У вас было чувство, что что-то в вашей жизни не так? Вроде всё есть, всё устраивает, всё, в принципе, нормально. Даже хорошо. Но ощущение, будто вы проживаете не свою жизнь, никак не покидает вас.
Она никогда не была особо привязана к своей семье. Отец – политический деятель, мать где-то на работе. Три сестры, три брата (двое усыновлены, и отец с особой гордостью говорил об этом в интервью). А ты, средняя дочь, уступай младшим и уважай старших (а что насчёт тебя?..).
Выросла на приключенческих романах и красивых историях о свободе, любви и магии.
И чёртов счастливый билет в лотерее на такую сумму она никак не ожидала получить.
"Бесстрашный"
Баллы: 1
- Вы должны всегда разыгрывать карточки шанса.
- При поломке электропредмета его должен починить сим из семьи.
- Нельзя устанавливать сигнализацию в дом и на машину, нельзя приобретать маленького робота-охранника.
- Основатель и наследники должны иметь интерес к преступности 10 до того, как станут пожилыми
Примечания: не подпускайте к поломавшимся электропредметам наследника. Чтоб починить неопасный предмет(душ, засорившийся унитаз) можете вызвать мастера.
"Двойня"
Баллы: 1
- Наследником может быть только тот, у кого есть брат/сестра двойняшка.
- Наследник должен стать лучшим другом или заклятым врагом брату/сестре двойняшке до того, как станет подростком и поддерживать эту дружбу/вражду всю свою жизнь.
- Наследник должен переходить в следующую возрастную категорию в один день со своим братом/сестрой двойняшкой.
"Международная суматоха"
Баллы: 1
- Для того,чтобы поехать в отпуск,ваши симы должны иметь значение тела 10.
“Свободные призраки”
Баллов: 2
- Могилы и урны не могут быть удалены или перемещены, даже если были разбиты.
- Могилы и урны не могут быть перемещены в багаж.
- Могилы и урны должны располагаться так, чтобы привидения могли свободно перемещаться по лоту.
"Писатель"
Баллы: 1
- По-крайней мере один роман должен быть написан каждым поколение династии, кроме 7-го. Неважно,какого качества роман.
"Семейка Аддамс"
Баллы: 1
- В каждом поколении должен быть хотя бы один "ненормальный" сим: оборотень, ростоман и т. п. Инопланетяне учитываются, только если были рождены вследствие похищения, а не от сима-инопланетянина в семье.
- В соседних поколениях "странности" должны быть разными. Т. е. если в n-м поколении есть вампир, то сим из предыдущего/следующего поколения может быть вампиром, но ограничением учитываться не будет.
- Если сим имеет две и больше "странности", то можете сами выбрать, которая из них будет учитываться. Соответственно, она не должна повторяться у предыдущего/следующего поколения.
- Симы должны стать "ненормальными" до старости. (Исключение - зомби-старик).
- Если сим излечен, ограничением он не учитывается.
"Богатенький жених/невеста"
Баллы: 1
Нельзя женить/выдавать замуж персонажа, пока на счету не будет суммы 20.000;
Жениться/выходить замуж, только после достижения вершины карьеры (любой на выбор);
Замкнутый круг от Jana Weber
- Каждый наследник должен начинать с той суммой, с которой начинал основатель {800}
- Деньги вычитаютcя, когда наследник становится подростком
- Наследник может забрать в университет только заработанные им стипендии - его багаж должен быть пуст
- Привезенные из колледжа деньги также вычитаются, исключение - если за время обучения наследник заработал больше двадцати тысяч
- Основатель и наследники должны развить максимальный интерес к деньгам до старости
Со второго поколения действует ограничение Вечный сезон (зима) без начисления баллов (ибо ограничения нужно брать сразу...).
Выполнено:"Экстрим"
Баллы: 1
- Основатель создается взрослым, и помещается на пустой лот размером 5х6.Т.о. у вас остается 1500 симлионов.
- Вы не можете вступить в брак или пригласить въехать в дом сима в первую неделю.
Штрафы: -1 за выход без сохранения (все случайно умерли...)
Всем доброго времени суток!
Приглашаю вас исследовать мир симс 2 вместе с Мельядо!
Династия не претендует на лихо закрученный сюжет, интриги и жгучие страсти (избегаем сериальности, а то каааааак понесет, что не выкручусь уже). Постараюсь вести сначала техническую сторону, а затем уж приукрашивать и добавлять что-то от себя. Надеюсь, в драму и страдания не занесет
Рада любым комментариям!! Заглядывайте почаще!
Автор довольно занятой человек из-за учёбы... Активизируюсь на каникулах!
Оформление моё.
Спасибо Седой за проверку!!
Приятного прочтения!!
__________________
Последний раз редактировалось bertytops, 30.07.2019 в 05:13.
Причина: Добавлено сообщение
Мельядо - архив, архив - Мельядо, очень (не)приятно.
Как близкая подруга и право имеющий человек, не побоюсь заявить, что ваши отношения совершенно возмутительны! Надеюсь, они закончатся в ближайшее время, потому что они совершенно очевидно влияют на твое поведение, Мельядо! Ты становишься тихой, пассивной, молчаливой династией. А ведь раньше была громкой и многообещающей! Очень жалею о том, что вы когда-то познакомились. Что ж жизнь реальная-то делает с тобой!
Я вотщассерьёзно публикую отчёт спустя два с половиной года и я, понятное дело, не надеюсь, что кто-то ещё что-то помнит. Вроде бы должно быть читабельно и без предыстории. Действие всё ещё происходит в симском мире, на всякий случай напоминаю, что Джонни Смит, который является мужем основательницы и отцом второго поколения, из-за своего инопланетянского происхождения является сильным эмпатом. Его отец, Букет Левкоев Смит, обладает кучей крутых навороченных способностей, потому что он чистый инопланетянин, Джонни же, как все знают, является им наполовину, поэтому он и не супергерой, читающий мысли и передвигающий предметы силой мысли))) так, всего лишь зеркалит эмоции собеседника)) И логично предположить, что инопланетянская сила передаётся по наследству... причём она может быть самая разная...
А ещё я решила сразу начать со второго поколения думаю, так будет легче читаться. Так что встречайте)))
2.1
Мы родились в одну из снежных ночей, в ту пору, когда феномен зимы в Китежграде ещё удивлял местных. Наш папа рассказывал, что когда-то здесь было очень жарко, а твёрдый песок, скрытый под снегом, был тёплым и рассыпчатым. Однажды папа выкопал из-под сугробов тёмный кусок песка, неотличимый от камня, замочил его в горячей воде, дал отсохнуть (насколько мучителен был процесс ожидания для нас, таких нетерпеливых!), а затем показал нам эту рыхлую светлую массу (которая ещё некоторое время магически оказывалась везде, даже на маминой кровати, за что мы получили особенный нагоняй), и я удивился тогда, как что-то может быть таким изменчивым, как что-то могло быть не всегда?
— Это моё детство, - я помню уставший голос отца, помню, что тогда я впервые обратил внимание на то, как сильно меняются взрослые, говоря о своём детстве. У него был какой-то другой взгляд, отстранённый, будто на мгновение папа ушёл от нас и появился кто-то иной, кого я ещё не знаю. Меня это испугало: отец должен всегда оставаться отцом, быть с нами, он не имеет права переставать думать о своих детях, мы должны быть для него самым-самым важным.
Этот испуг – слабое, далёкое от чистого осознания понимание того, что, возможно, что-то в этом мире существовало до нас.
Моё первое воспоминание – первое серьёзное переживание. Мы играем на улице; азарт жаром щиплет в груди, и я, не в силах сдержать эмоции, повизгиваю. Я уворачиваюсь от снежка, наклоняюсь к земле и неаккуратно, быстро леплю свой комочек, когда мне в затылок прилетает кусок снега. Мне больно, снег затекает за шиворот, и я, исступленно смеясь, визжу, холодно-холодно! Маркус замирает.
— Тебе холодно? – спрашивает он.
— Конечно! – кричу я, хватаю снег, утрамбовываю двумя-тремя резкими взмахами руки и кидаю в Маркуса; снежок задевает его плечо, он морщится, но не обороняется.
— Я думал, ты тоже не чувствуешь холод.
— Не чувствую холод? – растерянно повторяю я; мы никогда не врём друг другу, и никогда не подвергаем сомнению наши слова, но то, что сейчас прозвучало, настолько не укладывалось в нашу неразвитую картину мира, что я не мог не переспросить.
— Да. Мне никогда не холодно или жарко, я думал, тебе тоже…
— Нет…
Я совсем теряюсь: только что мы узнали, что не идентичны. Маркус тоже взволновался.
— Я тоже хочу ничего не чувствовать! – горячо кричу я, не совсем понимая, зачем мне это нужно. Я хочу быть одинаковыми, мне нравится быть одним и тем же. Почему я чувствую, а он нет? Неужели я чем-то хуже?
В школе я узнал, что другие глупее нас. Пока одноклассники пытались сориентироваться в огромном количестве чисел после запятой (0,3765? Что это?..), мы уже решали примеры на новую тему. Я оглядывался по сторонам, наблюдая слабые движения на белых лицах, как их сосредоточенность сменялась расфокусированным, отупевшим взглядом. Я видел, как медленно шевелится их мысль, с каким трудом они концентрируются, чтобы потом, в наивысшей точке напряжения, опять сдаться. Я смотрел на Маркуса: он потряхивал чёлкой каждый раз, когда начинал новую строку. Всё его тело было полно энергии, он воодушевлённо водил ручкой по тетради. Я одёрнул себя – опять отвлекаюсь – и сосредоточился на том, что было важно: то, что делал Маркус. Он всегда учился – и я стал учиться тоже.
Вскоре я заметил, что Маркус усваивает материал в разы быстрее меня. Тогда я стал учиться по ночам, тайком, боясь в один момент обнаружить, что он будет где-то далеко, а я буду позади.
Нас не любили. Для них мы были чужими, но я-то знал, что чужими здесь были только они: наш отец – глава этой школы, авторитет в научном сообществе, благородно отказавшийся от ректорского поста ради «воспитания людей в самом их хрупком возрасте»; наша мать – один из крупнейших симлендских медиамагнатов, бурая волчица, перегрызающая горло врагам. На наших пиджаках серебрится эмблема школы, названной в честь её основателя, нашего двоюродного дяди. Мама не хотела афишировать их с Малькольмом родство, но когда твой брат – любознательный телепат, распарывающий тайное от лживого со скоростью швейной машинки, секретов быть не может.
Отец почему-то беспокоился, что мы, как он выражался, «не социализировались». Я спрашивал его – зачем? – и он говорил что-то о навыках общения с людьми, о связях в обществе, об усвоении их норм и правил. Я не мог его понять.
Сквозь сон, как через решето, просачивались чьи-то голоса. Я различил напряжённый папин голос и спокойный низкий мамин.
-…не нуждаются в людях!
-…главное достоинство…
-…не могут всегда быть вместе!
-…могут стать всесильными.
-…дора ты свихнулась неужели ты не видишь что уже сейчас Марк…
-…это пока…семья самое мощное оружие…не сломать…
Меня успокоил звук её голоса, зачаровали последние услышанные слова, и я, бессознательно повторяя их, как магический заговор, уснул. Мне снилась вода, голубая и ласковая, мерно покачивавшая тысячи белых лепестков.
Как-то возле школы, за забором, я увидел странную женщину, укутанную в дюжину одежд, припорошённых снегом. Она стояла, оледеневшая, схваченная какой-то мыслью, это читалось в её ярко-зелёных, почти маминых глазах. В один момент она перевела взгляд на меня, и мы смотрели друг на друга, застывшие изваяния. Почему-то мне подумалось, что, наверное, летом, в далёкой стране, на другом конце света, в детстве моего отца листья вызревают именно таким зелёным, цветом её глаз.
А о чём думала она?
Её губы зашевелились: она что-то сказала.
Что именно?
Мне стало страшно, я убежал обратно в класс, спрятался в самом безопасном месте – рядом с Маркусом, я хотел было рассказать ему, но рассказывать было нечего, язык прилип к нёбу и губы не разомкнулись; я решил всё забыть. Но не смог. В ту ночь я смотрел в окно и думал, что она стоит там, за стеной, и бездумно, как мантру, бормочет те слова. Изо всех сил я вслушивался в окружающие меня звуки, слившиеся в одно могущественное завывание ветра, и воображал, что слышу.
В школе имени Ландграаба мы образовали крепкую спайку «Мельядо». Однажды я услышал, как кто-то назвал нас «зелёномордые сиамские», и я возненавидел этого человека (Лео, рыжий, писклявый и безмозглый), а затем и всех их, всех, кто смеётся, кто считает, что будто бы имеет право смотреть на нас свысока.
Мы были – двое породистых щенят королевской окраски в стае дворняжек. Чёрная ткань формы оттеняет холодно-зелёную кожу, я смотрюсь в зеркало и вижу нас, выделяющихся в двуцветной толпе.
Я считаю, что мы выглядим лучше всего ночью, когда свет, смешанный из красок луны и белых фонарей, отражается от снега и мягко ложится на нашу кожу. Она отливается в синий, и иногда я представляю, что она мерцает в темноте. Лицо Маркуса – маска, высеченная из малахита резкими ударами, голова держится на сильной шее, корнем-позвоночником уходя в ровную спину. Маркус всегда сосредоточен, всегда задумчив, но мысль с его лица считать невозможно, она скрыта где-то далеко, за непроницаемой каменной оболочкой. Иногда мне кажется, что тот загадочный валун, хранящий память о времени до похищения Беллы и напоминающий чьё-то лицо, с самого своего появления предрекал рождение Маркуса. Просто тогда об этом никто не знал.
Я смотрю на себя: нежные, женские черты лица; низкие, выдающиеся скулы и сплюснутый нос выдают форму черепа; узкие губы – редкая совпадающая с Маркусом деталь, которую мы оба унаследовали от отца. Я – мамина копия, перенявшая её хитрый, лисий прищур глаз и звериные остроконечные ушки, которые достались и Маркусу.
Я не люблю смотреться в зеркало и находить в отражении сотни неточностей, несовпадений желаемого и реального, но сегодня почему-то я себе нравлюсь.
– Я могу объяснить тебе, почему.
– Маркус! Хватит врываться мне в голову!
– Та девочка, Мирна вроде, она тебе нравится, и ты не можешь прекратить думать о её вчерашнем комплименте.
– Нет, отстань, твой приборчик сдох! Ты конкретно так ошибаешься, Маркус. Она мне не нравится, одна из этих…
Маркус, не отрывая взгляда от книги, произнёс:
– Как знаешь.
– Как знаешь?! Ты знаешь лучше меня, но решил вот так вот взять и ничего не говорить?
– Ты противоречишь сам себе.
– Нет!
– Да.
– Нет!!
– Хорошо.
Я фыркнул, и демонстративно отсел в сторону с конспектами по истории Симленда, пытаясь нагнать на себя равнодушный вид, и злился ещё более, понимая, что Маркус чувствует мои всполохи гнева. Наверняка он как-то их визуализирует, красный-синий-оранжевый, я не знаю, могу только тыкать пальцем в небо и чувствовать себя идиотом.
Маркус считывает меня так же легко, как управляется с домашкой по алгебре. Почему-то именно сейчас его полное понимание меня раздражает.
Из-за его слов я вспомнил Мирну, её белые волосы, голубые глаза и постоянный глупый смех. Она обходится удовлетворительными оценками и никогда не старается больше необходимого. Она не вызовется сама к доске, весь урок будет хихикать, на вопрос раздражённого болтовней учителя состроит смазливую мордашку или кокетливо попытается отшутиться. Совершенно пустоголовая, три с половиной извилины отвечают каждая за свою функцию: одна за нытье, вторая за её трескотню, третья за слушанье болтовни её подружек, и половинка за отдых от этих напрягающих процессов. Когда она думает, я вижу, как и с каким трудом её мозг пытается обработать полученную информацию. Безнадёжно.
Вокруг неё всегда вьются остальные. Ну да, логично, слетаются, как мухи на г-
- Поэтому у тебя и нет друзей.
- Как будто у тебя они есть!
- Но я в них не так нуждаюсь.
- Отвянь. Я сейчас уйду!!
- Я всё равно буду всё слышать.
Я всё же переборол желание швырнуть ему в лицо тетрадкой. Из-за Маркуса образ Мирны никак не выходил у меня из головы: я видел её сияющие голубые глаза, вспоминал, как после алгебры она подошла ко мне и под хихиканье своей стайки почему-то сочла необходимым сообщить мне, что мне удивительно идёт школьная форма.
- Я знаю, - зачем-то ответил ей я, и сразу отвернулся, чтобы не видеть её реакции. Щёки жгло.
Молчание – перешёптывание с случайно прорывавшимися смешками. Почему они тогда смеялись? Надо мной? Надо мной, точно, надо мной, какая ещё может быть причина, безликие конвейерные куклы.
Когда я обернулся, Мирны уже не было. Мне стало досадно, и я со злостью запихнул тетради и учебник в сумку; край красной тетрадки по истории подмялся, и сейчас, уже дома я раздражённо пытался разгладить его большим пальцем. Складка упорно не хотела распрямляться, отвлекая от приобретения Шолусэте автономии в 356 году. Я понял, что подготовиться к контрольной сейчас не смогу, пошёл в нашу комнату и положил конспект на аккуратно сложенную стопку тетрадей: обёрнутые в прозрачные обложки, они правильно сверкали в свете лампы. И среди них – одна уродливая, навсегда испорченная, с этой тупой складкой.
Это всё Мирна. Если я провалю завтрашнюю работу, она и будет виновата. Я открыл ноутбук, и он услужливо высветил её фотографию: хитрая улыбка, полуусмешка, белые кудри спадают на лицо, прикрывая игривый взгляд голубых глаз. Она вся белая-белая, как снег, только короткие ресницы чернеют на ватной коже; интересно, на ощупь она будет такой же холодной?
Я резко развернулся на стуле и зажмурился; когда открыл глаза, взгляд упал на окно. Шёл снег. Синее стекло обращало снежные хлопья в голубой, а небо – в мутный тёмно-синий, и неестественность этих цветов покоробила меня – в который раз. Как же я ненавидел это окно! И родители отказываются делать ремонт из самых сентиментальных соображений, типа мы в детстве сами его выбрали, а ещё я, оказывается, больно многого хочу, выбивать стену и менять планировку дома ради окон они не собираются. Но у нас так много денег, им сложно что ли?
Я услышал внезапное сильное завывание ветра, в следующую секунду дверь захлопнулась. Я прислушался: тихое бормотание двух почти неразличимых голосов. Отец вернулся, и Маркус, собачкой поджидавший его у двери за книгой (домашку он, как обычно, закончил в разы быстрее меня, и сейчас занимался дополнительно), пристал к нему с вежливыми вопросами. Я прислушался.
-… о необычнейшей теории Ричарда Дэнмесского о цветовом распределении в картинах докориатов, она мне не кажется такой убедительной, можешь объяснить, почему она входит в искусствоведческий канон? Честно говоря, я думаю, что это полнейший вздор!
Понятно. Всё с тобой понятно, Маркус. Всё это время ты читал книгу того чувака, по которому папа написал в своё время научку. Опять подлизываешься к отцу и опять пытаешься быть с ним на равных как с учёным.
Я хмыкнул. Маркус, смотри, я читаю тебя, как ты читаешь свою книжку по докориатам, так же быстро и ловко. И вовсе мне не нужна никакая эмпатия для этого, разве это не ещё круче?
Они говорили о чём-то своём, два сливающихся голоса одного тембра: с тех пор, как у нас сломались голоса, Маркус стал удивительно походить на отца, и, кажется, он сам был исключительно доволен этим сходством. Иногда я улавливал в голосе Маркуса несвойственные ему интонации - он пытался подражать отцу, и это делало их голоса совсем одинаковыми. Мама смеялась, я сердился.
Я пытался абстрагироваться от смысла слов и слушать только поток их речи. Я представлял, что эти голоса – воображаемые, и существуют они только в моей голове, сбивчивые, мешающиеся один с другим, соединяющиеся почти в унисон, и несовершенство не случившегося унисона создаёт эффект роботизированного голоса, и он говорит мне что-то, а я не могу разобрать, но когда пойму, то постигну какую-то тайну. Что-то особенное, присущее только мне будет у меня в ладонях; переливающаяся на свете вода, сворачивающаяся наподобие ртути, из святого источника. Я умоюсь ею, зелень моих глаз померкнет и покроется серебряным, и я раскрою глаза и увижу, и я буду видеть.
Дверь снова хлопнула.
Они всё ещё обсуждали Ричарда Дэнмесского, перехватывая малейшие колебания в настроении друг друга, а я всё ещё был обычным.
Я обнаружил, что сижу сгорбившись, прижав колени к животу. Они были умными – и я решил поумнеть тоже. Взял красную смятую тетрадь и начал зубрить историю Шолусэте.
bertytops, а я тут прокомментировать решила. Так неожиданно увидеть новый отчёт.
Цитата:
Сообщение от bertytops
не надеюсь, что кто-то ещё что-то помнит
Лично я всё хорошо помню, так как не так давно читала первое поколение.
Первое поколение от третьего лица, а второе от первого, не знала, что так можно.
Я в симс 2 не играла, только смотрела в детстве, как старшая сестра играет. Воспоминания об этом очень смутные, одно из тех, что помнится лучше - как она ростоманами играла. А иноплатенян из этой части игры, я не могу припомнить, чтобы когда-то раньше видела.
Цитата:
Сообщение от bertytops
Её губы зашевелились: она что-то сказала.
Что именно?
Что же она могла сказать, и почему показалась Лукасу странной?
Желаю скоро вернуться из архива в начинающие.
миссия по выползанию из архива продолжается!! ловите неуверенную истеричку и его подростковый неадекват. я тут поняла, что на последних скринах у Лукаса выскочили прыщи, что, по мне так, символизирует))
а ещё мне кажется, что как-то мало скринов, или нормально воспринимается и так? И почему они такие пиксельные, в вордовском файле в таком же размере подобная проблема не возникает... может, дело в хостинге?
У нас с Маркусом есть субботняя традиция – мы ходим в бильярд.
В детстве у нас был одинаковый режим: когда внутренние часы пробивали девять, мы, как деревянные солдатики, вскакивали с постелей и бежали – в наш фантазийный мир, подзадоренный сном. Некоторое же время назад Маркус стал ложиться позднее меня. Часто, уже засыпая, я в полудрёме наблюдал приглушённый свет лампы, расползающийся в темноте тусклым оранжевым пятном, в котором проглядывались очертания острого профиля Маркуса и углы книжных корешков. После подобных ночных посиделок, доказательствами которых служили скомканные листы бумаги и пустые кружки с прилипшими пакетиками из-под чая, Маркус спал до часов до двух-трёх. Я же вставал, как и ранее, в девять: цифры на настольных часах, мигая, показывали ровно 9:00, и из соседней комнаты доносился бодрый голос ведущего утренней программы новостей. До двенадцати я занимался чем-то своим, а после просыпался Маркус.
В нашем доме был общий кабинет, служивший, по маминой гениальной задумке, благой цели – сплочению семьи. Здесь было всё, что только может пожелать богач-филантроп для загородной резиденции: тёмные книжные стеллажи и тяжёлый письменный стол; белый, почти шоколадный шахматный стол и чёрные стулья со скрипящими подушками; вход обозначен стеклянной дверью, размывающей предметы из другой комнаты в серое; рояль и скрипка, на которых никто не играл; мольберт, плотный кожаный диван и высокие, привезённые из другой страны растения в модерновых белых кадках. Мама выбрала чёрно-белый дизайн, и потому главным, королевским объектом здесь был шахматный стол, цветной идее которого подчинялась вся комната.
Проснувшись, я рисовал; Маркус играл в шахматы, называя это «разминкой мозгов» перед главным состязанием – бильярд.
– Высшая математика – высчитать случай.
– А где в бильярде случай?
– Лукас, а как, чем ты объяснишь самые внезапные траектории шара после удара?
– Да ты просто бьёшь неправильно.
– Нет, я более чем уверен, что веду руку вправо – а шар отлетает влево. Мне необходимо собрать статистику, тогда я смогу предсказывать направление шара с более высокой вероятностью.
– Да ты кий не так держишь, вот смотри-
– Нет-нет, Лукас, стой, стоп-стоп-стоп! Стоп. Ты делаешь неправильно, кисть не должна быть так напряжена, а у тебя она твёрдая. Захват должен быть свободным!
– Ты где это взял?
– Я прочёл.
– Где?
– В журнале «Симский бильярд».
– У них даже название тупое, и ты им поверил!
– Для профессионалов всегда характерны мягкие, естественные движения. Уверен, что это правило распространяется и на бильярд.
– Ну…попробуй.
Маркус целится. Он отводит руку назад, готовясь ударить, и я с лёгкой усмешкой подмечаю, что рука его двигается механически – он весь напряжён, и ни о каком «свободном захвате» разговора идти и не может. Маркус хмурится.
Промах. Он кряхтит.
– Смотри, как надо.
Слева – чернокожий парень, крашеный в ядрёно-рыжий, смотрит на меня с того момента, как мы зашли в бильярдную. Я наклоняю голову влево, вправо, хрустя шеей; опираюсь ладонями на бильярдный стол и стучу по нему пальцами один раз. Прицеливаюсь – удар.
Идеально.
***
Иногда мне снится луна. Круглая и жирная, желтолицая пятнистая луна; глаза её полуприкрыты, из-под век выглядывает сырный белок глаз. Зрачков не видно, и я знаю, что они закатились под тяжёлые веки. Я смотрю на неё в боязливом ожидании – вот-вот, совсем скоро она распахнёт глаза, и я увижу её чёрные точечные зрачки, мелкие, образовавшиеся будто от двух уколов иглой. Почему-то я страшусь этих дыр, почти зачерневших на жёлтом круге; я никогда их не видел, но знаю, что, несмотря на размер, они обладают немыслимой силой, и, когда луна поднимет веки, она посмотрит на меня своими сжимающимися зрачками, и придёт Ужас.
Жёлтые веки подрагивают. Глазные яблоки медленно опускаются в бесконечном вращательном движении. Я, чистое сознание, стою в ожидании, и толстые веки лениво трепыхаются, а я не могу сойти с места, весь обратившийся в зрение. И когда – почти, почти сейчас, вот уже, её трясёт, смотри, её трясёт! – она готова раскрыть глаза, и я готов покрыться испариной, стать водой и испариться в Ужасе-
я проснулся. Машинально ощупал остроконечные шиповые браслеты на обеих руках, сильно надавил ладонью на шипы, но они притуплены: я отнял ладонь от запястья и некоторое время лежал с раскинутыми руками, тупо смотря в потолок. Накинул жилетку, тихо подошёл к окну, босые ноги касались холодного пола. Луны нет. Только чёрное небо и чёрные тучи, поглотившие космический свет.
Облачная завеса, оградившая кусок нашей земли от внеземного вмешательства, немного меня успокоила. Я посмотрел на Маркуса – он ворочался и сопел. Прости, мне жаль, что из-за меня ты плохо спишь.
Я взял учебник физики и вышел на кухню. Отвлечься лучше всего помогают книги, не поддающиеся при первом прочтении, поскольку приходится максимально концентрироваться, а недавно пройденная по физике тема (я даже не могу вспомнить её названия!) причиняла мне достаточно боли, чтобы в эту ночь взяться за неё.
Я чертовски плохо разбирался в физике и прочих дисциплинах, которые требовали применения математической базы. С кипучим раздражением я следил за тем, как Маркус выполняет домашку; сидя напротив него, я отмечал шорох каждого перевёрнутого им тетрадного листа и с досадой осознавал, что его скорость решения задач значительно превышает мою. Шелест очередной страницы – ещё один ингредиент в бурлящий гнилостным котёл, и я со злостью черкаю в своей тетрадке, пытаясь угнаться за Маркусом. И этот ещё сидит с непроницаемым лицом, хотя я знаю, что он всё видит, и он ведь знает, что знаю я!!
А потом – разбор допущенных ошибок, работа невыносимо нудная, но мне слишком сильно хотелось сохранить образ умных, способных ко всему близнецов. Иногда, в исключительных случаях, я позволял другим списывать мою домашку – только затем, чтобы они посмотрели на мою безупречную, украшенную штабелем пятёрок тетрадь и сравнили со своей, выражающей в полной мере их тупость. Они благодарили меня, и я отвечал им слабым кивком головы и спокойным: «Всегда пожалуйста». Я не отказывал никогда – кроме того случая, когда Мирна сама решила напроситься. Она коснулась меня со спины, и я, ещё не развернувшись, знал, что это была она. Мирна обильно прыскается духами или чем там, может мажется чем-то перед выходом в школу (как на парад или в дешманский клуб), я без понятия, но от неё всегда пахнет одним и тем же. Помнится, на уроках я улавливал странный запах, но раньше не придавал ему значения; сейчас же я чувствую его везде, это массивное голубое облако, как зараза особого типа, распространилось на всю школу, и я всегда безошибочно определяю, рядом она или нет. И когда, вдохнув, я внезапно получил обильную дозу голубого запаха и чья-то рука беспардонно коснулась моего плеча, я сложил два плюс два – получил ожидаемый результат.
- Хей, эм, Лукас?
Знакомый голос. Пришла ластиться, белая лисица.
- Тут такое дело, вчера отец вернулся из больницы, я была занята, то и сё, все дела, короче, не до симлендского, ну понимаешь, да? А госпожа Денвер такая злая в последнее время, просто убой, а двойки мне получать нельзя, в общем, ну, дашь списать?
- Нет.
- Что?
- Нет.
- Ну…хорошо, я не буду доставать.
Шум перемены не позволил услышать её шагов, и я сидел прямо, смотря строго вперед себя и сжимая в руках пенал. Я отказал ей, потому что она мерзкая. Вспомнилась тетрадь Мирны: вся в исправлениях, грязная, ошибка на ошибке, неверное слово не зачёркнуто одной карандашной линией, а замазано толстым слоем синей ручки. А ещё она всегда меняла ручки, и цвет записей скакал от легкомысленного голубого до дешёвого чёрного. А ещё она не пользовалась обложками, и на внешней стороне тетрадки красовались безвкусные, выведенные неотработанным движением сердечки.
Я рисовал гораздо лучше. Мои работы – летние пейзажи, сюжеты для которых я брал из редких маминых рассказах о её детстве, прошедшем среди травы, птиц, солнца и мягких дождей. С цветопередачей я справлялся великолепно. И, тем не менее, я не позволял себе рисовать на обложках.
В прошедшее воскресенье случился Разговор. Кухня – зал переговоров, укрытый скатертью стол – граница, разделяющая два враждующих лагеря. И мой безнадёжно проигрывал.
– Лукас, вчера Техуниверситет выслал нам свою брошюрку, ты видел? – вежливо, но уверенно отец начал атаку.
– Нет, – я врал. Судя по всему, Техуниверситет выслал две брошюрки, первую я искромсал ножницами на самые, насколько смог, кривые части, сгрёб ошмётки в пакетик и положил его на дно мусорки, прикрыв пустой упаковкой из-под чипсов; вторая же брошюрка осталась незамеченной в темноте почтового ящика и осталась лежать там же, дожидаясь открытия ящика Пандоры.
– Там из кого угодно сделают великого ядерщика, - деловито продолжила мама, хрустя утренними хлебцами.
– Звучит так, будто я этот «кто угодно», и что-то это как-то не комплимент.
– Ну да.
И она ещё подмигивает.
– Лукас, здесь никому не нужна твоя литература, а ты достаточно способен, чтобы стать хотя бы посредственным профессионалом. Но даже посредственность – не твой уровень, можно гораздо, гора-а-аздо лучше, – должно быть, она много об этом думала, раз говорит настолько ровно, но растянутое «а» выдаёт её зарождающийся энтузиазм [смотри что умею!]. – Не хочешь в ядерную физику, можешь пойти в экономику, я тебя могу очень хорошо устроить, но, конечно, не всё сразу, сначала одна ступенька, потом другая, всё постепенно. Надо потрудиться, а ты чего ещё хотел? Если ты получишь хреновый диплом, моё предложение перестанет быть актуальным – дальше будешь барахтаться сам! Упустить такую возможность – это ещё додуматься надо. Ну, впрочем, я в тебя верю, ты умненький, сам понимаешь, что к чему.
– Мам, ты работала в журнале-
– Это было так, второй сорт, необходимый эпизод в моей карьерной жизни. Я ушла оттуда, потому что поняла, насколько это гнилое местечко, – она отрезала – отсекла – огромный кусок масла и резким движением бахнула его на хлебец: тот сломался.
Отец странно посмотрел на неё.
Родители никогда не донимали меня вопросами о моём образовании после школы, считая поступления в университет обязательным и не подлежащим обсуждению этапом в моей жизни. Но время стало поджимать, и я, неразговорчивый, не проявлявший к учёбе достаточного интереса и лишь иногда почитывавший художку, на фоне давно определившегося с профессией Маркуса выглядел особенно подозрительно – и жалко. Я не выделялся исключительными успехами в учёбе; с идеальным табелем оценок я выглядел не разносторонним – я был попросту слишком ровным, выполняющим необходимую норму, что, о чём родители были прекрасно осведомлены, не доставляло мне особых трудностей. Родители видели меня изредка рисующим, иногда пишущем и чаще всего – чего-то читающим. Это был, по их мнению, набор характеристик, присущих гуманитарному складу ума; что-то подсказывало мне, что мои случайные цветные каракули в альбоме сыграли значительную роль в утверждении страшнейшего для Китежграда клейма
Г У М А Н И Т А Р И Й
А я же – я не мог решиться. Необходимость принятия решение довлела надо мной, я чувствовал себя ложно приговорённым к смерти, которого толкнули на эшафот; на солнце блестит сталь острия гильотины, и мне жарко, и солнце бьёт меня по голове, расплавляет мне волосы, и они жгут мне лицо, но я могу думать только о звенящей тяжёлой стали. Палач отсекает верёвку, гильотина с криком старой женщины начинает падать, и-
– У нас не котируются гуманитарные предметы, – а вот и отец вернулся на поле боя.
– Я это прекрасно понимаю, – ответил я после некоторой паузы.
– Прости, но мне кажется, что не понимаешь. Если ты планируешь оставаться в этом регионе, тебе лучше не делать искусство объектом изучения.
– Папа? Почему ТЫ говоришь мне об этом?
Слышать подобное от человека, решившего в двадцать пять специализироваться на древних художниках, было равносильно предательству.
– Ты знаешь, я не хочу и никогда не хотел уезжать отсюда. Просто…так получилось, – папа, наклонив голову чуть вперёд, нервно чесал заднюю часть шеи: он раздражён, и я понимал, что виной тому моя эмоция, которую он невольно отзеркаливает. Но я ничего не мог с собой поделать.
– Так получилось?! Почему у меня не может получиться так же?!
Равно как и он не мог ничего поделать с собой.
– Потому что – всё решил случай!
Я знал эту историю наизусть, преподаватель начальных классов принимает громоподобное решение получать диплом в тридцать, потом кандидатскую в тридцать пять и прочее бла-бла-бла, все говорили об этом, как о каком-то подвиге. Маркус обожает эту историю: он всегда пристаёт к отцу с расспросами о его молодости, прицельно интересуясь исключительно одним университетским эпизодом, а, выслушав необходимую дозу, уходит к нам в комнату, чуть нахмурившись. Эта складка между бровей, порождённая и зацементированная папиным рассказом, не сходит с его лица оставшийся вечер, в течение которого Маркус сосредоточенно, с удвоенной силой листает книги. Будто эта точка между бровей – сакральная печать просветления с ограниченным временем действия.
– Может, я хочу так же надеяться на случай?! – я вскочил из-за стола и опёрся на него обеими руками.
– Давай, вперёд, – папа отшвырнул тарелку, и она со звоном ударилась о другую, – флаг в руки, только не приползай сюда обратно голым и без денег!
Дело завершилось драматичным хлопаньем дверей, запертой комнатой и мною, неугомонно расхаживающим в этой самой комнате из угла в угол. Я воображал себя запертым в цирковой клетке тигром, размеренно и предупреждающе покачивающего хвостом.
– Меньше театральности, тигр, – донеслось с соседней кровати; Маркус опять отслеживает моё состояние.
– Отстань.
– Тебе не хватает пиджака, шарфа и очков, будет осовремененный романтический герой. Непонятый и гонимый, всё по классике.
Я кинул один из самых злобных взглядов, на который был способен. Маркус выдержал его стойко, только прокашлялся и чуть выше приподнял подбородок.
– Ты же знаешь, он не хотел.
начинается-
– Он очень переживает из-за ваших ссор.
-проповедь
– А ты продолжаешь его провоцировать, зная, что он не может контролировать себя.
оправдания, призванные умаслить меня, такого глупого и непонимающего, слой за слоем, и смотрите, он, неугомонный, и вправду застыл в наших слюнях, которые мы старательно на него нализывали нашими красными, распухшими языками. какая у него смешная поза, он почти начал сердиться, но мы успели, ему очень идёт эта желейная слюнявая броня, вы не находите? хм, и вправду!
я взрываюсь.
– Как же ваша эмпатия меня задолбала! Один читает мысли-
– Нет, на такое я не способен, я всего лишь перехватываю образы-
– мне. всё. равно. один – читает мысли – другой не в состоянии контролировать свои ах, простите [театральный жест]! о чём это я [раскланивается в извинениях] чужие эмоции и все лезут мне в голову и все всё знают и я один не понимаю тут ни хрена вообще ни-че-го и НЕ СМЕЙ сейчас даже насылать на меня успокоение я тебе его знаешь куда засуну-
Дёргаю за дверную ручку, а она не поддаётся [дурак, сам закрыл], несгибаемая сила стали, поворачиваю замок [щёлк!] открылась. Дверь надрывно скрипнула, я иду в ванную, хлопаю дверью и осоловевше смотрю на свои пальцы, сжимающие дверной замок до выбеления кожи.
Единственное свободное место. Здесь никого нет. Никого.
Зелёные стены, зелёные столешницы, зелёная ванна, зелёные лампы и зелёный свет. Чёрная, как рассечённый камень, раковина. Я умываю руки.
Привет-привет!) Очень радостно видеть, как стремительно ты выходишь из архива! Так держать.)
Очень здорово обыгрывается вечный сезон - здорово, что это включено так в повествование, атмосферно!! И ещё очень импонирует наследник - какой же он крутой.) Нравится вот эта вот противоречивость, то "хочу быть таким, как Маркус", то "Маркус - всего лишь жалкий подлиза!!" и всё прочее.)) Как он скрывает симпатию к девочке, хотя у него на рабочем столе даже лбу всё написано, тут не надо быть его чудо-братцем чтобы всё понять.))
О, и тот хаос, который появляется в его жизни с мелочей и всё больше отдаляет от брата, с которым, как он раньше думал, они идентичны, от инопланетной природы, доставшейся от отца ("Луны нет. Только чёрное небо и чёрные тучи, поглотившие космический свет.") и всё больше приближает к материнской дикой человеческой природе. Даже если он и позволяет себе уничижительно говорить о простых смертных, всё-таки он к ним ближе, чем думает.
Кстати, про Нимфадору он говорит мало, видно, что она с детьми не настолько близка, как отец, хотя отец скорее с Лукасом не близки тоже, просто Лукас признаёт его авторитет. Нимфадора сейчас выступает скорее в роли организатора семьи и её быта, если судить по отчётам второго поколения.
Ещё вот. Неплохо, что ты начала после долгого перерыва сразу со второго поколения. Через Лукаса всё равно многое об их семье видно.
Лукас цепляется за любые детали, и анализирует, анализирует, анализирует.)) Очень понравился момент с уголком тетрадки, очень хорошо характеризует его состояние и то, как он себя чувствует в этой идеальной семье, где все находятся на своих местах, как должно быть, а он из этой идеальной картинки выбивается. Ведь Китежград славится военными и учеными, но никак не литераторами. О, и наряд Лукаса как нельзя в тему - юный бунтарь.)) Горячая романтичная противоречивая натура.
Цитата:
— Я тоже хочу ничего не чувствовать! – горячо кричу я, не совсем понимая, зачем мне это нужно. Я хочу быть одинаковыми, мне нравится быть одним и тем же. Почему я чувствую, а он нет? Неужели я чем-то хуже?
Эх, Лукас, а так ли нужно тебе быть идентичным Маркусу?..
Ты здорово прописываешь его речь, шикарные обороты, прям зачитываюсь.)) Поэтично и образно, то есть хорошо можно представить то, о чем он говорит. И вот такие [ремарочки] тоже то что нужно. Вообще забавно, как он иногда думает и ведёт себя, с той же дверью эпизод.)) Ты хорошо очень пишешь.
Очень нравится цитата:
Цитата:
но когда твой брат – любознательный телепат, распарывающий тайное от лживого со скоростью швейной машинки, секретов быть не может.
и вот эта
Цитата:
Совершенно пустоголовая, три с половиной извилины отвечают каждая за свою функцию: одна за нытье, вторая за её трескотню, третья за слушанье болтовни её подружек, и половинка за отдых от этих напрягающих процессов.
Единственное что иногда не совсем понятны временные переходы, то есть путается что-то постоянное с сиюмоментным. Криво наверное объясняю, но вот как пример:
Цитата:
Отец почему-то беспокоился, что мы, как он выражался, «не социализируемся». Я спрашивал его – зачем? – и он говорил что-то о навыках общения с людьми, о связях в обществе, об усвоении их норм и правил. Я не мог его понять.
Сквозь сон, как через решето, просачивались чьи-то голоса. Я различил напряжённый папин голос и спокойный низкий мамин.
То есть вот тут как-то не хватает чего-то, разграничения времен. Иногда кажется, что это происходит в одно и то же время, поэтому приходится перечитывать.
Мне очень нравятся скриншоты, ты с ними хорошо работаешь.) И общая композиция, и цветовая (о, эти кадры в зелёном цвете-свете!), контрастность Нимфадоры с её инопланетной семейкой, веяние холода от Мирны, но такого, не совсем холодного (глядя на неё почему-то возникает какое-то теплое спокойствие, а не ледяная настороженность), с движением тоже получилось хорошо и правдоподобно, но больше всего почему-то нравится этот кадр с братьями, такие прям.. знающие и глубоко уверенные в своей особенной природе, и да, форма здорово подчеркивает их черты, они очень симпатичные.
По поводу ката в кате, не знаю, сильно ли подскажу. Нужно смотреть, чтобы коды не потерялись.
Ещё заинтересовали названия глав и посмеялась с закадровых штук, так что жду очень продолжения, выходи поскорее из архива.))
bertytops, знаешь, что любопытно? то, что у тебя Маркус и Лукас при маме-миллионерше живут в одной комнате))) это все наши с тобой соседние кроватки.
мне нравится, что Лукас в свои 15 ходит с огромными синяками под глазами и выглядит измученным. как и его уже замученная черт знает чем душенька. интересно, а что его в этой жизни радует? (а еще он похож на казначея из Черновского прайда, покажи ей отчет, спроси, может, это меня глючит)
весь твой отчет - это Лукас, Лукас, Лукас. я не говорю, что это плохо, мне наоборот такое больше нравится, просто обратила внимания, что Маркуса немного (хотя он его двойняшка), а родителей так вообще почти нет. Маркус в сравнении с Лукасом супер-адекватный. и я вот заметила сейчас, что он сильно похож на Джонни, особенно в своем спокойствии. наверное, очень тяжело жить, понимая, что твой брат видит твои комплексы и загоны, но ничего с ними не может и навряд ли будет делать, потому что природа заранее распорядилась именно так, а не иначе. и что каждый твой эмоциональный всплеск отсматривается и оценивается со стороны (но в курсе ли Лукас об оценке?).
отчего Лукас в конце умывает руки? от ответственности за выбор? у него не так уж и много ответственности по жизни-то (или это я снисходительно крякаю с высоты своей вузовской и рабочей жизни).
мне нравится посредственность Лукаса, его переживания, спесь, неуравновешенность, язвительность, пугливость и неумение общаться с людьми.
только я пока не понимаю его трагедии (наверное, потому, что ее еще нет). вот думаю, он у тебя заранее обречен или же сам себе жизнь испортит?
а еще истерики Лукаса хорошо читаются под "God is an Astronaut". и я поняла, почему ему приснилась луна. только сейчас.
Мирна - обычная девочка-лапочка. по крайней мере, она создает сейчас именно такое впечатление.
Твой бильярд не дает мне покоя... интересно, они потом хоть раз в него сыграют в следующих отчетах?)))))
мне немного сложно писать структурированный комментарий, так как я читала отчет еще до его публикации, а также знаю всякие спойлеры... но я жду продолжения! пиши! мне нравится, что ты начала (официально на просимсе, а не на старом компе) с маленькой, наивной Винни Ли, а сейчас уже более-менее (надеюсь, это не звучит как "самое настоящее маленькое исследование", я не это имею в виду, я вспоминаю твои слова об отношении к династии) серьезно пишешь о человеке.
Сюзя, верю в Мельядо!!! жду дальнейших истерик Лукаса, мне весело! в следующий раз попробуй пописать о нем под God is an Astronaut
Мари, вечер добрый, рада видеть тебя в этой темке) Написала комментарий - и случайно закрыла вкладку, обидно, теперь перепечатываю.
Приятно, что ты читала и первое поколение! Я на днях поняла, что писала его ТРИ ГОДА НАЗАД, господи! В симс 2 интересно взаимодействовать с инопланетянами, советую поиграть) А дети инопланетян никакими способностями вроде не обладают, это я уже для династии придумала.
Что та женщина сказала Лукасу, он не знает, зато знаю я) Надеюсь, будет возможность осветить этот эпизод в следующих отчётах, мне вообще очень нравится этот персонаж (это Офелия, если вдруг кто-то не понял), в серии симс она всегда была моей любимицей (это чувство тащится ещё с детства). А странной она ему показалась, потому что действительно была странная - это заметно, да и говорят о ней в городе с некоторым подозрением и жалостью, я думала, что прописала это в отчёте, но, кажется, этот момент остался жить пока только в моей голове) Короче, надеюсь нормально всё рассказать позже!
Спасибо тебе за твой комментарий!!!
привет!!!!!!!
Вечный сезон - это моя навязчивая идея, потому что я РЕАЛЬНО очень люблю зиму, поэтому почему бы не устроить симам вечные метели и ураганы))) на самом деле, так тяжеловато играть. Зима в пустыне вторых симс - крайне унылое и угнетающее зрелище. Снежная пустырь и голубое небо - всё. Китежград вообще город закрытый и слабозаселённый, дома жителей находятся на внушительном расстоянии друг от друга, поэтому они не попадают в фокус играбельного участка. Пустой горизонт
, в своей бесконечности обозначающий ограниченность мира - очень давит, я не могу долго в итоге за Мельядо играть(( Короче, для меня даже СЛИШКОМ атмосферно))) надо искать моды на красивое небо, может хоть чуть-чуть поможет.
Рада, что тебе нравится Лукас! Потому что мне тоже нравится эта маленькая язва)))
Ой, очень интересно, что ты пишешь о родительской тематике, связанной и с человеческой/инопланетянской природой! Родители действительно получились немного отдалены от детей - я просто слишком устала от них (когда прекратила публиковаться на сайте, продолжила писать их истории для себя), к тому же! я поняла, что сюжет, который я хочу отыграть/написать невозможен в семье, где все друг друга полностью понимают, особенно когда блин двое эмпаты и автоматически понимают тебя - пришлось два поколения отделить друг от друга. В итоге вышла не очень сплочённая семья, мне от этого больно, потому что Я ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ ДЖОННИ и знаю КАК ЕМУ БОЛЬНО ОТ ЭТОГО, но в итоге первое поколение - карьеристы, потому что Нимфадора ну сама по себе такая (плюс у неё некоторые проблемы с пониманием чувств других людей), вижу цель иду к ней все дела, а Джонни разрывается между семьёй и работой, которая заключается в воспитании детей и которой он полностью отдаётся (ну не может он иначе, слишком ответственный). Джонни вообще тот самый хороший парень, который берёт на себя слишком многое и страдает в итоге от переоценки собственных возможностей. Да и страдает ещё в одиночку, потому что не дай бог это заденет остальных, и в итоге мы ещё чересчур закрытые...
Лукас варится в своём болоте, не пуская никого, такой анализ чреват ошибочными выводами, потому что нельзя так зацикливаться на себе - прекращаешь воспринимать мир адекватно. На Маркуса он обижается, потому что чувствует, что тот его динамит, а Лукас не хочет этого признавать, поэтому и вредничает. Когда восхищаются действительно заслуживающими того вещами (ну блин, высшее образование в довольно позднем возрасте, Джонни молодец!!) - это классно, а у нас всех (или почти всех) были свои кумиры, у Маркуса это его отец, почему бы и нет)
Оооо, я рада, что ты поняла, почему литература в Китеже это гиблое дело (всё думала, вписывать это в отчёт или нет, но решила, что было бы слишком глупо, если бы Лукас стал внезапно разъяснять непонятно кому положение дел в родном городе, устои которого он воспринимает как нечто естественное)!
Одежду Лукасу подкинула игра - я решила не менять) У близнецов одежда случайно оказалась схожей, я только рада. На самом деле, одевает их пока Нимфадора, а им (пока) всё равно, вот и ходят клыкастые и шипастые, очень вписываются в семейный стиль. Я одевала только Нимфадору, честно! и немного Джонни, но он и так по канону простой уличный парень, так что я чутка его проапгредила (и отправила в кандидаты наук блин но там тоже есть обоснуй, не то чтобы он гарвард закончил, научные степени-то в самых разных вузах получаются)
Цитата:
Ты здорово прописываешь его речь, шикарные обороты, прям зачитываюсь.
Спасибо за комплимент!! Вот это мне очень важно! Я воспринимаю династию как возможность подкачать писательский навык Немного переживаю из-за стиля - я предпочитаю меньше динамики и больше чувств, люблю подобное, но не знаю, насколько хорошо это усваивается. По крайней мере у Лукаса будет так - он парень очень чувствительный и ранимый, хотя и пытается это скрыть (и плохо справляется, хотя думает, что никто ничего не понимает - даже он сам ).
Удивительно, но ты выделила именно те фразы, в которых я была более всего не уверена и которые почти не прошли внутреннюю цензуру! А про временные переходы уже писала тебе, меня всё время тянет писать в настоящем времени, ну кайфую я, но по каким-то причинам (я уже не помню, каким) решила писать в прошедшем, но периодически меня заносит. В выделенном тобою фрагменте нашла свою ошибку: я там чередовала несовершенный и несовершенный вид, хотя стабильненько выдержала прошедшее время - думала, это воспринимается ок, но, судя по всему, не очень. Буду корректить!!
И спасибо за комплимент скринам! Я особо с ними не заморачиваюсь, потому что получаю слишком большое удовольствие от процесса, делаю простенько и как захочется, а если начну прям РАБОТАТЬ над скринами, то, боюсь, мы вот на втором отчёте второго поколения и закончим(( Ты заметила зелёный цветосвет, уря, он символичен здесь!!!!!! И цветовое разделение Нимфадоры и Джонни-Лукаса!!!! А ещё мой любимый скрин - это выделенный тобою скрин из первого отчёта с двумя братьями, я просто их щёлкнула на кухне, пока они в школку свою шли, затем в фш поиграла немного с кривыми и увеличивала резкость, а как получилось-то!!
Спасибо тебе за твой комментарий!!
они реально живут в одной комнатке)))) всё из-за переезда на ноутбук, всё обнулилось, поэтому они не такие миллионеры, как в старой игре. Я тоже думаю, что это наши с тобой соседние кроватки.
Казалось, что Маркуса наоборот очень много, но, похоже, я ошибалась. Ну и ладно) Значит Лукас уже начал (коряво) жить своей самостоятельной жизнью, пусть и под влиянием брата (чёто Маркус какой-то манипулятор поневоле получается, но это тоже неплохо, смогу опубликовать минибонусик, который первоначально задумывался как чистое АУ, а теперь почти стал каноном)
Цитата:
наверное, очень тяжело жить, понимая, что твой брат видит твои комплексы и загоны, но ничего с ними не может и навряд ли будет делать, потому что природа заранее распорядилась именно так, а не иначе.
типа Маркус не помогает, потому что судьба такая? Маркус просто не в ладах со своей способностью - она удивительным образом досталась человеку, которому в принципе люди, их переживания не очень интересны, а абстрактный мир теорий и книжек привлекает гораздо больше. Он поступает не очень хорошо - всё, отстань, успокойся /насылает успокоение/, но я не могу его за это винить, он же делает так не со зла (кому-то плохо, я вижу - я насылаю на него успокоение, оп! ему хорошо; я молодец и всем хорошо, а теперь отстаньте, у меня свои дела)
Лукас умывает руки от ответственности за решение, да) всё я психанул чё хачу то варачу!!!!! Хотя в его случае это будет невинно) в какой-то степени он обречён (есть одна вещь, на которую он никак не может повлиять), а так он сам себе вредит, не осознавая того. Ему бы щас самостоятельно жить научиться, ух вот веселуха-то будет, ему будет очень сложно.
Мирна действительно лапочка. Простая девочка, не очень умненькая, но добрая и хорошая, Лукас же С ПЕРЕПУГУ в своей башке всё извратил (я не умею социализироваться - я боюсь ошибиться - а сделаю вид что желаемое мне не нужно!!!! - дойду в своём воображении ДО КРАЙНОСТИ). А ещё я не могу отделаться от мысли, что у Лукаса есть какой-то страх перед женщинами, щас мои потуги в психоанализ просто ОРУТ и очень хотят быть вписанными в это поколение, но я себя останавливаю. Лукас вообще мерещится мне агендерным и со слабыми гомонаклонностями, но я не хочу так)))) Посмотрим кто кого))) В любом случае от девушки ему не отделаться, нам же нужно третье поколение)))
я надеюсь, что Мельядо не станут "самым настоящим маленьким исследованием", я тогда буду тихо плакать в углу и чередовать слёзы с самобичеванием.
А про Лукаса я пишу как раз под нечто в духе God is an Astronaut.
Буду ждать от тебя дальнейших комментариев!!!!! Даже если весь просимс (тьфу-тьфу-тьфу) опустеет, у меня всегда будет по крайней мере один верный читатель!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Я очень люблю обрабатывать скрины, поэтому ловите немногочисленное нечто, которое скорее всего не получится вписать в отчёт. Лукас удачно встал возле зеркала, а мне так нравится фоткать его инопланетно-зелёного в зелёной ванной (на тумбочке там стоит кстати инопланетянин), работать над скринами потом сплошное удовольствие!
отчёт - выстраданный, потому что было внезапно много реала. Со скринами халтура, можете бить
А ещё я начинаю осваивать коробку поз впервые за всё время игры в симс!!
Свет квадратом разделял стену на две неровные части – солнечную и теневую, на стыке которых располагались прибитые к стене часы. Они висели криво и страшно раздражали; почему-то я подумал о замаринованном помидоре, подвешенном на гвозде за засыхавшую, но всё ещё склизкую кожуру. Он должен был упасть, шлёпнуться, разорваться, томатная масса тянула его вниз, но он всё никак не падал – и мозолил глаза.
Под толстым стеклом, как под бронёй, отбивала жёсткий ритм секундная стрелка, будто отмеряла шаг солдата, и я вспомнил семейку генерала Гранта: вопли, доносящиеся с их участка, мешали мне спать по выходным.
Я украдкой посмотрел на Джима Гранта – выбритая голова, прямая спина, локти на столе, сгиб колен демонстрирует превосходный девяностоградусный угол, и всё было бы идеально, если бы школьная форма не трещала на нём по швам. Под твидовой тканью пиджака раздувались мускулы-шары, наплечники нелепо вздымались вверх, а пуговица из последних сил пыталась сдерживать обхват тела этого качка. Старательный Джим всегда делал всё по правилам – он не позволял себе расстёгивать пиджак, сидит, наверное, втягивая живот все уроки и думает, что тренирует дисциплину. Если он вообще думает.
Хорошо, наверное, когда не надо думать – всё решили за тебя, и ты тупо и уверенно ставишь галку напротив выбранного твоими родителями вуза. Я же смотрел в свой пустой бланк, сверля взглядом последний, унизительно выведенный в самый конец списка пункт:
Академия Ля Тур
Маркус, наверное, выберет ГСУ – это самый престижный вуз, хвалящийся на главной страничке сайте именитыми профессорами на каждом факультете. Особенно меня впечатлила фотография роскошного пятидесятиметрового бассейна: лазурная вода в почти мраморной плитке, высокие античные колонны и венчающие их золотые капители. А ещё каждому студенту полагалась в общежитии собственная комната с отдельным санузлом.
Я очень хотел туда. Я видел себя там – в дорогом костюме, с гравированными запонками из такого же дорогого камня (какого именно, я пока не решил), стук лакированных туфель разлетается по полутёмной аудитории, все смотрят на меня, у меня в сумке лежат бумаги с чем-то совершенно новаторским и сенсационным, и все вокруг знают это, глаза их светятся восхищением.
Но я начал думать о поступлении слишком поздно. Экзамены я сдал стабильно хорошо, это были крепенькие пятёрки, но в ГСУ, оказывается, требовали нечто большего, чем красный диплом. Туда брали блестящих учеников, потенциальных революционеров в области науки, искрящими новыми идеями и ещё со школы тащащими за собой набитый мешок своих проектов, наград, премий и бесчисленных дипломов. Фейерверк кишащих проектов, спрятанный за льняной тканью; профессора жадно потирают ручки, готовясь развязать мешок и увидеть свой улов.
Я не проходил в ГСУ, и эта мысль безумно, безумно меня злила, и ещё больше меня злила безвыходность положения – приходилось рассматривать всякие второсортные вузики типа Ля Тур, специализирующихся на гуманитарных дисциплинах и многообещающе «объединяющих старые традиции и новаторские идеи». Они не смогли даже на своём отстойном сайте нормально опубликовать картинку кампуса, и я был вынужден разглядывать два с половиной пикселя, параллельно развлекаясь игрой «угадай в какой именно из тысячи вкладочек мы спрятали условия поступления». Все, пролетевшие с поступлением, собирались там, в Ля Тур – сборище неудачников, не сумевших перепрыгнуть поставленную планку. Но я-то ведь не знал, что в ГСУ всё так сложно! Если бы мне дали возможность переиграть последний год, я бы, наверное, набрал бы себе необходимое число паршивых статуэточек, подтверждающих победу на этих чёртовых конкурсах, и сейчас я бы мог ставить галку напротив ГСУ, предвкушая прохладу солёной, бликующей на солнце лазури.
Слева от меня сидела Мирна, трясла ногой и грызла кончик карандаша. Да, осознание того, что тебя не возьмут ни в один вуз, заставляет понервничать. Я так и видел, как через десять лет она будет грызть колпачки ручек, оформляя чеки на кассе; на колпачке оставались бы липкие следы её персикового блеска для губ, того же самого, которым она пользовалась в школе. Менеджер по продажам местного магазина – её потолок, но Мирна, кажется, и так знала своё место.
Сегодня она распустила волосы, и между светлыми прядями протягивались отдельные, тонкие волосы, ложащиеся на её пиджак блестящей паутиной; гусеница, окружившая себя белым коконом.
– Пиши, – ткнул меня локтем Маркус.
– Я не знаю что! – зашипел я на него.
– Отметь университет и напиши краткое резюме о себе.
– Без тебя знаю!
– Быстрее, осталось несколько минут, а у тебя лист пустой.
– Я думаю.
Мистер Барент предупреждающе постучал костяшкой по парте; я напрягся, и в оставшиеся пять минут быстро что-то написал (в конце, хотя этого не требовалось, поставил красивую роспись, стараясь, чтобы она выглядела так, будто я совсем не старался; несколько раз отрепетировал длинный хвост буквы «д»). В любом случае, это будет одно из лучших резюме от нашего класса, текст первого сорта – я определённо справлялся с письмом в разы лучше их.
– Что выбрал? – спросил я Маркуса уже в столовой, стены цвета стухшего мяса, еда примерно такого же вкуса.
Он медленно резал котлету – доморощенный патологоанатом – а она всё никак не поддавалась.
– Маркус! – шикнул я на него. Он спокойно пережёвывал.
Я пнул его ногой под столом. Он пожевал, наконец – проглотил, и аккуратно отложил столовые приборы в сторону.
– Я ел.
– Не поверишь, но я заметил! Ну, что ты выбрал?
– Техуниверситет.
Воцарилось молчание. Вернее, молчал я – Маркус продолжил расчленение котлетки, и нож противно скребел о тарелку.
– Что? Ты решил пошутить?
– Нет, – ответил он после жевания. – Я серьёзно.
– Но… зачем? Это же…это же шарага! Туда берут всех подряд!
– Ты ошибаешься.
– Нет, это ты ошибаешься. Что ты делаешь? Ты мог поступить куда угодно, но вместо этого останешься здесь, в этой дыре, рядом с родителями. Ты будешь учиться с ними, причём с худшими из них. Ты-
Я перехватил его руку, которая готовилась отправить котлету в рот и запустить процесс пережёвывания.
-ты будешь ходить в один вуз с Джимом!! Он будет приходить на пары и вонять после пробежки, а ты, – я наклонился к нему и начал шептать, – ты будешь сидеть и нюхать.
Маркус зашевелился.
– Лукас, – он снял мою руку со своего запястья. – Мне кажется, ты слишком предвзят. И я не буду ходить вместе с Джимом на пары, мы на разных факультетах.
– Но он будет проходить мимо тебя в коридорах, и вообще!.. – тут я взмахнул руками и начал выразительно смотреть на Маркуса, надеясь, что остальное он поймёт сам.
– Я познакомился с одним человеком. Он преподаёт в Техе, и я хочу работать у него, – Маркус слабо улыбнулся, сжал руку в кулак.
– Ты о ком?
– Локи Колби.
Промелькнуло смутное ощущение, что я где-то о нём слышал, но я не стал концентрироваться на этом; был слишком занят возмущением.
– Ради какого-то неизвестного хрена ты остаёшься здесь?!
– Нет, он достаточно известен… в своих кругах. – Маркус нахмурился, глаза исчезли под надбровными дугами, он начал есть с какой-то особой упорностью, почти остервенением. – Мне кажется, это именно то, что мне нужно.
– Это мы ещё посмотрим, – я скрючился на стуле, пальцы сжали дерево сидушки, и смотрел куда-то вниз, на пол. Нож со скрежетом царапал тарелку.
Если бы я только знал! Я бы тоже, я бы тоже…
***
Последние дни в школе были ужасными. После выпускных экзаменов все как будто что-то поняли: они стали действовать иначе, раскованнее, свободнее, они прекратили выполнять домашку, не приходили на уроки, учителя почему-то их не ругали, а я продолжал учиться – совсем один, и преподы с мягкой, снисходительной улыбкой проверяли мои работы. Школьный механизм сломался, вкрутили новые шестерёнки, и я никак не мог найти и опознать их. Я чувствовал, что что-то меняется, и ощущение неизбежности поворота пугало меня: будто я сидел на американских горках, и мой вагончик подъезжал к наивысшей точке подъёма, после которой – не знаю что.
А все уже знали. Они смеялись, садились на парты, кидались друг в друга ластиками и карандашами, а я не знал, что делать, и надеялся, что карандаш попадёт кому-нибудь в глаз.
Мисс Паппет тоже изменилась. Называй меня Бетти, сказала она, поглаживая руль, и я содрогнулся. Она заглянула мне в лицо; её лицо было близко, огромное, круглое, как жирный масленый блин, оно смотрело на меня, и улыбка змеёй расплывалась по нему. Её лицо исказила страшная гримаса: кончики губ поползли в замыкающемся изгибе вверх, углы глаз – вниз, и вместе они стремились образовать ещё один круг, слиться и завершиться, став воплощением истинного уродства. Мисс Паппет стала ужасной.
Я почувствовал себя кроликом на разделочной доске.
Я вернулся домой быстро (пальцы, до которых она попыталась дотронуться, всё ещё жгло; я сжимал и разжимал кулак, пытаясь стряхнуть это ощущение), скинул куртку. Почему-то включен был телевизор – я распознал голос диктора новостей, высокий, пытающийся спрятать естественную для него бойкость и эмоциональность, из-за чего его интонации казались смешными. Этот диктор всегда напоминал мне ребёнка, который пытается казаться серьёзным.
Почему-то были помехи (я удивился: было ясно и звеняще морозно), изображение корёжилось и дёргалось, меняя цвета. Диктор, по-детски распахивая рот, докладывал о похоронах Малькольма Ландграаба – несколько дней назад миллиардер был найден мёртвым в собственном особняке, в ванной найдена пустая пачка из-под анальгетиков, его личный психолог, радуясь вниманию, рассказывал что-то о затяжной депрессии. Результаты вскрытия Ландграабы афишировать отказались, и страна плодилась слухами: чрезмерное увлечение препаратами, суицид, заказное убийство и всякая прочая дрянь, которая меня совершенно не интересовала.
Мама сейчас была на панихиде, там, на другом конце континента, среди пенящихся морей и песчаных берегов, но я не смог разглядеть её фигуру в промелькнувшей на экране картинке. Все были чёрные, одинаковые, над ними были чёрные широкие зонты, и мама была где-то под одним из зонтов, одна из склонённых к гробовой яме голов. Я представлял её в миниатюрной шляпке с короткой кружевной вуалью; вместо золотой серьги в носу она надела чёрную, то ли дань уважения к покойному двоюродному брату, то ли издёвка, я так и не понял – слишком мало я знал об её семейке, другой и чужой.
Его хоронили по обряду, и это показалось мне забавным: по мне так, суицид был более чем очевиден (мне потребовалось секунды три, чтобы прийти к такому заключению; в чём была проблема других – и так понятно), но Ландграабы просто наплевали на правила и отказались давать комментарии.
Показали его лицо – восковая маска с нанесёнными стилосом разрезами вместо глаз и рта. Наверное, так и должно выглядеть лицо самоубийцы, чья душа прямо сейчас отправляется в ад, завлекая туда и своих богохульствующих родственничков.
***
Что-то было не так, я чувствовал это: в нашем доме появился странный зеленоватый запах, и он мне сразу не понравился. Привычная домашняя система запахов разрушилась, и я не мог успокоиться, пытаясь найти раздражитель: он был везде, паразит, точащий камень дома, откладывающий под обоями зловонные споры, и те отравляли нам воздух, медленно выпрыскивая свои ядовито-зелёные испарения. Я чувствовал себя как в газовой камере, только вместо быстрой смерти – изощрённая пытка.
А потом я понял, что запах исходит от Маркуса.
Потому что пришла она. У неё были жидкие жёлтые волосы, которые она прятала под жёваный белый берет; опухшее чёрное лицо (это её жрал тот зелёный паразит, и воспаление перешло на лицо) и мелкие глазёнки, которые она постоянно смущённо скрывала под козырьком своего белого берета. Её шея была обмотана тонким серым шарфом, и я подумал, что она могла бы успешно им удавиться.
И со самой сладкой улыбкой, с округлявшимися под яблоко (оно отравлено, отравлено!) скулами она рассказывала что-то Маркусу. А он смотрел на неё – неотрывно – и кивал.
И когда они смотрели друг на друга – я смотрел на них через мутное стекло, наблюдая, как возле них сгущалась чернь, а их фигуры обволакивались призрачно-голубой дымкой. Я видел переплетения рук, чёрное на зелёном, выжженное золото на тёмной бронзе; я видел контуры их тел, их перекрещения, переливание двух образов из сосуда в сосуд, и чистая вода покрылась тиной, выцвела болотным. От прежней святости – лунный свет, в последний раз серебрящий поверхность мёртвого болота. Они окунули свои тела в грязную воду, пройдя обратное крещение, и вышли из неё зелёные, ночные. Умершие.
Их образы крутились у меня в голове, и везде была эта оглушительная вонь, вбивающаяся в ноздри, и я не понимал, что чувствую. Мне стало страшно. Я задыхался.
Я не знал, куда себя деть – кажется, я пошёл в свою комнату, в разваливавшееся по частям убежище, но там не стало лучше, было только хуже, хуже, хуже, я не мог смотреть на его кровать, книги, одежду, под обоями пряталась колония паразитов, а я, я–
я был теперь совсем один.
У них там всё хорошо? Лукас НЕ СПРАВЛЯЕТСЯ со своей неотразимостью, вы только посмотрите на это страдание))
Тут должен быть несколько нецензурный диалог со смущёнными воплями Лукаса, не вошедшего в кадр, и потемневшими кончиками ушей Маркуса, который предпочёл хранить строгое молчание
Джонни продолжает свою интеллигентскую тусовку
Минусы отыгрывания вечного сезона - думала, никогда А+ не получат
We all can relate
Миниатюра: Сюзя (то бишь я) и вуз)))
И да, я уже говорила, что люблю обрабатывать скрины (но не снимать ), поэтому вот вам что-то, пойманное во время игры за династийную семью!
И вот так должен был выглядеть скрин с мисс Паппет, но он не прошёл цензуру.
bertytops, даже не знаю, что написать. Прочитала отчёт и никаких комментариев не возникло в голове, вот так всегда, а ведь хочется что-нибудь написать. Могу только сказать, что текст мне очень нравится, многословный.
Поздравляю с выходом из архива!
В симс 2 я кажется, всё-таки играла когда-то давно. Вспомнила, как создала там маму с дочкой, а дочку накрасила голубыми тенями и голубой помадой, мой любимый цвет, а её из-за этого забрали, уехала на велосипеде. А как же я смерти боялась(именно персонажа этого, а не ситуацию), и в симс 2, и в симс 3.
Мне кажется, или в оформлении две буквы "l" в фамилии?
Династия Мельядо
думаю, так будет легче читаться. Так что встречайте))) 
Так неожиданно увидеть новый отчёт.
).
Линейный вид
