4.10 Небо хочет упасть
- Я избавлюсь от него! – кричала я, не трудясь вытирать текущие ручьем слёзы; рядом Том пытался вставить слово в поток рыданий и всё время норовил схватить меня за руки: это так бесило, что я начинала кричать только сильнее. – Избавлюсь, избавлюсь, избавлюсь!..
- Успокойся, дура! Перестань визжать, Розмари, ты же...
- Оставь меня в покое! Отпусти меня! Отпусти сейчас же, Том, убери от меня руки!.. Не трогай меня, отпусти, отпусти, отпусти!.. – ему удалось схватить меня и крепко прижать к себе. И хотя я продолжала визжать, рыдать и вырываться, он держал меня в стальных тисках. Я рвалась на волю, как раненая птица, но он, сжав кольцо объятий, не давал мне свободы. Я плакала и умоляла его отпустить меня, боролась с ним, колотила кулачками его сильные руки и не переставая повторяла, что избавлюсь от ребёнка, хочет он того или нет.
«Истеричка», - сквозь зубы прошипел Том, рассчитывая, что я не услышу. Но тихие слова долетели до моих ушей, и я рассвирепела, резко дёрнулась и новый поток рыданий вырвался из груди. Внезапно вспышка неудержимого гнева прошла, и я обмякла в его руках, почувствовав смертельную усталость. Том, явно тоже уставший меня держать и успокаивать, тяжело дышал; на его широком лбу выступила испарина. Он отошёл к стене, и мы медленно опустились по ней на пол. Я тихо всхлипывала, хватаясь за его руки; он молчал, всё ещё боясь отпустить меня.
Всё было совсем не так плохо неделю назад, когда он только вернулся из поездки. Я убедила Хьюго встретить Тома прямо в аэропорту – почему-то ужасно хотелось устроить сюрприз, увидеть, как он обрадуется, когда увидит меня. И Том действительно был счастлив – подхватил меня на руки и кружил, кружил, кружил, и опустил только потому, что боялся повредить ребёнку. Мы даже в тот момент казались вполне счастливой семьей… А через несколько дней всё испортилось. Меня тошнило с утра не переставая, я злилась и раздражалась почти по любому поводу. Том смиренно терпел мои выходки, пока внезапно не сорвался – и это дорого ему обошлось. Даже Хьюго был не в силах успокоить меня, и через два часа рыданий он просто смылся, сославшись на дела и бросив Тома наедине с бомбой мгновенного действия – со мной.
- Отпусти меня, - тихо попросила я, и он медленно разжал стальные объятья. Я сделала попытку подняться, но не устояла на ногах и завалилась на бок – и непременно ударилась бы головой, не поймай он меня снова.
Я больше не плакала, но перед глазами всё плыло – ванная, залитая водой вперемешку с грязной землёй из разбитой кадки с цветами, разорванное полотенце, поломанная вешалка, разбросанные повсюду кремики и скрабики, шампуньки и гелики. Ванная выглядела как поле битвы – не хватало только раненных и мёртвых. Почему-то эта ассоциация рассмешила меня, и я, блаженно улыбаясь, пробормотала в полудрёме:
- Здесь как будто ураган прошёлся, да?
И потеряла сознание - почти уснула.
Очнулась я почти сразу же, не успело пройти и пяти минут. Но за это короткое время Том успел уложить меня в постель и приготовить ужин, зная, что к вечеру я обязательно проголодаюсь. Он почти не говорил со мной, ограничиваясь дежурными фразами, и я в сотый раз прокляла себя за всё – за вспышки гнева, за плач, за крики… за то, что делаю его жизнь адом. А ведь я этого совсем, совсем не хочу…
Через какое-то время вернулся и Хьюго; он посидел со мной совсем недолго. Спрашивал, как я себя чувствую, не болит ли у меня ничего. Я вздыхала, отвечая, что всё хорошо, а потом, затаившись за дверью кухни, слушала, как Том и Хью о чём-то тихо говорят. Я не сомневалась, что речь обо мне, и совесть, словно очнувшись ото сна, жирным червем грызла изнутри. Я в сотый раз дала себе обещание вести себя тише, и никогда больше не повторять эту ужасную фразу – «Я избавлюсь от него…» - и в этот раз я будто бы правда верила, что больше не стану портить жизнь окружающим людям. Я знаю, что Том уже от меня устал. Я знаю, что ему меня не вытерпеть, и рано или поздно он уйдет. В комнате я спряталась под одеяло с головой и тихо плакала – не так, как плачу обычно, без всхлипов и криков. Плакала, затаившись, и боялась. Потерять всё хорошее, что меня окружает, из-за собственной невыносимости.
…На следующее утро Хьюго ушел рано. У него намечалось собеседование в ближайшей школе – брат внезапно передумал становиться археологом и решил переквалифицироваться в простого учителя. Не знаю, что привлекло его в этой должности, но пусть этот выбор принесет ему счастье.
Вскоре я перестала влезать во всю свою прежнюю одежду, кроме парочки комплектов. За них я держалась до последнего, как за спасительную соломинку, словно бы эти вещи (которые, в общем-то, были совершенно обычными, просто растягивались посильнее остальных) могли спасти меня от ужасов беременности. Я тщетно пыталась найти во всём этом хоть какие-то плюсы, но на поверхность всплывало только неприятное. Потом я привыкла сваливать на своё состояние всё – от внезапно изменившихся предпочтений в еде до плохого настроения и раздражительности, которые, впрочем, были всегда.
Но время шло, принося с собой успокоение. Если первые несколько недель я билась в истериках каждый вечер, то по мере увеличения живота ко мне приходило спокойствие. После того дня, когда мы чуть не разнесли ванную вдребезги, и Том, и я отчётливо поняли, что пора что-то менять. Для начала мы спустили кучу денег на одежду для беременных; Томми великолепно делал вид, что ничего такого в этом не видит. На самом же деле он, как и я, с ужасом представлял, как эти тряпки перестанут быть нужными через несколько месяцев. Но мне было приятно, и я заведомо смягчилась.
В начале июля пожаловала Лулу в гордом одиночестве. Саймон с младшенькой Селеной, которая успешно поступила в престижный колледж, укатил в Париж – пояснила гостья, пока Том вёз нас домой. В ответ я промолчала. Где-то в сердце больно кольнуло ревностью, и я отвернулась, пряча взгляд. Лулу продолжала щебетать, а я, на секунду оторвавшись от окна, наткнулась в зеркальце на понимающие, холодно-спокойные глаза Тома – он всё понял без слов. В благодарность я грустно улыбнулась и снова уставилась в окно…
Когда мы вышли из машины, Лулу покосилась на мой живот. Она без стеснения рассматривала меня с головы до ног, а потом рассмеялась:
- Покажешь мне дом, Роузи? – мне оставалось только гадать, почему она вдруг так разулыбалась. Я не скрывала от них с папой своё положение, а она смотрит так, будто видит меня впервые. И в её глазах такое странное сияние, такой неправдоподобный огонёк, будто бы она и вправду за меня рада. Я ожидала чего угодно – безразличия, возмущения, но не этого. Я ждала глаза змеи, а получила счастливую бабушку. И это сбивало с толку – я не думала о том, что Лулу могла бы хотеть внуков. И не думала о том, что она может быть доброй ко мне – доброй, а не холодной, неприятной, как обычно.
- У вас тут очень красиво. Вы уже начали отделывать комнату для малыша?..
Она задержалась у нас гораздо дольше, чем предполагалось. «Я всего на пару дней, пока Саймон и Селена не вернутся..» - говорила она накануне приезда, а в итоге осталась почти на месяц. Не знаю, чем это было обусловлено – тем ли, что ей приглянулся Том, или тем, что любимый сын, первенец, был рядом... А может ей просто хотелось побыть со мной, хотя я упорно не искала её общества. Так или иначе, уезжала она мягкой, оттаявшей, выбравшимся из-под кромки льда нежным цветочком, и мы бы почти поладили, если бы не моя хорошая память. Я не хотела ей доверять, и никто меня за это не осуждал – даже Том.
Ближе к осени на втором этаже закончился ремонт в гостиной. Получилась чудесная голубенькая комната, которую мы с Томом очень долго планировали, рисовали, подбирали – но вышло в итоге просто потрясающе. Я с неким ужасом представляла, какую кучу всего нам предстоит ещё продумать – третий этаж по-прежнему пустовал, и я даже пока не знала, что и в какой комнате там устрою. На втором уже строилась детская, но если учитывать всю отделку, закончена она будет только ближе к зиме… Я переживала. Хотелось, чтобы малыш появился на свет в уютном, большом доме, но я понимала, что это невозможно. Ремонт здесь будет идти ещё долго, а ведь за экстерьер я даже ещё не бралась… Хотя весной надо будет начать – посадить цветы, деревья; голое пространство угнетает, а у ребёнка должно быть счастливое детство. Даже роскошное. Я бы устроила для него всё самое лучшее – и это неважно, что я часто кричу, как хочу избавиться от него; это всё неправда. Я люблю этот мелкий комочек жизни, хоть иногда и ненавижу. Просто я, может быть, не создана для того, чтобы быть матерью?.. А может надо просто увидеть его – и тогда всё поменяется. И я буду самой хорошей, самой нежной мамой для малыша, и никогда его не брошу, и не буду ему врать… Может, просто нужно время, чтобы свыкнуться с новой ролью?
Том успокаивает меня – всё будет в порядке, дорогая. Но «ты станешь замечательной мамой» - не говорит. Мне кажется, он всё ещё злится на меня, но терпит. А может, это ещё один закидон беременных – во всём видеть угрозу; хотя в интернете ни о чём подобном не говорится.
А между тем начиналась осень, буйная, яркая, таящая в себе сюрпризы. Необычайно тёплая осень, залитая солнцем-золотом, раскалённая. Я пряталась в объятъях Тома в ставшей любимой гостиной и почти не видела Хьюго – он погряз в чём-то своём, личном, и редко теперь приходил ко мне. В общем-то я его не видела.
…Я плюхнулась на пушистый зелёный ковёр, приобретённый совсем недавно. Начиналась зима с её пониженными температурами, хлопьями снега, белой, замороженной землёй и тёплым молоком по вечерам. Мне теперь трудно было передвигаться – и я делала это лениво, неохотно, заторможенная, как устрица в банке. Лёжа на полу я была стрижем, упавшем на асфальт – как красивые птицы не могут взлететь, так я не могла подняться, ну или могла с большим трудом. Ночью становилось и того хуже – я не могла вертеться, и потому ещё сильнее хотелось найти всё более и более удобную позу, но она никогда не находилась. Я начинала ворочаться, раскидывая руки и ноги в стороны, и чаще всего спихивала Тома с кровати. Теперь он, во избежание ушибов и синяков, спал на этом замечательном пушистом ковре, ну а я, преследуемая совестью, тем не менее вдоволь вертелась, проклиная огромный живот каждый раз, когда хотелось на нём полежать…
…Том плюхнулся рядом.
- Звонил твой папа. Они с Лулу и Селеной приедут в начале января, чтобы быть с тобой во время родов, - Том смотрел на меня загадочно, с улыбкой на лице. И я, невольно любуясь чертами его лица, заулыбалась тоже.
- К тому времени, боюсь, я уже рожу, - по-доброму проворчала я, не отрывая от Тома взгляда. После того, как я начала пихаться по ночам, он редко говорил со мной и ещё реже улыбался. И сейчас, на полу, на зелёном пушистом ковре, мы были гораздо ближе друг к другу, чем за все эти месяцы. Он тоже рассматривал моё лицо, словно старался запомнить до мельчайший подробностей; повисшее молчание казалось таким утопически-идеальным, что я с трудом верила в происходящее.
- Мне нужно уехать, - наконец сказал Том, - обещаю, что вернусь очень скоро.
Я смотрела на него с грустью, и не решалась возражать. В вопросах работы он не слишком мне доверял. Вернее, не доверял вообще – зато Хьюго наверняка знал всё.
- Я люблю тебя, - пробормотала я внезапно. Он усмехнулся, и в молочно-голубых глазах заплясали искорки-чёртики. Я думала, что получу в ответ весёлую издёвку или очередную шутку насчёт живота, но он только крепче сжал мою руку.
- Я тоже люблю тебя, Роузи. Я тоже…
На следующий день он уехал, и, кажется, я впервые почти сразу начала по нему скучать.
За «старшего» как всегда остался Хьюго. Это заставило его вылезти из своей скорлупы и наконец поговорить с сестрой. Я давно заметила, что он то ли избегает меня, то ли просто не хочет видеть – одно и то же, одинаково неприятное. Но после очередного отъезда Тома меня разбудил несмелый стук в дверь; Хью принёс завтрак.
- Доброе утро, сестрёнка, - он смущенно улыбнулся, - Я решил, что тебе будет трудно подняться, и…
- Беременность, конечно, доставляет некоторые… мм… неудобства, но не настолько, чтобы быть не в состоянии подняться с кровати, - усмехнулась я, довольная внезапной заботой. Он присел на краешек и с интересом наблюдал за мной. Удивительно, но что-то в нём изменилось – я долго не могла понять, что, а потом, уже позже, до меня внезапно дошло – он как-то быстро повзрослел, возмужал, и теперь передо мной сидел уже не тот весёлый, озорной парень, отпускающий шуточки по поводу и без, а вполне себе серьёзный, состоявшийся мужчина. Неужели преподавание – и правда дело его жизни? Неужели это «дело жизни» и правда может так менять людей?..
- Ты изменился. – просто сказала я, допивая молоко. Ощущение было такое, будто мы целую вечность не говорили и не виделись, а теперь выползли из своих норок и смотрели друг на друга, как на чудо…
- А ты всё та же, - расхохотался Хьюго, и я потянулась, чтобы стукнуть его, но не достала. Рука ухватилась за воздух. Хью проследил за ней испытующим взглядом и, перестав смеяться, пробормотал, - Хотя нет. И ты изменилась.
И я бы поколотила его – честное слово, поколотила бы, забыв про живот!.. – если бы не телефонный звонок. Мой врач должна прийти – не знаю, зачем, наверное, просто узнать, как моё самочувствие, а может проверить, не родила ли я тут ещё. Пришлось вставать с кровати не без помощи брата. Когда я наконец была на ногах, я поймала его взгляд на своём раздувшемся животе – заинтересованный, жадный взгляд. Я улыбнулась.
- Давай руку.
- Нет-нет-нет-нет! – запротестовал он, упираясь и отнекиваясь, - Нет-нет-нет, я не хочу!
- Да не бойся ты! – я искренне рассмеялась, глядя на ужас в его только что заинтересованных синих глазах, - Это не больно. Честное слово, ни капельки. Том затёр мой живот до дыр и, как видишь, всё ещё жив.
После непродолжительных протестов, Хьюго наконец сдался и боязливо, неуверенно протянул к животу руку. Пару секунд ничего не происходило, а потом он вдруг расцвёл и заулыбался и до конца дня потом утверждал, что ребёнок – мальчик, потому что поздоровался с ним «по-мужски». Я буду хохотать до слёз, если это окажется девочка, но Хью отмахивался, не допуская такой возможности – это настоящий пацан, утверждал он, и кажется даже действительно в это верил.
…- Давненько я не видела Вас у себя, Розмари. Вы не слишком жалуете врачей? – Юджини Кеннеди одарила меня широкой белозубой улыбкой, - Ну, даже если и так, я должна удостовериться, что у вас всё хорошо. Ложитесь на спину.
Я подчинилась, мысленно проклиная очаровательную блондиночку со всеми её приборчиками и блокнотиками. Она, нацепив на себя важный вид, принялась щупать мой живот, и, собственно, этим в конце концов и ограничилась – поспрашивала, что я чувствую, не хочу ли провести несколько недель перед родами в больнице, и я, надеясь, что скоро врач распрощается со мной и уберётся восвояси, отвечала на всё скучающе и раздражённо. В другое время я бы с удовольствием порассматривала бы свои ступни, но сейчас из-за огромного живота это было невозможно.
Закончив, наконец-таки, допрос, Юджини поднялась с кровати и уже собиралась уходить, как вдруг в дверном проёме возник Хьюго.
- Роузи, я тут… - он замолк на полуслове, уставившись на блондинку посреди комнаты удивлёнными глазами. Я закатила глаза. Нашёл кем очаровываться, умник, если я сейчас не вмешаюсь, непременно начнёт нести какую-нибудь сбивчивую ерунду…
- Помоги мне встать, раз уж ты здесь, - проворчала я, приподнимаясь на локтях, - А лучше не помогай. Я что-то устала. Принесёшь мне что-нибудь покушать?
Хьюго оторвал полувосхищённый, полусумасшедший взгляд от Юджини Кеннеди и метнулся ко мне.
- Не вставай, сестрёнка, я всё сделаю. – и, обернувшись на сей раз к гостье, широко улыбнулся, - Пойдёмте, я Вас провожу.
Юджини Кеннеди была девушка невысокого роста, маленькая, хрупкая блондиночка-доктор. Участковый детский врач с большими мечтами стать хирургом и открыть собственную клинику, её направили ко мне месяц назад – вернее, не ко мне, а к малышу, который должен был родиться. Она часто звонила, интересуясь моим здоровьем и самочувствием ребёнка, и её постоянно тянуло поболтать. Сначала она настоятельно рекомендовала мне посещать местную поликлинику, но я вежливо отказывалась, и вот теперь она взяла себе в привычку навещать меня самостоятельно. В её визитах я видела ещё меньше смысла, чем во врачебной поддержке ребёнка, который пока не появился на свет, но Юджини Кеннеди ничего не могло остановить. И вот теперь в неё влюбился мой брат, влюбился внезапно и беспочвенно, - невозможно было этого не заметить, - и не исключено, что рано или поздно она ответит ему взаимностью и поселится прямо здесь. С нами. И будет донимать меня каждый день своими бесконечными вопросами – как Вы себя чувствуете? Как ребёночек? Вы продолжаете пить витамины?..
Том не вернулся спустя неделю, не вернулся спустя две; через три он не появился тоже. Стояла середина декабря, снег за окном валил крупными хлопьями и навевал тоску. На меня вот уже как второй день напала хандра – пришла тихо, незаметно, пристроилась рядом и накрыла меня ватным, тёплым одеялом. Я копила в себе гнев и каждый день просыпалась с мыслью, что вот сегодня, сегодня он обязательно вернётся, такой улыбчивый, заботливый, нежный… Обнимет так крепко-крепко, и вся моя злость на него пройдёт. Но дни протекали за днями, а Том не возвращался. Я не отдавала себе отчёта в том, что скучала по нему так сильно впервые – сознание кипучей лавой заливала обида. Ведь я его жду, жду преданно, как щеночек, жду так нетерпеливо и сильно – а он не возвращается, и не берёт трубку, и не звонит. И я даже ничего не знаю о его работе, и совсем не знаю, где он. И, чёрт возьми, я так скучаю…
Юджини пророчила мне роды только через две недели. «Это будет отличный срок», - улыбалась она, - «Ты совсем скоро увидишь своего ребёночка. Наберись терпения и постарайся не волноваться без повода, не трепать себе нервы… Хьюго, ты же позаботишься об этом, правда?» - и она кидала на него весёлый, заигрывающий взгляд. Юджини просила меня не переживать, не волноваться – но как я могла!.. Его нет уже так долго, зима на улице такая холодная, а Хьюго увлечен своей любовью и снова меня почти не замечает… Проводит со мной много времени, но смотрит словно сквозь меня. И не слушает, потому что все мысли – только о ней, о ней, о ней. В переживаниях я даже не заметила, как Юджини лихо перемахнула пороги приличия и принялась обращаться ко мне на «ты», как к подруге. Впрочем, мне было всё равно – я скучала, невероятно скучала, и места себе не находила от волнения.
Я ждала его каждую минуту – утром, днём, вечером – наверху, в уютном кресле, мяла в ожидании пальцы. Но он не приезжал и не подавал вестей.
Утром двадцатого декабря я проснулась в отвратительном настроении. Стремительно приближалось рождество, уже прекратились занятия в школе, где преподавал Хьюго, и он сидел дома, предпочтительно около меня, старался всё время быть рядом. Но теперь меня это только раздражало – я отмахивалась от него, как от назойливой мухи, и то и дело нервно поглядывала на телефон – вдруг Том позвонит прямо сейчас и скажет, что вот он, возвращается, и скоро будет дома?.. Но телефон молчал, и от этого настроение портилось с каждой минутой всё больше. Я приняла душ, позавтракала, и пристроилась в столовой смотреть телевизор, но крутили одни повторы или смазливый бред, раздражавший меня похуже бразильских сериалов. Внезапно раздался звонок в дверь. Раньше, ещё только несколько дней назад, сердце начинало учащенно биться каждый раз, как я слышала этот звук, но чаще всего это оказывалась Юджини, пришедшая непонятно к кому – то ли к ребёнку по обязательствам, то ли к Хьюго по зову души, но явно не ко мне, хотя и считается точно наоборот. Сейчас я даже не стала прислушиваться к приглушенным разговорам в прихожей и заведомо хорошенько разозлилась на эту назойливую муху-блондинку, повадившуюся, прикрываясь моей беременностью, таскаться к моему брату… За спиной раздались тяжёлые, но тихие шаги. Слишком тяжелые для каблучков Юджини, слишком тихие для Хьюго… я быстро обернулась. В дверном проёме широко улыбался мой несостоявшийся муж.
- Том!!! – я кинулась ему на шею, но из-за живота так и не смогла прижаться достаточно близко. Он обхватил меня и гладил по голове, бормоча что-то непонятное; я совсем его не слушала, смеясь и плача одновременно. После продолжительных,крепко-сладких объятий, он мягко отстранил меня.
- Я так скучал по тебе, Роузи… - улыбнулся Том, - И я бы так хотел остаться с тобой сейчас. Но я не могу. Мне снова нужно уехать…
- Уехать?.. – повторила я, не веря своим ушам, - Уехать?!
- Это ненадолго, я…
- Ты каждый раз говоришь так!.. – взорвалась я, отталкивая его; по щекам заструились настоящие, горько-солёные слёзы. – Я ждала тебя почти месяц, а теперь ты говоришь, что должен уехать снова!..
- Такая уж у меня работа, Роузи… Не злись, умоляю.
- Ты… да ты… - я, глотая слёзы, как много месяцев назад отталкивала и отталкивала его руки, а он пытался сжать меня и успокоить. Всё повторялось, как когда-то весной, повторялось всё самое плохое, чего я и представить себе не могла… - Ну и катись к чёрту!.. Ты мне не нужен! Не нужен, не нужен, совсем не нужен! Уезжай, давай! Я вовсе тебя и не ждала…
Он резко прекратил попытки усмирить меня; в глазах его мелькнула не то злость, не то усталость – я не успела разобрать, как он, всегда такой спокойный и твёрдый, начал кричать на меня, сдаваясь. А я, поражённая, ошалевшая, молчала, и слова его, горькие, обидные, сливались в один поток…
- Вот значит как ты, да? Я думал, ты всё понимаешь… Да кого я обманываю?! Разве ты можешь быть хорошей женой?.. И не стоило притворяться тебе… будто ждала меня… от этого только больнее, ясно? – в словах я бы уловила горечь, не будь я так раздражена, обижена, не будь моё лицо залито слезами, - Я ведь тебя люблю, а ты… ты…
- А я тебя не люблю!.. – выпалила я, прежде чем успела подумать; в который уже раз. – Совсем, совсем не люблю!..
Том замер и затих на полуслове. Пару секунд он так и стоял, застыв, словно каменное изваяние, а потом развернулся, и широкими шагами вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь. Я упала на пол, громко, безудержно рыдая, не останавливаясь; я соврала ему, это всё было неправдой!.. Ну почему, почему я только в последний месяц поняла, как сильно его люблю, и тут же оттолкнула… Я ревела в голос, металась по полу, бесновалась и пыталась скинуть с себя руки Хьюго. Он всегда был беспомощен рядом со мной плачущей, и сейчас не знал, что делать. Поэтому он набрал почти первый попавшийся номер – номер Юджини, - и она примчалась быстрее ветра. К тому времени мои силы незаметно иссякли, и я, как почти безвольная кукла, позволила миниатюрной, хрупкой блондиночке переодеть меня и уложить в постель. Хьюго крутился рядом, смотря на меня с ужасом и горечью, но мне было всё равно. Я думала только о Томе, только о нём, и о нашей глупой ссоре, думала долго, очень долго, пока не уснула, подбитая и помятая, как подстреленная птица…
Проснулась я в шестом часу вечера от резкой боли в животе. За окном стеной валил снег, скрывая ранние чернильно-синие сумерки; простыня подо мной была вся мокрая. Я с трудом поднялась, и меня тотчас же вновь скрутило. Я оперлась на шкаф одной рукой, второй обхватив живот. Нет, только не сейчас, это не может произойти сейчас… Ещё две недели, ещё ведь рано, ещё… Боль повторилась, на этот раз сильнее.
Я пыталась быстро соображать, но из этого ничего не выходило. Внезапно подкрался панический страх, отошедший на второй план из-за тоски по Тому, и всё перестало иметь значение. Я уже почти не сомневалась, что малыш, потревоженный ссорой мамы и папы там, наверху, теперь нетерпеливо просился наружу. Но что же мне делать?.. Позвать Хьюго, пусть он позвонит Юджини, или не ей, кому угодно, пусть только вызовет кого-нибудь… Если сможет… Чёрт возьми, он же знает о родах не больше моего, и не меньше боится. Я сделала отчаянную попытку оторваться от стены, и мне это удалось. Я медленно двигалась к выходу, осторожно, хватаясь руками за всё, до чего могла дотянуться… Когда поручнем оказался раскрытый ноутбук, меня внезапно опять настигла боль. Я дёрнулась, и компьютер, совсем новенький, полетел на пол.
А там, наверху, в моей любимой голубенькой гостиной весело болтали Юджини и Хьюго. Он попросил её остаться, опасаясь, что мне может стать хуже, и она согласилась, мило улыбаясь. Весь день они щебетали, как птенчики, пока я спала тяжелым сном в своей комнате, и вот теперь, когда темнота спустилась на город, они оба внезапно услышали отчётливый грохот внизу. Беседа мгновенно прервалась, и двое, на секунду поглядев друг другу в глаза, не сговариваясь бросились вниз.
Я почти ничего не запомнила. Только чьи-то лица, голоса, крики, удушливый запах больницы (вернее, роддома), немножко – страх в синих глазах Хьюго и решимость – в глазах отважной Юджини. И капельку Тома – он тоже был там, и выглядел так же, как и мой брат – испуганно и растерянно, и виновато. А ещё от него разило алкоголем, поэтому будущего отца поспешили выпроводить, да он и не особенно возражал. А что было потом – не помню. Только боль, много боли, и голоса. Бесконечный их поток…
…За окном занимался серый рассвет двадцать первого декабря. Снег шёл всю ночь, валил не переставая, но к утру перестал, словно по щелчку; день обещал быть ясным. Кто-то тихо отворил дверь и юркнул в палату.
- Доброе утро, Розмари, - тихо поздоровалась сияющая Юджини, - Поздравляю.
Я слабо улыбнулась. Мой взгляд был прикован к маленькому свёрточку на её руках. Блондиночка, поймав мой взгляд, мягко улыбнулась и наклонилась, чтобы отдать мне ребёнка.
- Ты молодец, Роузи, большая молодец. У тебя прекрасная девочка.
Но я её не слушала. Я смотрела на свою дочь, такую маленькую, спокойную, разглядывающую меня полусонным взглядом. Я не сразу осознала, что держу на руках собственного ребёнка, крошечную девочку, родившуюся раньше срока… крошка Рошель Комино.
Интересно, как ты смогла такими тоненькими ножками пихнуть своего дядю «по-мужски».
Комбинированный вид
