[Лиралисс]

Часть 2

Бздынн!!
Ой!..
Ай-яй-яй!!..
Тарелка всё-таки разбилась... На две... три... тьму тьмущую частей!!
Какая же я тяпа-растяпа, неумеха криворукая... Права была моя мать, прорву раз права! Она не доверяла мне готовить сложную еду, чаще всего просто приставляла вместе с ложкой кашу в горшке помешивать. А уж мясо сготовить - что вы! Она скорее запустила бы на нашу крышу гулять стадо коров, нежели меня - жарить-парить мясо. Потому что одно из трёх: или я его спалю, или я его отравлю чем-нибудь неподходящим, или я его назло всем приготовлю правильно. На самом деле вариантов куда больше: я могу его выкинуть в окошко с перепугу, могу дюжину раз уронить на пол, и получится весьма изысканное блюдо с мусором, могу нечаянно утопить в бадье рядом с печкой... И так далее. Да, не зря мать звала меня балдой минимум раз в день.

Но на этот раз имущество не родительское, простым тасканьем за косы я могу не отделаться. Страшно представить, что со мной сотворит Андрей... Мужнина тарелочка была-то... Глиняная, обожжёная, красивая такая... Ай-яй-яй, голова моя садовая, бедовая, пустокачанная - не бейте её!..

Когда Андрей вошёл в дом, я мигом сделалась грустная-прегрустная, как будто на моих глазах мышка золотое яичко кокнула, зашмыгала носом и стала печальнее всех Несмеян на свете.
- Андр... Ты... В общем, я растяпа, преступница и совершила нечаянно страшную вещь. Не бей меня!! Пожалуйста. Я всё починю как-нибудь. Сама.

Он как-то странно посмотрел на меня искоса и поинтересовался:
- Да? И что же случилось?
- Я тарелку разбила!! Видишь? Вот. До следующей ярмарки новую где достать-то...

- Ах, тарелка!
Этот чудак даже засмеялся.
- А я чуть было не подумал, что... Э, тарелка какая-то! Чего ж ты так боишься-то? Ну разбилась и разбилась. Попробую починить. А не получится - велико ли дело, новую купим... Я не настолько нищий, чтоб простую плошку нам лишнюю не позволить.
Я развернулась к нему спиной. Голова кружится. Ничего не понимаю. Меня что, даже ругать не будут?! Как-то это... неестественно. Нормальный мужик мне хотя бы подзатыльник дал. А этот...
Этот. Он теперь мне муж, опора и защита до скончанья веков. И самый нелюбимый человек из всей родни. Называю его строго по полному имени и вообще стараюсь поменьше общаться. А он ко мне тепло относится, наоборот. Может, он специально мне всё прощает? Чтобы приручить, а потом надавать как следует по первое число?..

Вышла я за водой к колодцу, а там... а там!!..
Лель.
Стоит, одну руку в стройный бок упёр, то ли песню про себя новую складывает, то ли ждёт чего-то. Я не могу воды набрать... Не могу! Потому что тогда мне придётся подойти к нему ближе чем на дюжину шагов. И он увидит, что я красная аки мак под вешним солнцем.

И вдруг дверь дома старосты распахивается, и спускается с крылечка Мирослава, первая красавица всего нашего села.

Я кидаю на неё тоскливый взгляд. Есть на что кидать... И спереди, и сзади у неё с фигурой более чем всё в порядке. Румяная, полнолицая, чернобровая, черноглазая. Кокошник всегда не в пример обычным девкам праздничный носит. В поле не работает, руки белые не ранит. Дома сидит за куделью, дивные узоры вышивает. Староста гордится дочкой и бережёт её чуть ли не для новгородского князя. Для купца родовитого уж как минимум.

Мой Лель повернулся к ней - ой беда, беда, улыбается он ей ласково, кланяется в пояс, будто княгине какой, речи ведёт прекрасные, до которых мне ужасно завидно. называет её и так, и сяк, и птицами разными, и зверушками, и рыбами... Весь свет животный перебрал, похоже. А она ещё и недовольна!! Руки в боки упёрла, грудью туго стянутой повела.
- Это я-то, - говорит, - лисица черноокая? Хитрая, по-твоему, али сглаз навожу на кого?
- О нет, - вдохновенно возражает ой Лель, - глаза твои черны, как два камня драгоценных, что видел я в горах восточных, где и песни пел о красоте твоей невиданной! Полмира я исходил, а более прекрасной не нашёл.
Мне скулить захотелось. Не нашёл... Вот именно. Разве я - прекрасная? Дёрнуть бы себя как следует за косицы жидкие. Я голову не покрываю даже после замужества - что там прикрывать-то, какую красу девичью, о которой и Лель поёт тоже, пристроясь у огня с гуслями?!..

А Мирка оттаяла. Улыбается ему, ресницами чёрными взмахивает... Сворковались... Ну зачем она родилась здесь, а не где-нибудь в тридесятом царстве, и не вскормлена мухоморами, чтоб была страшная-престрашная и ходила шатаясь!! А то ведь не ходит, а плывёт, и бёдрами кач-кач, кач-кач...
Я развернулась и пошла быстро-быстро. Мой Лель... Кожа белая-белая, как снег после метелицы, а не смуглая, глаза голубые-голубые, как небушко, волосы - как рожь спелая... Сам статен, будто ясень молодой, красивей всех на свете, говорит - заслушаешься, ни разу не запнётся, всегда знает, какое слово получше сказать, а поёт он - соловьи смолкают...

Я плачу, прижавшись к берёзке. Обнимаю её, как мать родную. Она не скажет: "утри сопли и иди уткам задай". Она не прибьёт. Вот только и что я "лисица черноокая", тоже не скажет... Хотя бы мышкой серенькой назвал бы!.. Нет. Он меня словно не видит. Никогда даже словечком с ним не перекинулась. Кто я? Что я? Зачем я живу? Кому я нужна, если я даже себе не нужна... Глупая, глупая, глупая неведома птица, которая торчит в обнимку с берёзой у края поля и смотрит на зелёную-зелёную, ещё не всколосившуюся рожь...