший муж года”.
Когда же ребенок, нетерпеливый малыш, начал толкаться, он порой подолгу замирал около моего живота, и радовался, как дитя, когда получал в руку удар крохотной пяточкой.
Меня же терзала совесть.
Даже будучи в декрете, я с удовольствием просиживала целые вечера, уткнувшись в очередной научный труд, проверяя дипломные работы практикантов, делая пометки и планируя будущие исследования. Мы работали над лекарством от ВИЧ, и уже добились некоторых успехов, и больше всего на свете сейчас мне хотелось оказаться в родном институте.
К будущему ребенку я не чувствовала ничего, кроме раздражения. Корила себя за малодушие, не позволившее жестко ответить врачу в тот самый день.
За месяц до родов я почти перестала спать, и, лежа под боком сладко сопящего мужа, вглядывалась в темноту, задаваясь вопросом – что теперь будет, во что превратится жизнь…
Все оказалось не так страшно, как я себе представляла.
Схватки начались неожиданно, за вечерним чаем, Викунд, не растерявшись, тут же вызвал скорую помощь, и уже к середине ночи на свет появился крохотный мальчик с рыжими, как и у меня, волосами - Адарис.
Викунд, опьяненный новостью о том, что у него теперь есть наследник, завалил всю палату цветами, каким-то особым гипоаллергенным сортом, подкупив с десяток медсестер, чтобы они позволили пронести все это цветочное изобилие.
После родов мое отношение к ребенку не изменилось, и, купая Адариса, меняя ему подгузники, качая на руках, я чувствовала только все нарастающую усталость и копящееся где-то глубоко внутри раздражение.
Хоть декрет еще и не вышел, я теперь даже чаще, чем раньше, пропадала в лаборатории, с удовольствием спихивая на Викунда все заботы о таком долгожданном и любимом им сыне.
Лето, по большей части виденное мною только из окон, пролетело незаметно, слякотная осень – и того быстрее. Наступила зима, укутала пустыню на диво пушистым и толстым покрывалом, и наш маленький домик превратился в затерянную среди снегов избушку с теплившимся в окнах светом.
Снаружи дом казался уютным пристанищем, но, на самом деле, внутри с момента рождения Адариса поселились разлад и напряжение.
- Хватит, - решительно сказал однажды вечером Викунд, глядя на то, как я с безучастным видом размазываю по тарелке ужин. Я подняла взгляд, и первый раз увидела в серых глазах мужа не теплый бархат, а настоящую сталь.
- Поехали, - не терпящим возражений тоном добавил он, кидая мне в руки теплый свитер.
- Куда?
- Если ты не отдохнешь хотя бы немного, то сорвешься и окончательно возненавидишь меня и сына.
Пожалуй, за последние полгода это был лучший вечер в моей жизни.
Мы вызвали няню, едва не опоздали на автобус, и, запрыгнув в него в самый последний момент, поехали за город.
Зимой темнеет рано, так что, когда мы вышли из автобуса, вокруг уже опустились сумерки. Лыжная база, засыпанная снегом, искрящимся в зыбком свете фонарей, выглядела частью волшебной страны.
Викунд, как всегда в отношении меня, оказался прав – похоже, мне и в самом деле не хватало банального отдыха, хотя бы одного вечера, полностью свободного от забот.
Мы лепили снеговика, смеясь и вспоминая какие-то старые байки, мороз чуть покусывал щеки, и я чувствовала, как напряжение последних месяцев начинает понемногу отступать.
Казалось бы, такая малость – несколько часов смеха, радости, барахтанья в снегу, - но они удивительным образом смогли преобразить жизнь, напоминающую затхлое болото.
Я упала в пушистый снег, раскинув руки, посмотрела на небо, усыпанное ледяными звездами, и счастливо рассмеялась.
- Спасибо, - совершенно искренне прошептала я на ухо мужу, когда он сгреб меня в охапку, с ворчанием поднимая с земли.
В первый раз, вернувшись домой, я с радостью взяла на руки сына и улыбнулась, глядя на его сонную мордашку.
Мы стояли посреди комнаты - я, муж и крохотное рыжеволосое существо, улыбающееся во все свои три зуба.
И, наверное, я только сейчас в полной мере осознала, что у меня есть семья...
Похоже, я понемногу начала понимать, что значит быть счастливой.
...Через два года мы совершенно обдуманно решили завести второго ребенка, и УЗИ совершенно точно показывало, что это будет девочка.
- Береги себя, - очень серьезно сказал Викунд перед тем, как уйти в экспедицию.
Я улыбнулась и поднялась на цыпочки, обнимая мужа за шею и крепко целуя.
Обычный ритуал, соблюдаемый каждый раз с тех пор, как муж стал уходить в плавания.
- Возвращайся скорее, - попросила я, чувствуя, как предательские слезы, которых не должно быть, начинают застилать глаза. Во вторую беременность я стала на удивление сентиментальной.
Викунд кивнул, поцеловал меня еще раз, надел фуражку и ушел в зимнюю метель, а я еще долго стояла и ежилась на пороге, пока его статная рослая фигура совсем не пропала из виду.
Таким я его навсегда и запомнила.
Древовидный вид
