[Чудовтапках]

Седьмая серия.

Прошло три месяца. В небольшом северном городке, как и на всей земле, наступил декабрь, землю устлал белый пушистый снег, дни становились короче, а ночи всё длиннее. Приближалось Рождество. На домах появились цветные мигающие гирлянды и украшения, во дворах дети лепили снеговиков. Зимними вечерами, когда к земле спускалась тёмно-синяя пелена ночи, в домах зажигались уютные оранжевые окна, снег серебрился под луной, а гирлянды моргали разноцветными огоньками, весь городок походил на иллюстрацию с рождественской открытки. Только самый большой дом на окраине был тёмным и мрачным.

Огни в нём зажигались редко, а бывало, что и не зажигались вообще. Про обитателей этого особняка говорили разное: кто-то считал, что в нём живёт сумасшедший учёный с дочерью, кто-то - что странный художник с племянницей. Только в одном были единогласны люди: к этому дому они старались не подходить.
А между тем в доме Уилсонов всё шло своим чередом. После той галлюцинации Роберту часто снились самые невероятные и очень реальные кошмары, но всё-таки это были только сны, что пусть немного, но успокаивало мужчину.
В Сочельник Роберт с криком проснулся от очередного кошмара.

Он давно уже привык просыпаться в ужасе. Подождав, пока прыгающее в груди сердце успокоится, Уилсон поднялся с кровати и выглянул в окно. С неба медленно падали крупные снежинки.

"Рождество", - с горечью подумал Роберт. Ещё одно нерадостное Рождество. Интересно, какой год? Уилсон уже и забыл следить за течением времени. Мужчина посмотрел на календарь. Декабрь 1939 года. Значит, новое десятилетие...
Роберт спустился в столовую. Лорейн сидела на диване, увлечённо читая тяжёлую медицинскую книгу.

- Доброе утро, - произнёс Уилсон. Девочка на секунду оторвалась от чтения, посмотрела на отца стеклянными глазами и снова уткнулась в книгу.
Роберт подошёл к камину. В нём ещё теплились угли. Конечно, он вчера заснул только под утро, а всю ночь сидел здесь, отправляя в огонь одно бревно за другим.
Когда в камине вновь радостно затрещал огонь, Уилсон повернулся к Лорейн. Но девочки уже не было в комнате. Возле дивана лежала брошенная ею книга.

Со второго этажа донеслись звуки пианино.
Вечером Уилсон медленно зашёл в самую маленькую комнату дома - единственную комнату на третьем этаже. Со стен на него смотрели строгие, печальные, но в то же время смиренные и умиротворённые лики святых. Иконы. Уилсон их никогда не считал, но точно знал, что их было больше десятка. В углу стояло большое, в человеческий рост распятие, высеченное из какого-то неизвестного мужчине камня. Статуя была в этой комнате единственным предметом, которого не было, когда была жива Джеки. Она досталась Уилсону в наследство от дяди - большого любителя старины, вместе с множеством других статуй, гобеленов, икон и картин. Все остальные вещи Роберт продал другим ценителям антиквариата, а эту статую почему-то оставил.
Некоторое время Уилсон бесцельно, словно в трансе, ходил по комнате, машинально стирая с икон пыль и паутину.

Губы его шевелились: бессознательно он начал шептать давно им позабытые, как он считал, молитвы.
Неожиданно он оборвал молитву на полуслове и осмотрелся вокруг. Роберт решительно не понимал, как очутился в этой комнате, почему в лампаде, которую он не зажигал уже много лет, горит нерешительный огонёк, почему он - он, не веривший в Господа - почему он только что иступлено молился, стоя на коленях перед распятием?

- Чертовщина какая-то, - пробормотал Уилсон, выходя из комнаты.
За окном стояла синяя ночь. В церкви горели окна, перед ней стояли молящиеся люди - наступило Рождество.
Роберт спустился в столовую и сел на своё любимое кресло перед камином. Рядом с ним, на полу, лежала открытая книга. Уилсон поднял её. Это была книга, которую Лорейн утащила из его шкафа, и открыта она была на разделе "Психические травмы". Роберт перевернул несколько страниц. Фотография душевнобольного, напечатанная на одной из них, показалась ему странно знакомой: где-то он уже видел этот тоскливый, лишённый жизни взгляд. Пока Уилсон вспоминал, где он мог видеть этого человека, или кого-то другого с таким же выражением лица, в комнату, не поднимая глаз, вошла Лорейн. Остановившись в дверном проёме, она подняла глаза на отца и размеренно, глухо, с интонациями Джеки сказала:
- Погаси свет.