«Магда – прекрасная женщина. Она во всем поддерживает меня, и я сожалею, что не встретил ее раньше». Женщина с золотистыми кудряшками и трудноопределяемым возрастом смотрит с фотокарточки. У бывшего одноклассника отчего-то несколько насупленный вид. Должно быть, этот взбурливший, несущийся вперед мир упорно отказывался под него прогибаться.
«Милый Рольф», годы спустя оставшийся милым, восторгался фотографиями Готфрида и его сестер. «О, если бы все дети у нас были бы такими же, как они!» - мечтал он. «Боюсь, Германия бы не выстояла» - писала в ответ Эрика.
Справедливости ради следует заметить, что ничего сверхъестественного отпрыски Эйберхартов дома не устраивали. Однако необходимость ежедневно готовить завтраки, делать уроки, объяснять математику, убирать цветные карандаши, неудачные рисунки и прочие следы экзерсисов Маргариты, складывать шахматы Лорелей, помогать Готфриду работать с полюбившимся ему телескопом… определенно вносила в ее жизнь некоторый диссонанс.
Время – эта неумолимая сила, возведенная в звание вечного врага женщин – пощадило лицо Эрики. Ее голубые глаза стали еще светлее, словно бы выцвели. Если золотистые косы и оказались тронуты сединой, то, во всяком случае, это осталось для всех незаметным.
Ее походка, резкая и быстрая, с годами приобрела некоторую грацию и величавость. Белое платье, подогнанное точно по фигуре, было сшито с неброским вкусом и облегало на удивление тонкую, почти девичью талию именинницы.
Нельзя сказать, чтобы возраст вовсе не беспокоил Эрику; однако она быстро уяснила, что от переживаний морщины точно не разгладятся (вернее всего даже наоборот).
Финансовые потери, ударившие по семье вместе с необыкновенно лютой зимой, грозили пошатнуть ее обычную невозмутимость. С улыбкой отвечая на вопросы соседей, мысленно Эрика со страхом перебирала все, во что они с Йоханном вложились и за что им придется расплачиваться совсем скоро: ремонт в столовой, перепланировка сада,
частная гимназия для «киндер»…
Однако провидение в лице научного сообщества пришло им на выручку – безумный проект, в который со свойственным ему деятельным азартом ввязался Йоханн, принес ему неожиданный успех и славу в местных академических кругах. Приглашения на проведение курса лекций, на всевозможные конференции и семинары посыпались на него как из колледжей Нью-Йорка, так и из заокеанских университетов с солидной репутацией.
В знак победы над очередной неудачи Эрика по весне разбила возле дома фруктовый сад, за которым и взялась ухаживать в свободное время. Дождавшись, пока Готфрид и Маргарита подрастут достаточно, чтобы ежеминутное внимание им уже не требовалось, она также собиралась организовать на заднем дворе небольшой огород.
Ее дедушка Манфред ухитрялся получать хороший урожай, даже когда в сорок шестом году разбивал со многими другими
грядки перед поверженным Рейхстагом. Эрика надеялась, что гены ей помогут, и уже запасалась всевозможными энциклопедиями и изданиями о прополке, посадке и поливке.
Лорелей выросла со светлыми локонами и упрямым длинным носом матери, долговязой фигурой и узкими скулами отца. Несмотря на подростковую угловатость и неуверенность черт, в ней угадывалась будущая красавица. Обладавшая практичным характером, сорвавшая еще в средней школе все призы на математических олимпиадах и шахматных турнирах, она, подобно Биче Саниэль из "Бегущей по волнам", "держалась так, будто она была одарена тайной подчинять себе обстоятельства и людей".
Ее часто можно было увидеть сидящей в одиночестве в старой кофейне за чашкой арабики и какими-то раздумьями – чаще всего с книгой или охапкой тетрадей.
Лора носила удобную короткую юбку, была единственной девушкой в кружке юных техников, ездила по благотворительной программе очищать берега какого-то озера от мусора под лозунгом «Спасем редкие виды птиц!», выступала на школьных и межшкольных дебатах, протестовала против войны во Вьетнаме, расизма и вырубки лесов Амазонии сразу.
Кто-то поддразнивал ее Жанной д’Арк, кто-то – фройляйн Геббельс. Напоминали, что обе кончили плохо.
Она разительно отличалась от младшей сестры – рассеянной, артистичной, мечтательной Маргариты. Последней недавно оплатили уроки живописи и предоставили в распоряжение материнский мольберт – и не сказать, чтобы это благотворно сказалось на ее успеваемости.
Готфрид нашел себе другое увлечение – в пятницу и субботу он не спал до четырех утра, невзирая на мороз, стоял на улице и завороженно высматривал в отцовский телескоп далекие созвездия. Перечитав, должно быть, Герберта Уэллса, он совершенно уверился в существовании инопланетного разума и с ранних лет пытался заинтересовать этой теорией старшую сестру (тогда еще восьмиклассницу), но понимания не встретил.
Впрочем, гораздо больше обоих родителей беспокоило его неистребимое стремление «просто поиграть» в отцовской же домашней лаборатории. Часть оборудования временно перенесли на хранение в спальню, однако эта мера помогла ненадолго – однажды ночью Эрика проснулась от тихого звона склянок, гудения приборов и детских шагов…
Гретхен – о, маргаритка, тщеславный цветок! – грезила о поступлении в столичную консерваторию; Готфрид задумывался о научном поприще, мечтал о всемирном признании; Лорелей хотелось всего и сразу, а более всего – свободы.
Таланты первой, целеустремленность второго и блестящий аттестат третьей обеспечили им не только места в солидной академии, но и единовременные стипендии.
Комбинированный вид
