У него были пустые, лишенные жизненного света глаза, взгляд которых рассеянно блуждал в окне, где под дробный стук металлических колес пролетали леса и реки, поля и озера. Сутулая осанка, опущенные плечи, и лицо, похожее на каменную маску. Без грусти и без радости.
Он смотрел в окно вагона, иногда потирая ладонью усталые глаза, но не видел ничего вокруг себя. Безразличие. Пустота. Смирение…
Это был вполне симпатичный, средней комплекции подросток с длинными светлыми прядями волос, опускающимися до плеч и глазами, напоминавшими голубой хрусталь. В простенькой, потрепанной курточке, футболке и потертых широких штанах.
На пейзажи за окном быстро опустились сумерки и, когда разглядеть что-либо через стекло стало трудно, он прилег на своей верхней полке, зябко съежившись, будто бы от холода и задремал.
Бессмысленно искать тепла в удачной позе и даже под теплым шерстяным пледом, когда лед сковал душу. Не согреться. Что бы ты ни делал, тебе это не удастся.
Я вздрогнул во сне, будто невидимая сила толкнула меня, заставив проснуться и медленно открыть глаза.
Тусклый, приглушенный свет ночного вагона, запах табака и недопитого кофе из кружки, стоящей на столе. Мерный стук колес, легкое покачивание. В тишине все еще спящего вагона, одинокий храп раздается особенно звучно и громко. По оконному стеклу текут слезы… то есть капли!
С трудом оторвав тяжелую голову от жесткой полки, я подсел поближе к окну и зябко закутался в предоставленный проводницей плед. Уже начинающее светлеть небо, было затянуто серыми облаками, из них сыпались крупные дождевые капли. На минуту мне подумалось, что хорошо бы вот так всю жизнь ехать в этом вагоне, слушать звуки поезда, смотреть в окно… Отстраненно наблюдать, не становясь больше причастным к тому, что происходит снаружи поезда, увозящего меня на юго-запад.
То, что не убивает нас – обязательно делает сильнее. Я не ощущал в себе какой-то необыкновенной силы, только одиночество и смирение. Смирение со всем, что произошло в моей жизни за последние годы.
Когда врач, пожилой мужчина с добрыми, но грустными глазами сообщил, что бабушка, единственный родной человек, что еще остался в моей жизни, умерла, я почувствовал уже знакомый обжигающий холод, уничтожающий в душе человека все живое, и оставляющий только боль. Всепоглощающую, как воронка. Она беспощадна, из нее не выбраться.
Я до сих пор не помню всего, что происходило дальше. Только обрывки. Мир, разом потерявший остатки красок. Невыносимый шум у себя в голове, заглушающий все звуки вокруг. Холодное оконное стекло. Противная, щиплющая глаза и щеки влага. Тишина ночных больничных коридоров…
Но опуская на могилу пару темно-красных гвоздик, я с удивлением обнаружил внутри себя абсолютную пустоту. Там, где все эти дни пульсировала мучительная боль, не оказалось больше ни боли, ни, кажется, даже живого, бьющегося сердца. Никаких чувств. Только пустота, смирение и одиночество. Оказывается можно быть еще более одиноким, чем я был, когда любимая моя бабушка была жива.
Но мир вокруг так и остался бесцветен. Чужой, равнодушный мир, в котором нет больше никого, кому я бы не был безразличен. Пугала мысль о том, чтобы вернуться в уютный, очень аккуратный и чистый дом моей бабушки, в котором больше никого кроме меня нет. Я не хотел туда возвращаться и, покидая кладбище вместе с несколькими людьми, которые помогли мне организовать похороны, не знал, куда мне идти, как жить дальше и что делать.
Школа окончена. Всего только школа, а мне кажется, будто бы кончилась уже вся моя жизнь. И как смешно думать о многих годах сидения в душных классах! Что они дали мне? Много ли знаний об этом мире? О жизни? Жизнь сама по себе за какие-то четыре года научила меня таким вещам, о которых не рассказывают в учебниках. Мои сверстники, беззаботно строили, (порой очень наивные) планы на будущее. Они вызывали у меня только сожаление и снисхождение. Они казались мне легкомысленными, неразумными детьми, хотя высокомерия я за собой никогда не замечал.
Я сидел на влажной от дождя скамье и разглядывал свои собственные ботинки. Сбитый с толку, потерявший все на свете и, кажется, даже самого себя, я просто сидел, не находя у себя ни единой мысли о том, как я буду жить дальше. Приходила только малодушная мысль не жить совсем, от которой я со стыдом отказывался, обзывая себя трусом и слабаком.
В тот момент на мое плече легла большая, шершавая ладонь, заставившая меня поднять глаза на ее обладателя. Это был приятель моего покойного отца, который все эти четыре года очень внимательно относился к нашей маленькой семье и всегда предлагал помощь.
- Прекрати распускать сопли, слышишь! – эта фраза от всегда великодушного и тактичного человека мгновенно вывела меня из оцепенения, заставив порывисто встать. Я почувствовал, как внутри закипает ярость. Как он смеет так говорить со мной?! Даже кулак на правой руке непроизвольно сжался, и я почувствовал в себе твердую, спокойную уверенность, готовность защищать самого себя от подобных оскорблений.
- Вот так уже гораздо лучше, - проговорил мужчина более спокойным голосом и, вздохнув, уселся на лавочку рядом со мной. Потянул за край куртки, молчаливо указывая садиться тоже. Это был высокий, грузный мужчина, широкий в кости. У него были крупные черты лица, густые светлые брови и аккуратно подстриженная борода. Он ссутулился, облокотил руки на свои колени, свесив крупные, шершавые ладони. – Будь настоящим мужчиной, Эмиль Эйлерт. Чтобы Фредерик мог гордиться тобой. Как бы ни было тяжело, ты должен оставаться сильным.
Ему говорить, конечно, легко. Я присел, медленно гася в себе вспыхнувшие эмоции.
- Все в порядке, мистер Ульфгарт. Я справлюсь. Правда. Я привык, - изрек я таким будничным тоном, будто это бабочки вновь оставили меня без урожая капусты.
- Что собираешься делать дальше? Школа закончена. Куда ты планировал поступать? Где собирался продолжать учебу?
Ах да… я ведь собирался.
- В военной академии, - со вздохом признался я. – и ответ оттуда уже пришел. Меня приняли! Но что толку? – немного подумал, борясь со стыдом, но решил признаться, - у меня ведь нет денег, чтобы оплатить учебу. Все бабушкины сбережения уже давно подходили к концу. Большая их часть ушла на попытки спасти Кайю. Остальные ушли на мою подготовку, учебу, и прочие мои расходы. Как я ни просил ее не тратить на меня столько денег.
Мистер Ульфгарт вздохнул еще раз, помолчал.
- По крайней мере, у тебя есть дом, крыша над головой. Это не так уж мало, поверь мне! И, - он решительно посмотрел мне в глаза, предупреждая, что возражений он не потерпит. – Я оплачу твою учебу, это не большая проблема для меня, - чувствуя, что я собираюсь его перебить, с нажимом добавил, - я не желаю ничего слушать! Никаких возражений!
- Мистер Ульфгарт, мне не нужна ваша помощь. Я не маленький…
- … да не валяй дурака, Эмиль! – не дав мне говорить дальше, продолжил мужчина раздраженно.
- Все равно уже поздно. Бабушка болела, я не мог… Да и какое мне было дело! А время ушло. Я не смогу принять Вашу помощь, простите, - я говорил это вроде бы спокойно, но тон получился несколько взволнованный, оправдывающийся.
Друг отца помолчал еще немного.
- Значит, поедешь учиться в Государственный университет. Военного факультета там нет, но есть исторический факультет. На нем готовят будущих историков, политиков, дипломатов. В том числе есть кафедра академической военной подготовки. Это мощная образовательная база для будущего офицера. Физическая подготовка, правда, слабовата. Практики там нет совсем. И конечно, в армии придется начать с низов, зато долго ты там не засидишься.
Я посмотрел на него раздраженно и досадливо одновременно. Он что, не слышит меня? Какой университет? Это лучшее учебное заведение страны. Где я возьму столько денег?
- Я тебе еще раз повторяю! – терпеливо, но непреклонно продолжил мистер Ульфгарт. – Ты поедешь учиться. Расходы я беру на себя. Подвести тебя домой? У тебя уже вся макушка от дождя сырая.
- Нет. Нет, дядя Альберт, я не хочу домой. Я не могу там… не хочу… один… - на какое-то мгновенье я вдруг почувствовал себя совсем маленьким мальчиком, которому слишком тоскливо оставаться одному в пустом доме и который цепляется за любого знакомого человека в поисках поддержки. Захотелось прекратить строить из себя взрослого и сильного мужчину, хоть на некоторое время стать тем шестнадцатилетним подростком, которым я и был на самом деле. Он ведь был лучшим другом отца.
И вот я уже сижу в теплом, стареньком внедорожнике, пью купленный по дороге кофе из стаканчика. Чужой дом. Понимающие, ласковые взгляды. Но чужие… Я провел в доме дяди Альберта всего неделю, ожидая ответа из приемной комиссии, собирая документы и вещи. Мистер и миссис Ульфгарт обещали мне следить за домом, пока я не вернусь в него через четыре года.
Но я решил, что уже никогда не вернусь туда.
• Все 7 поколений не имеют права заснуть на полу ,или справить нужду туда же. Младенцы, малыши и гости попадают под это ограничение. Сон лицом в тарелке не считается нарушением.
• Основатель и наследники должны иметь интерес к культуре 10 до того, как станут пожилыми.
• Основатель и наследник должен иметь детей только от сима, с которым у него три молнии.
• Они могут жениться или вселить в дом любого сима, но дети должны быть только от сима, с которым у него три молнии.
• Если три молнии основаны на ситуациях (духи, одежда),то вы можете сразу вуу-хнуться,и потом кол-во молний может уменьшиться.
• Если не можете найти пару, чтоб получить три молнии, можете изменить вкусы вашего сима.
• Если дети появились вследствие похищения инопланетянами или размножением спорами у ростомана, ограничение не нарушено.
• Основатель заселяется в маленькую квартирку стоимостью 120$-450$ и с 800 симолеонами в кармане.
• Основатель может купить собственный участок только после рождения 2 поколения, или может переехать в более просторную квартиру. В свою очередь наследники также могут выбирать, где жить.
• Основатель и наследники должны иметь интерес к экологии 10 до того, как станут старыми.
• Сим не может использовать эликсир жизни.
• Эликсир из коровы может использоваться.
• Использовать лампу джинна для омоложения можно.
• Можете использовать эликсир жизни для зарабатывания баллов.
• Вы не можете использовать никакие награды стремления. Исключение:сфера re-nu-yu для изменения стремления на «жареный сыр».
• Фактически это ограничение стоит 3 балла, так как выполняется ограничение "Одна дорога"
• Вы можете использовать только официальные объекты, сделанные Maxis (сюда так же относятся объекты, представленные на официальном сайте игры, объекты из серии The Sims Stories, объекты-бонусы к предзаказам дополнений и стаффпаков, объекты из EA Store).
• Вы по прежнему можете использовать перекраски Максиса, а также Вы можете использовать любые пользовательские обои, полы, окна и двери(следите за соответствием цены и качества!), генетику(скинтон, прически, макияж), одежду, украшения.
• Ваш основатель не должен быть толстым.
• Основатель не может иметь меньше 5 параметров «активный»
• Никакой сим в семье не может быть толстым.
• Принятые в семью симы должны стать худыми до того, как станут пожилыми.
• Рожденные в семье симы должны стать худыми до того ,как станут взрослыми.
• Основатель и наследники должны иметь интерес к спорту 10 до того, как станут пожилыми
Категория "Друзья"
0,25 за Гвендолин
0,25 за Вильгельма
0,25 за Проф. Ларсена
0,25 за Рут
Автор выражает горячую благодарность villain за проверку династии и зеленый свет для нее.
Так же благодарю Emija и Influence за бесконечные вопросы, на которые им пришлось отвечать. Спасибо Вам за внимание и терпение.
Кроме того, хочу поблагодарить Алисса за небольшую помощь в плане графики.
Это моя первая династия, которую я, наконец, решилась выложить. Не судите строго, я буду очень стараться. Хочу отметить, что эта династия практически полностью живая. В ней нет постановочных скринов, только такие, которые были сделаны в ходе игры. Главный герой, события, которые с ним случаются не подстраиваются под заранее придуманный сюжет.
Заранее хочу извиниться за будущие отчеты, содержащие скрины, отличающиеся по размеру и качеству. Моя скрин-программа не всегда корректно работает и мне приходится дублировать скрины игровым фотоаппаратом. Довольно часто в отчетах будут такие скрины. Это происходит потому, что я снимаю в игре и ничего не могу переснять.
На данный момент рейтинга у династии нет, если я не ошиблась.
Приятного прочтения.
Последний раз редактировалось Arrien, 21.02.2022 в 15:57.
Причина: Добавлена ссылка на отчет
И еще немного о семье Эйлертов, но немного в другом формате. Я правда, только еще упражняюсь в монтаже, но все равно горжусь по сути своей первой работой.
… продолжение
В палатке стало тихо. Я закончил свой рассказ, бросил нервно теребить край подвернувшегося под руку одеяла и неловко сел, снова скрестив перед собой ноги и оперевшись одной рукой. Заново пережитые эмоции все еще болезненно врезались в сердце, но я казался сам себе намного более опустошенным, чем было до этого. Собственный голос я слышал будто-бы со стороны. Бесцветный, лишенный тех эмоций, которые я испытывал в тот момент. Чужой голос. Я громко вздохнул и услышал, как Рут, потрясенно выдохнув, проговорила:
- С ума сойти! Извини меня Эмиль, я не должна была, наверное… Я и представить себе не могла, что с тобой могло такое случиться. Я очень сочувствую тебе. – громко выдохнула Рут. Она выглядела потрясенной и растерянной. Не знала, что лучше сказать.
Все то время, пока я говорил, Рут слушала меня с живым, не ослабевающим вниманием. Она не перебивала меня, не задавала вопросов, но каждый раз, когда я находил в себе смелость взглянуть ей в глаза, меня встречал прямой, открытый взгляд. Девушка не пыталась спрятать его от меня ни в ладонях, ни за опущенными ресницами. Этот взгляд помогал мне говорить дальше, не сбиваясь, придавал сил. Я чувствовал, что девушка понимает меня
- Нет, не извиняйся, Рут. Ты – моя будущая жена и имеешь право знать то, что случилось со мной и моей семьей. Рано или поздно мне все равно пришлось бы рассказать все это. Не буду врать, что этот рассказ дался мне легко. Но мне, наверное, необходимо было разделить свою беду с кем-нибудь… С тобой, разумеется.
– Это все очень грустно Эмиль. И я, наверное могу представить себе, как это больно, но… Ты зря боялся того, что я стану тебя жалеть.
Я резко поднял, встретился с ней глазами и понял, что она не шутит и не врет. Но все равно, в ее глазах было что-то такое что испугало меня нисколько не меньше.
- Я не бесчувственная. Я все понимаю. Очень сочувствую и тебе и твоим потярям и все же… Мне совсем не хочется тебя жалеть. Даже учитывая все, что ты мне рассказал, ты получил в этой жизни гораздо больше, чем когда-либо было у меня.
- Что это значит? – я медленно растянулся на одеяле и теперь смотрел в ее глаза снизу-вверх. Серебристые, но в темноте казавшиеся почти черными глаза оказальсь почти точно напротив моих. И мне не нравилось то, что я в них видел, хотя не мог до конца осознать что именно. – Ты что, выросла без родителей?..
Я осекся. В глазах Рут сверкнула такая боль, что мне захотелось, чтобы эти слова на самом деле никогда не срывались с моего языка. Но слово – не воробей. Девушка сразу же спрятала от меня свой взгляд и постаралась сдержать себя от выражения эмоций, но ей это удалось не настолько хорошо, как ей, наверное, того хотелось.
- Нет Эмиль… Все это не так. В моей жизни с самого начала, еще до моего рождения было не все так просто. Я и сама очень хочу забыть многие моменты из нее и не уверена, что ты действительно хочешь знать некоторые из них.
Она вздохнула, опустилась рядом на одеяло и молчаливо приняла приглашение положить свою голову мне на грудь. Я бережно коснулся шелковистых прядей, стараясь сгладить этим касанием те чувства, которые вызвал неуместным, неосторожным словом. А девушка доверчиво и трогательно прижалась ко мне всем телом.
- Не рассказывай, если не хочешь, - прошептал я.
Какое-то время девушка лежала и молчала, судорожно сжимая лежащий на моей груди кулачок. Скосив глаза, я видел встревоженный взгляд широко распахнутых глаз… Напряжонная, она вся показалась мне одним сплошным нервом. Очевидно, я невольно заставил ее вспомнить что-то из прошлого и это взволновало ее так сильно.Чувствуя это, я почти сразу забыл о своих собственных бедах. В конце концов все это случилось со мной уже давно. Пусть невозможно забыть, пусть после рассказа у меня все еще слегка дрожат руки и глаза застилают непрошенные, нежеланные слезы, но я чувствую, насколько легче мне стало дышать. А Рут… мне так захотелось помочь ей хоть как-нибудь, утешить. Увы, все, что я смог в этот момент, так это только провести рукой по ее плечу.
Почувствовав мое прикосновение, Рут глубоко и резко вздохнула и, призывая к порядку свои расхлябанные чувства, медленно выдохнула. Затем последовали еще несколько мгновений тишины, но я уже понял, почувствовал, что девушка собирается с духом, чтобы начать свой рассказ.
- Я… понимаешь… Это все случилось еще задолго до того, как я появилась на свет. – первые слова дались ей с большим трудом. Я чувствовал, как ее голос сильно дрожит, но Рут не плакала, постоянно сглатывая противный комок в горле. – Мою мать звали Бринн Уорен. Это, конечно, ее фамилия в замужестве, а о девичьей я никогда ее не спрашивала. Николас Уорен, мой отец, был семейным врачом. Так вот… Моя мать, она… Она изменяла моему отцу с довольно состоятельным соседом по имени Питер Уэйн. – Рут снова вздохнула, но почти сразу продолжила, - долгое время эта связь оставалась в тайне от всех, не смотря даже на то, что они жили в не очень большом городке, где скрыть такие вещи не так уж просто.
Я не знаю, любила ли когда-нибудь мама моего отца. Почему у них все так получилось, ведь судя по рассказам, отец был хорошим, добрым человеком. Очень мягким. У них уже подрастал сын, мой старший брат Брендон. Почему же мама так поступила с ним, с моим папой? Роман с Уэйном очень сильно вскружил ей голову, хотя она долгое время не находила решимости признаться во всем отцу. Но однажды мама узнала о том, что снова беременна. Она сочла, что отцом ребенка, которого она носила под сердцем является Питер Уэйн и в тот же день, когда узнала о беременности, приняла решение уйти от моего отца и выйти за муж за того, с кем столько времени ему изменяла.
Могу только представить, что испытал мой великодушный и добрый отец, узнав правду. Никто не знает об этом. Известно только, что после разговора с моей мамой его уже никто никогда не видел живым. Достоверно никто не знает, что же на самом деле произошло с ним. Они разговаривали на обрывистом берегу реки, рассказав все, как есть, мама ушла, оставив его одного. Но люди, которые знали моего папу уверены в том, что он никак не мог покончить с собой даже в таком состоянии. Все, даже эксперты, сошлись на мнении что, видимо, находясь в расстроенных чувствах, он некоторое время брел по берегу реки и, скорее всего, где-то оступился и упал с обрыва. Несчастный случай… - Рут подняла на меня глаза, полные страдания, я поспешил снова погладить ее по плечу. Я очень надеялся, что это хоть как-то поддержит ее в такую непростую минуту.
- Формально в смерти Николаса Уорена никто не был виноват. Но конечно, мою маму все, кто знал эту семью, посчитали виноватой в том, что произошло. Только это случилось немного позднее. А тогда, взволнованная, но счастливая Бринн Уорен пришла к Питеру Уэйну и заявила, что беременна от него. Она была уверена, что любимый мужчина будет в восторге от этой новости, как и от того, что она пожелала быть с ним. Но получилось все совсем не так, как хотела моя мама. Вопреки ее ожиданиям, Питер Уэйн вовсе не обрадовался. Он просто хотел позабавиться, развлечься с чужой женой, а как жена Бринн была ему не нужна, а уж тем более брат Брендон в качестве пасынка. И кроме того, он очень скоро узнал, что произошло с Николасом Уореном, с которым Питер был знаком и даже в приятельских отношениях. Он женился на моей маме только потому, что посчитал себя отцом ребенка, которого она носила. А через семь с половиной месяцев родилась я… - я услышал еще один тяжолый вздох. – Никто никогда на моей памяти не высказал ни единого сомнения в том, что я – дочь погибшего Николаса Уорена, ирландца. Потому что только у него были такие ярко-рыжие волосы, как у меня, да и серые глаза мне достались тоже от него. Питер Уэйн, человек неслишком порядочный, дураком, тем не менее, не был – он все понял с первого взгляда и пришел в ярость. В какой-то мере я даже могу его понять. Ему досталась в жены легкомысленная, ветренная женщина, которую он не желал и на которой женился не по своей воле и двое совсем уж не нужных ему, чужих детей. Уэйн не признал меня своей дочерью и не захотел, чтобы я носила его фамилию.
Я знаю все это только по рассказам других людей, разумеется. Но, судя по всему, большая часть того, что я сейчас тебе рассказала – это правда.
Поступок моей мамы никому не принес счастья в итоге. Питер Уэйн, до того, как случилась вся эта история, был успешным фермером. Мелочный, грубый, циничный, судя по рассказам моей бабушки, он никогда не был особенно приятным человеком. Зато он хорошо знал дело, которым занимался, обладал цепким умом, был хватким, трудолюбивым, деловым человеком, которого хоть и не любили, зато уважали.
Но к тому моменту, когда я немного подросла и начала более менее осознавать то, что происходит вокруг меня, он стал мерзким, опустившимся пьяницей. Агрессивным, неадыкватным чудовищем. Каждый раз, когда я о нем вспоминаю, меня передергивает от страха и отвращения.
Мы жили в довольно просторном, но сильно обветшалом, убогом домике на окраине Сент-Дейвидса в ужасной нищете. Питер Уэйн из-за беспробудного пьянства не заботился о своем хозяйстве и оно быстро пришло в упадок. Бывали времена, когда нам толком нечего было есть.
Серые, выцветшие или пожелтевшие обои слезали со стен, в доме всегда пахло сыростью и гниющими досками. У меня в детстве совсем не было игрушек. Только розовый плюшевый заяц, которого где-то раздобыл для меня Брендон.
Отчим изводил и держал в ужасе всю семью. Он никогда не стеснялся поднимать руку на маму, бил моего брата Брендона, когда тот пытался вставать на ее защиту.
Меня он никогда даже пальцем не трогал, а большую часть времени и вовсе не замечал, что я существую. Да и мама почти никогда не обращала на меня внимания. Ей всегда было не до меня.
Я была небезразлична только брату и бабушке, матери покойного Николаса Уорена. Она сразу признала меня своей внучкой и всегда относилась ко мне очень тепло. Но она была уже старенькой, да и смерть сына очень сильно ее подкосила. Я была желанной гостью в ее доме, но она мало чем могла помочь нам с братом.
Брендон хорошо ко мне относился. Помимо бабушки, только он заботился обо мне, когда я была маленькой. Как мог… И пока мог…
В неполных шестнадцать лет он очень сильно повздорил с отчимом. Тот пришел в ярость как никогда, очень сильно ударил моего брата и сказал, чтобы он убирался из его дома.И мама не осмелилась что-нибудь сказать в защиту своего сына. Брендон вынужден был уйти, он даже вещи не собрал, а просто ушел. На какое-то время его приютила бабушка, а потом он как-то сумел заработать немного денег и уехал в какой-то университет учиться. Мне тогда было только шесть лет. Я так горько плакала о нем… А через некоторое, короткое время, умерла бабушка. Я осталась совсем одна. Мне было так одиноко…
- Рут сделала паузу в рассказе. Я почувствовал, что она очень близка к тому, чтобы заплакать. Слезы давно стояли в ее глазах, но девушка держалась, старалась быть сильной. Мне хотелось сказать ей, что быть сильной совсем не обязательно рядом со мной. Но промолчал, не желая задевать ее гордость. Рут снова судорожно сглотнула, сделала несколько глубоких вдохов и продолжила:
- Знаешь… я часто мечтала, сидя в своей комнате.
Я, наивная, мечтала, что когда-нибудь Питер перестанет пить. И окажется, что он совсем не такой – он добрый и чуткий, когда не пьян. Мне так хотелось назвать его папой. Чтобы они больше никогда не ругались с мамой и брат снова вернулся домой.
Ну он и вернулся… на недолгое время. Когда мне было восемь, он приехал на каникулы домой. Я была в таком восторге!
Так рада его видеть! А он… Я не знаю как ему удалось найти столько денег, но… Он как-то уговорил мою маму отправить меня учиться в закрытый пансион для девочек. Довольно престижное, уважаемое заведение. Очень хорошее образование. Только вот когда он скзал мне об этом, улыбаясь, в саду за нашим домом… В общем я тогда, мягко говоря, не оценила его стараний и заботы обо мне. Понимаешь…
- в этот момент голос Рут дрогнул особенно сильно, она всхлипнула. Я увидел, как из ее глаз брызнули слезы. Они стекали по щекам. Видимо, Рут была уже не в силах сдержать их. Это к лучшему, путь она поплачет. Это нам, мужчинам, никогда ни в какой ситуации нельзя допустить такую слабость. А ей можно. Я покрепче обнял свою невесту, нежно коснулся губами ее виска. – Я глупая, конечно… Но эта новость, о том, что мне придется уехать из родного дома… Она просто убила меня. Брат сердился и не понимал, отчего я так горько плачу. А я не могла ему объяснить. Меня душили слезы.
Мне казалось тогда, что брат отнял у меня дом. Конечно, по-настоящему у меня никогда не было ни дома, ни семьи, но… Но я была маленькой, очень одинокой девочкой и мне так не хотелось терять хотя бы те крохи… хотя бы то, что у меня было. Я просила Брата не отправлять меня в пансион, но он почему-то оказался непреклонен.
Он не стал ничего слушать и прохладно отнесся к моим слезам. Как же я была на него зла тогда! Мне казалось, что я его ненавижу…
На последнем слове голос Рут сорвался. Она снова громко всхлипнула, уткнулась носом в мою грудь и на этот раз расплакалась гораздо сильнее. Ее плечо вздрагивало под моей рукой. Я рассеянно гладил его, тупо уставившись в синий матерчатый потолок, позволяя Рут топить ее боль в слезах. Мне и самому хотелось в голос завыть от муки, которую я испытывал, разделяя с Рут ее страдания. Мне было так невыносимо жаль ее. Хотелось приподнести ей в подарок весь мир, лишь бы она не чувствовала боли и не плакала. Вот только мира у меня не было…
Мне казалось, что жизнь была очень несправедлива, жестока со мной, отняв у меня таких дорогих и любимых мною людей. Но оказывается, я и понятия не имел о настоящей жестокости, на которую жизнь способна.
Рут потребовалось много времени для того, чтобы хоть как-то прийти в себя. Она плакала тихо, очень горько, судорожно цепляясь за мою руку. Я прижимал ее к себе, баюкал как ребенка, шептал ласковые слова, о том, как сильно я люблю ее, старался утешить, как только мог. Через какое-то время она затихла, постаралась взять себя в руки, перестала дрожать. Я одним движением подмял ее под себя, порывисто, обжигающе поцеловал, стараясь заставить Рут забыть обо всем том, что ей пришлось пережить сейчас заново, рассказывая мне. И придать ей этим поцелуем как можно больше сил. А потом так же стремительно я отпрянул и снова прижал девушку к своей груди. Я не думал, что у нее еще хватит внутренних сил для того, чтобы закончить рассказ. Я ошибся. Девушка долго вздыхала, а затем продолжила говорить очень грустным, но уверенным голосом:
- Позднее Брендон признался мне в письме о том, что он просто очень боялся за меня. Брат боялся, что не имеющий сердца и совести отчим может… может попытаться изнасиловать меня, а мама вряд ли сможет как-то ему помешать. Он был прав, конечно. Я очень благодарна ему за все, но… это сейчас… А тогда я до самого отъезда почти не выходила из своей комнаты.
Слезы, конечно, закончились быстрее. За ними пришло отчаяние, а потом… Потом смирение. Что я могла поделать? Никто меня и не спрашивал, чего я хочу.
Первые два года, когда я училась в пансионе, брат приезжал забрать меня домой на каникулы.
А потом он закончил университет и уехал жить на другой конец земного шара. И больше никто никогда не приезжал забирать меня оттуда домой. Даже навещать было не кому. Маме по-прежнему было не до меня. Брат уже не мог позволить себе этого. Поэтому до шестнадцати лет я жила в пансионе круглый год. И считала, что дома у меня больше нет.
На самом деле оказалось, что в пансионе не так уж и плохо. Первое время, конечно, я очень грустила, тосковала по дому, была замкнутая.
Но через какое-то время я подружилась с Симоной Баттон, а еще немного позднее к нам пресоединилась Дениза Аль-Ахмед. Симона была очень живой, веселой, непосредственной, немного озорной и очень уверенной в себе девочкой. Я никому не рассказывала ничего о своей семье и Симми не задавала мне вопросов. Но она просто всегда поддерживала меня, не позволяла мне грустить, опускать нос.
Заставляла расправлять плечи, смотреть веред, а не себе под ноги. А Дениза… знаешь, она такая красивая!
Ее семья переехала из другой страны, видимо откуда-то с востока. Очень темные, но не черные волосы, стройная, но не лишенная приятных форм фигура, золотисто-бронзовый оттенок кожи и кошачьи темно-карие глаза. Красивая, грациозная, очень воспитанная, всегда невозмутимо-спокойная. Я и Симона не были популярными девочками в классе и я не ожидала, что Дениза выберет нашу кампанию.
С такими хорошими подругами у меня не осталось времени для того, чтобы грустить. Но хотя я была счастлива, когда училась в пансионе, он так никогда и не стал для меня домом. В редкие минуты, когда я оставалась одна, я все равно себя чувствовала одинокой, брошенной, никому не нужной девочкой. Потом, закончив пансион, я приехала учиться в университет.
Вот такая история, Эмиль. Не думала я, что у меня когда-нибудь хватит смелости рассказать тебе об этом всем. Все-таки мне нечем гордиться. Мне очень жать, что твои родители, бабушка и маленькая сестренка погибли. Я сочувствую твоему горю, понимаю тебя. И все-таки… у тебя было гораздо больше, чем у меня.
Я вздохнул. В свете того, что мне пришлось выслушать от своей невесты несколько минут назад, я почувствовал еще большую любовь к людям, которых, к сожалению нет и уже никогда не будет рядом со мной. Оказывается я и сам себя в большой мере все это время жалел, не переставая оплакивать их глубоко в душе. А Рут ведь права. Мне в жизни досталось огромное счастье родиться и вырасти в любящей, понимающей семье, которая сделала для меня столько, сколько могла сделать. Ну конечно, очень грустно было потерять их всех и я никогда не смогу перестать грустить о них. И не нужно забывать. Наоборот, нужно помнить и, как учила меня бабушка в самые трудные для меня времена, отвечать теперь всю жизнь перед ними за свои поступки, за свою семью. А теперь я несу еще ответственность за Рут. За то, чтобы она больше никогда не чувствовала себя одинокой, ненужной, нелюбимой. Окружить ее теплом и любовью, которого ей так не хватало.
Глупенькая. Она лежит сейчас у меня на плече – задумчивая и притихшая. Могу поспорить, что ждет моего вердикта на рассказанную ею историю. Напряжена. Боится, что я, такой «прекрасный принц» (О, небо!), каким она меня считает, может подумать о ней… что-то плохое? Как-то осудить? Видимо так. Глупенькая девочка. Но пауза затянулась. Нужно обязательно сказать ей то, что для меня очевидно и не требует произнесения вслух:
- Даже представить не могу, почему ты боялась мне рассказывать. Тут нечего стыдиться. – я сразу ощутил, как Рут расслабилась в моих объятиях и почувствовала себя немного увереннее. Но, конечно, сомнения внутри себя победить не так просто. Будем стараться. А пока, пожалуй, хватит говорить об этом. – Жаль только, что испытания в твоей жизни на этом не заканчиваются.
- Да? Почему? – Девушка привстала на локте, чтобы заглянуть мне в глаза. Я послушно повернул голову, помогая нашим взглядам встретиться.
- Потому что ты ошибочно считаешь меня прекрасным принцем. Но вся сказка, на которую я способен заканчивается здесь, в этой самой палатке. Очень скоро я закончу институт. Я стану офицером, а это не самая сладкая жизнь, о какой ты могла бы мечтать. Жить придется в общежитии, потому что я не взял наследство, которое мне оставила бабушка. Да если бы и взял, то пришлось бы продать дом – единственное, что осталось, чтобы вернуть долги. И вряд ли я когда-нибудь буду хорошо обеспеченным человеком. Жизнь военного – это совсем не сахар и тебе, как моей жене, придется разделить ее со мной. Возможно, ты еще пожалеешь, что не выбрала в мужья кого-нибудь другого, эмм… кто выбрал не настолько проблемную профессию.
Пока я говорил, выражение лица девушки менялось. Сначала укоризна и сомнения, потом к ним добавилась еще и откровенная насмешка. А в конце в глазах Рут полыхнул такой гнев, что я даже запнулся на полуслове, но нашел в себе силы договорить.
- Эмиль, вот… - она едва дотерпела, чтобы не перебить меня и теперь аж задохнулась от переполняющих ее чувств. Ну и хорошо. Гнев это гораздо лучше, чем жалость к себе, стыд или самоуничижение. – Как ты можешь такое говорить? Мне не нужен никто, ну как ты не понимаешь?! Я тебя люблю! Мне нужен ты! И если нужно будет, я пройду вместе с тобой все трудности. Впрочем, ничего такого уж страшного я пока не вижу в том, чем ты только что пытался меня пугать. Я боюсь только, что когда-нибудь тебя рядом со мной не будет.
От возмущения она раскраснелась. В глазах полыхал живой огонь. Я никогда еще не видел ее такой и сейчас залюбовался, хотя через «окно» проникало не так уж много света. Рут говорила так горячо и так искренне, что я почувствовал смущение и восхищение. Нет, я не ошибся, выбирая себе невесту. Очень страшно, если она ошиблась, выбрав меня. Ощутив сухость во рту, я с трудом сглотнул и несвоим голосом пробормотал:
- Я бесконечно люблю тебя. И до последнего вздоха буду любить. И я буду стараться изо всех сил, чтобы ты никогда не пожалела о том, что выбрала меня…
Я почувствовал, как во мне кровь закипает от страсти. И испугался, что остановиться в этот раз я не сумею. Желание было слишком велико, а разум уже был не властен с ним справиться. Обезумевший от переполняющих меня чувств, я подмял под себя свою невесту, давая волю рукам, но все еще стараясь не заходить слишком далеко. Так ведь нельзя. Ей будет очень больно, если я возьму ее снова в эту ночь. Я видел как серые глаза Рут в ответ на мой порыв медленно застилает тот же огонь, что полыхает во мне. И восторг.
- Это ты меня выбрал, - почти беззвучно возразила мне Рут, ослепительно улыбнувшись. Радостной, очень довольной улыбкой. Поспешно облизала губы и прошептала взволнованно, окончательно сводя меня с ума – Давай!
Когда я и Рут вышли из туристического автобуса рядом с аэропортом, солнце над островом Твикки стояло еще достаточно высоко, но по небу уже бежала красноватая рябь надвигающегося заката. Спала полуденная жара, с моря слабо дул влажный, горячий ветерок. Шумел прибой. Милый, теплый уютный городок, к которому я уже успел привыкнуть, утопал в мягком золотистом свете и длинных тенях. Кричали чайки. И, поднимаясь на трап самолета, я был солидарен с ними как никогда. Тоже хотелось кричать… возмущаться. Мне хотелось остаться на этом острове навсегда. Рут, необычно тихая и печальная тоже обернулась, заставив меня споткнуться.
- Как же мне не хочется улетать отсюда! – полным волнения голосом проговорила она. А мне оставалось только несильно сжать ее ладонь в своей. Пообещать ей возвращение сюда когда-нибудь я не мог… Я и сам понятия не имел о том, как же сложится наша жизнь теперь.
Ночь, проведенная в откровенных разговорах невероятным образом повлияла на меня. Никогда не думал, что такие изменения во мне были возможны, как и то, что я отчаянно нуждался в них все эти годы. Как бы тяжело мне не дались воспоминания о близких, которых я потерял… После разговора об этом я почувствовал покой, уверенность и отсутствие боли там, где я ее прятал даже от себя самого все эти годы. Я слишком старался быть сильным, настоящим мужчиной, каким меня хотели воспитать родители и через чур увлекся.
А теперь все воспоминания будто бы сгладились, помутнели, утратили свою остроту. Проснувшись утром в палатке на груде смятых одеял в объятиях немыслимой красавицы, я сам себя с трудом смог узнать. Казалось, что это не я. Все в одночасье переменилось: я сам, моя жизнь, мир вокруг меня и то, как я теперь на него смотрел. Даже неизвестность впереди перестала меня волновать так сильно. Чего во мне никогда особенно не было – так это тяги к авантюрам и азарта, возникающего при мысли о тех трудностях, которые еще придется преодолеть в жизни. И я был уверен как никогда, что обязательно со всем справлюсь, что бы ни случилось.
Ожидая когда моя рыжеволосая принцесса соизволит открыть свои глаза цвета пасмурного неба, я подумал о том, как мало времени у нас осталось на такую счастливую и свободную жизнь. Я уже успел осознать за время обучения, что к моменту его окончания я буду напихан теоретическими знаниями о военном деле под завязку. Вот только это совсем не отвечало моей цели. Я ведь не собирался становиться ученым в этой области. А для того, кем собирался требовалась еще практика и физическая подготовка, которую невозможно получить ни в зале, ни на ковре. Но все это потом. А сейчас нужно получить как можно больше, использовать любые возможности и реализовать желания, пока не настало еще время, когда на все это просто не останется времени.
Прежде всего, несомненно, мы с Рут не сговариваясь приняли решение взять от последних часов на острове все, что только сможем. Чтобы серыми и холодными вечерами потом было что вспомнить.
Я давно не помнил себя таким счастливым, как в эти последние часы. Я почувствовал себя другим… Свободнее. Как будто в легких появилось больше места, чем раньше. Меня переполняли эмоции. Не смотря даже на то, что толком не успел поспать ночью, я чувствовал себя очень свежим, отдохнувшим, полным сил. Готовым свернуть горы. Готовым улыбаться, чтобы поделиться своим настроением со всеми вокруг.
Этот день был наполнен сиянием солнца, зноем его обжигающих лучей. Сверкающими брызгами. Визгами. Запахом сосисок, жареных на огне.
Несколько раз за день я принимался расспрашивать Рут о том, как она себя чувствует, но получал неизменный ответ, произнесенный как можно более беспечным тоном:
- Да что это со мной могло приключиться? Со мной все хорошо, ты мог бы и не беспокоиться по таким пустякам.
И тем не менее, время от времени девушка устало прикрывала глаза, утыкалась лбом мне в плечо на несколько секунд. Она не просила сочувствия или даже поддержки, а просто собиралась с силами…
И теперь, добравшись, наконец, до своего кресла в самолете, она прерывисто вздохнула, широко зевнула в ладонь и начала задремывать даже раньше, чем самолет разбежался по взлетной полосе и поднялся в небо.
Я же, неотрывно глядя в иллюминатор, молчаливо прощался с раем на земле, который подарил нам маленькую жизнь в своих объятиях. И помог перелистнуть, наконец, нелегкие страницы прошлого. Все плохое осталось там, в другой жизни, давно уже оставленной позади. И жил в ней не я… просто кто-то очень похожий на меня. Израненный судьбой, одинокий мальчишка. И маленькая девочка, несчастная и одинокая куда больше, чем когда-либо я мог даже предположить, что такое бывает.
Правда о том, что случилось с нами обоими в прошлом, очень многое сумела объяснить. И показала многие вещи в совсем другом свете. Раньше я не мог толком понять, почему мои вроде бы так хорошо продуманные ухаживания, восхищенные взгляды, комплименты, подарки были неизменно встречены с безмерным смущением, часто с грустью и даже отторжением. Очевидно, девочка, никогда не знавшая толком ни любви, ни заботы просто считала себя недостойной тех вещей, которые я для нее покупал и тех усилий, которые прилагал ради нее. И это объясняло так же, почему не смотря на все предупреждения, Рут так легко поддалась моим ухаживаниям и согласилась выйти за меня замуж. Просто для нас обоих возможность обрести семью была гораздо важнее каких-то мелких бытовых сложностей. Мне хотелось как никогда теперь баловать Рут, но все же, возможностей для этого у меня теперь будет не так-то много.
Улетать с острова Твикки было грустно и тяжело, но вместе с тем внутри меня дрожало нетерпение попасть домой. В тот маленький уютный коттеджик, который на некоторое время стал настоящим Домом для нашей пока еще маленькой семьи. Почувствовать, как там пахнет. Как пахнет Лейтон, уже готовый окунуться в осеннюю тоску. Пройтись по коридорам учебных корпусов, увидеть верных друзей и тех, кто знаком мне только по лицам, но с которыми съеден уже не один пуд соли и гранита науки.
Рут проспала все время, пока мы летели в Лейтон и проснулась только тогда, когда до посадки самолета осталось чуть больше часа. Сонная, сладкая, она грациозно потянулась и, почти не открывая глаз уткнулась в мою руку.
- Ммм… долго еще? – тихо пробормотала она, слабо улыбаясь.
- Не очень. Скоро уже прилетим. Можешь еще подремать немного.
- М-м… - Рут помотала головой, одновременно потеревшись лбом о мой рукав. – Я чудесно выспалась. И чувствую себя гораздо лучше…
- Да? – я лукаво улыбнулся. Моя принцесса даже не успела понять еще, что проговорилась. И желание поддеть ее на этой почве было непереносимым. – Так ты ведь говорила, что у тебя совсем ничего не болит?
Я думал, Рут смутится, станет извиняться или попытается как-то уйти от опасной темы, но она только дернула снова плечиком и ответила совершенно невозмутимо:
- Ну… соврала чуть-чуть… С кем не бывает? – девушка невинно похлопала глазками а на мой укоризненно-шутливый взгляд точно так же шутливо закатила глаза и театрально протянула: – о-о-о… только не нужно устраивать сцен. Не думаю, что правда что-то серьезно изменила бы… кроме твоего настроения.
Я вздохнул. Мне, конечно, не понравилась эта попытка скрыть от меня истинное положение вещей. Но Рут сейчас была такой милой, такой очаровательной, что по-настоящему сердиться на нее я не смог.
- Кушать хочется, - со вздохом сообщила мне Рут.
Я не удержался и погладил девушку по волосам, чуть крепче прижимая к своему плечу.
- Боюсь, что тебе придется потерпеть немного. Поесть теперь уже получится только в аэропорту.
- Знаешь… Может быть это даже хорошо, что сказочные дни на прекрасном острове для нас закончились…
- Ты тоже соскучилась по дому?
- Да, только дело даже не в том. Понимаешь… сказка ведь не может быть постоянной. Она должна когда-нибудь закончиться, чтобы стать сказкой до конца. То, о чем будешь помнить еще долгие годы… - Рут мечтательно улыбалась мне. Ее фраза, вроде бы законченная, все-таки прервалась задумчивым молчанием. – Послушай, Эмиль, а можно я задам тебе… не очень удобный вопрос?
Я слегка кивнул, рассеянно играя с локоном рыжих волос, переливающимся, словно язык пламени. Рут сделала еще одну паузу, а потом стала говорить медленно, тщательно подбирая слова.
- Прошлая ночь… то, что между нами случилось… Это было для тебя уже не в первый раз, правда?
Этот вопрос оказался для меня настолько неожиданным, что смысл даже не сразу дошел. Несколько секунд я ошарашенно смотрел в глаза Рут, а она терпеливо ждала моего ответа. Но потом я мысленно приказал себе успокоиться. Вопрос, конечно, не из тех, которые принято вообще задавать, но в конце концов… В честном ответе на него не было ничего такого уж страшного.
- Ну да, не в первый. У меня были отношения… с девушкой. Уже очень давно.
- А что случилось… с вами? Вы поссорились? Расстались? Или… или у вас не было никаких отношений?
Я усмехнулся. Рут очень хотелось узнать, кто же у меня был до нее, но воспитание, чувство такта вступали в конфликт с этим желанием, от чего девушка заливалась краской. Но желание узнать было гораздо сильнее.
- Не-ет! – протянул я и с улыбкой помотал головой. – Я… понимаешь, я довольно странный человек. Я никогда бы не лег в постель с той, которую не люблю.
- Тогда почему? Извини, но… Мог бы ты рассказать мне о ней? Я знаю, что подобные разговоры всегда считают неуместными. А я хотела бы знать…
- Да почему бы и нет… - уж после того, что мы оба успели порассказать друг другу о прошлой жизни, это показалось мне совсем пустяком. Каждый имеет право на прошлое… и на такое прошлое в том числе. – Ее звали Марта. Мы учились в одном классе и были вместе несколько лет. Первая любовь… подростковые отношения. Я бы не посмел притронуться к ней. Но секс случился уже после того, как я потерял родителей. Марта, по сути, сама соблазнила меня. Несколько раз… Но, конечно, я ничуть не снимаю с себя ответственности. Наши отношения… Понимаешь, они и так после аварии держались больше на Марте и на ее упрямстве. Я тогда очень хотел, чтобы она перестала забивать себе голову моими проблемами, моей болью. Она была слишком молода для них…
- …и ты тоже! – горячо возразила мне Рут.
- Да, но в отличие от меня, она могла таких проблем не иметь, - я грустно вздохнул, - а когда стало ясно, что бабушка серьезно больна, меня уже совсем перестало интересовать что-либо вокруг. Мне было слишком больно. Для Марты не осталось места ни в голове, ни в сердце. А может, я просто разлюбил ее. И я очень жалею о том, что позволил себе зайти в этих отношениях далеко. Меня учили нести ответственность за то, что я совершаю. А я… похоже в этом случае я не справился.
- Так а что же случилось? Вы поссорились? Решили расстаться? Или ты решил порвать отношения?
- Нет. Я просто… Просто умерла бабушка. И я уехал из Нортона. Говорю же, мне было тогда совсем не до того.
Рут удивленно распахнула глаза, а потом стала возмущенной и сердитой.
- То есть ты просто уехал и бросил ее, ничего не объяснив и даже не попрощавшись? Эмиль, а как же ты мог так поступить с девушкой, которую любишь? Ну ладно, любил когда-то? Твоя боль, конечно, извиняет тебя, но… ты мог бы… - Рут задохнулась от переполнявших ее эмоций. Она вздохнула, стараясь сдержать подступившие слезы, но они все равно потекли по щекам. – Бедная Марта! Ты не подумал о том, как больно было ей, когда ты уехал и просто забыл о ней?
Я слушал ее со смесью досады, вины и потрясения. Потрясения от того факта, что подобные мысли вообще никогда не посещали мою голову. Я ни разу за все это время не задумался о том, как на самом деле несправедливо обошелся с Мартой. Несправедливо, нечестно, безответственно, я бы даже сказал, что жестоко. Почему такие простые вещи я упустил?
И это я… человек, который всегда старается нести ответственность… Поступать правильно. Думать, прежде что-нибудь сделать. А ведь это далеко не единственный мой прокол…
Пауза затянулась. Я сокрушенно помотал головой и закрыл глаза, пытаясь спрятать все чувства, бушующие внутри меня.
- И не пытайся… - более мягко, но все равно недовольно сказала Рут. – Тебе не спрятать от меня своих мыслей. Пора уже тебе с этим смириться.
- Ты права! – наконец выдохнул я тихо, жмурясь. – Ты во всем права. А я дурак… Я действительно не о чем не думал тогда. Не мог. Но должен был…
Почти все оставшееся время в самолете я сидел, погруженный в свои мысли и молчал. Чувствуя, что мне нужна сейчас поддержка, Рут несколько раз сжимала мою ладонь, сочувствуя и успокаивая. Она не знала, что во всей этой ситуации меня больше всего взволновало даже не осознание моего собственного поступка. А то, как на него отреагировала моя любимая женщина. Она искренне переживала за девушку, которую я когда-то любил и, похоже, ничуть не ревновала меня к ней. Почему? Уже перед самой посадкой самолета я тихо спросил Рут об этом. Она посмотрела на меня спокойно, улыбнулась и ответила:
- Так ведь все это теперь уже далеко в прошлом. Сейчас ты со мной и что же мне остается тогда, кроме как не сочувствовать девушке, у которой тебя больше нет?
- И ты меня не ревнуешь? Совсем?
Рут покачала головой.
- Нет. Ну пусть, я не самая прекрасная девушка на земле. Но я абсолютно уверена в тебе… Только пожалуйста, никогда не поступай так со мной. Лучше уж точно знать, что отношениям пришел конец, чем жить в неведении и не быть уверенной в том, что поставлена точка.
- Я буду очень стараться, - серьезно ответил я. – Но как видишь, здравомыслие меня иногда подводит… Но ты ошибаешься, моя принцесса. По крайней мере я никогда не знал кого-нибудь, прекраснее, чем ты…
Лейтон был погружен во тьму прохладной ночи. Город спал. По дорогам редко прокатывались автомобили. В воздухе были разлиты такие родные, знакомые запахи, что мне хотелось прыгать и вопить от удовольствия вернуться домой. С непривычки они чувствовались еще острее.
Мы задержались в аэропорту ненадолго. Посидели в полутемном кафе. Задумчивые, усталые. Но преисполненные удовольствием. Оно ярко светилось в глазах Рут, да и в моих тоже, я полагаю.
Добравшись до дома, мы едва сумели найти в себе силы ополоснуться в душе после длинной дороги и повалились спать. Я держал Рут в объятиях, засыпая и, почти совсем уже заснув, почувствовал легкое касание. Рут дотронулась своей ладонью до моей руки и тихо, почти беззвучно прошептала:
- Я люблю тебя, Эмиль…
Очень рано утром, пока Рут все еще спала, зябко закутавшись в одеяло, я выскользнул из комнаты, оделся и украдкой проскользнул на кухню. Пончик спал, когда я туда зашел, но почувствовав мое присутствие, проснулся и с любопытством уставился мне прямо в глаза своими маленькими черными бусинками…
Бусинка… так звали мою девочку-хомячка в той, прошлой жизни.
Пончик спокойно отнесся к вторжению в свой уютненький домик, заинтересованно, немного рассеянно обнюхал предложенную руку и без каких-либо происшествий был извлечен мною.
Несмотря на неожиданную побудку, зверек вел себя доброжелательно и спокойно. А я… так рад был его видеть! Так рад, что не смог сдержаться, расплылся в совершенно дурацкой, счастливой улыбке, чмокнул хомячка в маленький розовый носик и радостно, очень тихо проговорил: - Ну здравствуй, малыш!
Arrien, привет) И с возвращением)
Рада, что история Эмиля продолжается, интересно, как дальше будет.
Этот разговор по душам раскрыл некоторые подробности детства и юности, отчего картина происходящего стала полнее. То, что у основателя трудная судьба, было ясно из предыстории. Но что и у Рут детство не самое лёгкое, меня удивило, на первый взгляд по ней не скажешь, что всё так плохо. Им легче понять друг друга, потому что их судьбы во многом схожи: оба потеряли родителей, хоть мама Рут жива (да?), брата/сестру, бабушек. На мой взгляд, их объединяет не только любовь, но и понимание.
Буду надеяться, что жизнь Эмиля и Рут будет хоть немного счастливой, несмотря на ужасное прошлое.
И ещё, не понятно, почему Эмиль не взял бабушкино наследство. Он сам отказался или по независящим от него причинам?
Arkada, вопервыйх на момент, когда бабушка только умерла, Эмиль думать о наследстве не мог. А потом уехал и никаких документов он не оформлял. Во-вторых все наследство составлял дом и большое количество долгов, которые в сумме были едва ли намного меньше стоимости дома. И кроме того, Эмиль и сам не вернулся бы уже в тот дом.
Династия Эйлерт
Линейный вид
