«Городской электропоезд №6012 «Свердловск-Сортировочный – Сысерть» прибывает ко второй платформе, четвертый путь» - огласил механический женский голос всю территорию вокзала.
Владик бежал, как всегда опаздывая. Сегодня прошел первый день на новой работе! Какой он был насыщенный! Владик был вне себя от раздиравших его эмоций. Сумка через плечо больно била его по бедрам при каждом движении, рубашка, одетая на футболку, развевалась по ветру. Озорная кепка, натянутая козырьком назад, так и норовила слететь с головы. Он пробежал через второй главный вход вокзала и направился в подземный переход, про себя отсчитывая пути. Каким коротким ему показался день! Но он все успел, со многими познакомился, себя показал в деле, и даже заслужил одобрение начальства!
Вторая платформа! Владик резко завернул и выбежал на асфальтовую поверхность платформы. Городской электропоезд! Какой удачный проект Екатеринбурга! Три остановки, и, минуя всяческие глупые дорожные пробки, Владик будет уже дома, где его поджидают друзья. Он проскочил несколько вагонов и поднялся в третий. Постояв немного в тамбуре, чтобы отдышаться, он услышал, как объявляют отправление городской электрички.
«Эх, как я вовремя!» - довольно подумал Владик. И тут же его мысли устремились к холодному пиву у друзей, к пятничному вечеру, и клубу, где он обязательно сегодня закадрит Катьку! Обязательно!
Владик громко выдохнул и толкнул дверь электрички на себя. Сел на свободное место у окошка практически у самой двери. «Следующая станция – Первомайская. Осторожно, двери закрываются» - проинформировал тусклый женский механический голос, и двери шумно закрылись. Электричка взвизгнула и мягко тронулась.
Владик уставился в окно. Он с детства обожал смотреть в окна поезда, ведь это так прикольно – едешь себе в вагончике, а мимо проезжает так много всего интересного! Он с детским оживлением наблюдал за домами, дорогой за окном, одновременно думая, как подойдет сегодня к Катьке в клубе.
Электричка проехала под мостом, на две секунды стало темно, а потом снова появился свет в вагончике. Владик оторвал глаза от окна и начал рассматривать пассажиров. Их было немного, основная масса народу загружалась в электричку на Первомайской – центральной станции города. Внезапно его взгляд зацепился на девушке, которая сидела напротив него.
Даже не на девушке, а на ее глазах… Владика поразили ее глаза – большие, темно-синие, из-за этого казавшиеся неимоверно глубокими.. И грустными.. Такими грустными, что у Владика невольно сжалось сердце. Белое личико в обрамлении густых, черных как смола волос, заостренный носик – все это притягивало Владика, он не мог оторвать взгляда. Черная кофточка, поверх нее кремовая легкая ветровка (в городе уже который день было прохладно, несмотря на то, что август только начался). Тонкие лапки лежали на коленях, сцепившись в замок. Синие джинсы и кеды. Ничего особенного, обычная девчонка. Но взгляд…
Девушка сидела, уставившись на собственное отражение в стеклянной двери электрички. Ее глаза были наполнены неимоверной тоской, грустью, - Владик не мог подобрать слова.. Ему было непонятно, как так! В развеселую пятницу! Вечером! Когда так все замечательно и хорошо! Когда светит солнце, и кажется, что даже по воздуху летает предвкушение холодного пива и встречи с Катькой – как может сидеть в электричке такая грустная мордашка! «Станция Первомайская. Следующая станция - Шарташ» - встрял в мысли Владика механический женский голос.
Электричка остановилась, в двери повалил народ. Владик видел, что сидевшую на краю скамьи девушку, все время толкали раздраженные усталые люди. То бедрами, то сумками, то руками. Девушка словно не замечала этого. Она лишь опустила глаза в пол и не смотрела на потную толпу, продиравшую себе путь в проходе.
Посадка закончилась, перед Владиком встал тучный мужчина с портфелем и закрыл собой ту грустную девушку. Владик снова уставился в окно. Электричка подъезжала к Шарташу. «Станция Шарташ. Следующая станция - Лесотехническая» - прошуршал голос в динамике. Толпа людей зашевелилась, потревоженная проталкивающими себе путь выходившими пассажирами. Тучный мужчина перед Владиком тоже зашевелился и внезапно сел на место, где только что сидела грустная девушка. Сама девушка уже вышла, Владик лишь успел заметить ее кремовую курточку в дверях.
Владик обернулся к окну, пытаясь высмотреть девушку на перроне, но там ее уже не было, лишь разномастная толпа локтями пробивала себе вход к дверям электрички…
Екатеринбург. Вокзал. Понедельник. 17:29.
«Городской электропоезд №6012 «Свердловск-Сортировочный – Сысерть» прибывает ко второй платформе, четвертый путь» - оповестил весь вокзал скучный голос.
Владик мчался на вокзал. Он опять опаздывал! Сегодня понедельник, он снова прошел незаметно. Владику все больше нравилась его новая работа. А как иначе? Жизнь прекрасна, светит солнце, выходные прошли убойно, Катька теперь с ним. Как же тут не радоваться? Перепрыгивая через две ступеньки, он поднялся на платформу. Раз вагон, два вагон, три вагон – он забежал в третий вагон, и только он очутился в тамбуре, как вокзальный голос объявил об отправлении электрички.
Владик вошел и, довольный, плюхнулся на место возле окна. «Следующая станция – Первомайская. Осторожно, двери закрываются». Электричка поехала.
И только он достал телефон, чтобы позвонить Андрюхе, своему «боевому» товарищу, чтобы обсудить планы на вечер, как вдруг…
Перед ним снова сидела Она. Такая же грустная, одинокая, как в прошлую пятницу. С такими же глубокими синими глазами, в которых застыла та же пустота. Владик замер.
После того, как в пятницу девушка вышла на Шарташе, Владик еще остановку думал о ней, размышлял, какая причина могла расстроить красивое личико. Но на Лесотехнической ему нужно было выходить, и там он попал в пьяные объятия друзей, и сразу завертелась, закружилась хмельная пятница: ледяное пиво, клуб, соблазнительная Катька… Печальная девушка сразу выпала из его головы.
Пока он не увидел ее сегодня. Она сидела и смотрела пустыми глазами на свое отражение. Владик рискнул заглянуть ей в глаза. Там была настолько глубокая грусть в этих темно-синих, казавшихся черными, глазах, что казалось, эту грусть невозможно выловить. Она равнодушно смотрела на стеклянную себя, а волосы двигались в такт электрички, и только их движение оживляло девушку.
Владик задумался. Почему? Почему такое создание может грустить? Может, она кого-то потеряла? Или просто депрессия? Нет, это не похоже на сопливую депрессию, тут всё гораздо глубже и больше. Тут какая-то необъятная боль. И Владик не мог понять эту боль. Он мог ее лишь видеть. «Станция Первомайская. Следующая станция - Шарташ» - прервал мысли Владика громкий голос из динамика. Толпа ринулась на абордаж вагона, бедную девушку каждый человек как будто специально старался толкнуть посильнее, ее острые плечики то и дело вздрагивали от каждого толчка сумкой, зонтика, руки. Владика оттеснила толпа, и он не мог видеть грустное создание.
Застыв в нелепой кракозябре, перед ним заскрипела старуха. Владик уступил ей место, и его вытолкали в тамбур. Там было спокойнее, но не видно было лица девушки. «Станция Шарташ. Следующая станция - Лесотехническая» - объявил всему вагону голос. Вынырнув из толпы, кучка выходящих людей встала в тамбуре на выходе. Вышла и эта девушка. Она встала прямо рядом с Владиком и уставилась пустым взглядом в маленькое окошко двери. У нее был красивый профиль, заостренный носик хорошо смотрелся на этом маленьком белом личике. Густые волосы были так рядом с Владиком, что он мог ощутить их запах. Пахли они превосходно. Ему почему-то захотелось их потрогать. Не просто потрогать, а зарыться в них лицом. Девушка смотрела в окно.
Наконец электричка остановилась, и люди, пихаясь всеми конечностями, начали пробивать себе дорогу. Девушка незаметно и тихо растворилась в этой орущей, раздраженной толпе… Владик мог только вспоминать запах ее черных волос.
Екатеринбург. Вокзал. Вторник. 17:29.
«Городской электропоезд №6012 «Свердловск-Сортировочный – Сысерть» прибывает ко второй платформе, четвертый путь» - монотонно прозвенел женский голос.
Владик гнал изо всех сил. Еще в подземном переходе он слышал, что прибыла его электричка, и он старался успеть. Уже на платформе он услышал – «…отправляется…»..
Но он успел! Да, он задыхавшийся, уже стоит в тамбуре, и электричка уже едет, но он не опоздал! Это победа! Как и сегодняшний отлично защитившийся проект на еще новой работе! Владик отдышался и, еще стоя в тамбуре, вспомнил грустные глаза, и поднял голову.
Сквозь стеклянную дверь на него смотрела та самая грустная девушка. Ее глаза были наполнены слезами, Владик понимал, что она смотрит не на него, а как бы сквозь него. Он стоял, не смея войти. Девушка напоминала съежившегося маленького зверька. Сцепленные ручки, подтянутые ноги, вся ее поза была беззащитна и обособлена одновременна. Девушка как будто хотела защититься от внешнего мира, и была целиком погружена в себя.
Владик не мог объяснить свои чувства – с одной стороны, ему было ее жаль, с другой стороны, он любовался ею… Девушке так шла ее грусть. «Станция Первомайская. Следующая станция - Шарташ» - сказал голос, но Владик не услышал его, он очнулся лишь тогда, когда от стеклянной двери его оторвала чья-то грубая жесткая рука - «Дай пройти!».
Психи, этот больной городской рой проталкивался и уплотнялся в вагоне. Владик стоял в тамбуре. Он уже не видел девушку, но он знал, что на Шарташе она выходит, и она обязательно окажется рядом с ним, тихая и погруженная в себя. Он ждал этого момента, сам не зная почему.
Наконец, она вышла вместе с серой толпой глупых людей. И встала рядом с ним. Так близко. Владику страшно захотелось взять ее за руку, сказать – «Не грусти, малыш, ведь я тут!» Но, конечно, он этого не сделал, («Станция Шарташ. Следующая станция - Лесотехническая») лишь проводил взглядом худенькую фигурку девушки.
Екатеринбург. Вокзал. Среда. 17:29.
«Городской электропоезд №6012 «Свердловск-Сортировочный – Сысерть» прибывает ко второй платформе, четвертый путь» - с какими-то помехами вещал механический голос.
Владик опаздывал, и опаздывал жестоко. Он вчера не пошел гулять с друзьями, поссорился с Катькой, и протрещал весь вечер в аське. Хоть беседа и была ненапряжной, его мысли были целиком посвящены грустной девушке. Что за тайна с ней? Почему она такая грустная, равнодушная, опустошенная, но такая притягательная… Откуда взялась она? Владик не знал. И от этого все больше хотел увидеть ее личико.
Третий вагон. Он успел! Да, он не опоздал! «Следующая станция – Первомайская. Осторожно, двери закрываются». Электричка тронулась. Он заглянул сквозь стеклянную дверь. Да! Ура! Она сидит на том же месте, с теми же глубокими печальными глазами, так же закрывшись от всего мира тонкой курточкой, также невидяще уставившись на Владика.
Владик открыл дверь и уселся на свое обычное место напротив девушки. «Мой грустный спутник, - думал он. – Что тебя гложет? Почему ты вся в себе? Что с тобой произошло, что твои глаза погасли?» Он не переставал любоваться ею.
Необъяснимая нежность захлестнула его, и Владик пересел на скамейку с девушкой, и подвинулся к ней очень близко, сел рядом. Девушка не отобразила его перемещения. Ей было все равно. Ее глаза были пусты и наполнены непередаваемой болью. Владик не отрываясь, смотрел на нее, думая, что она все-таки как-нибудь отреагирует, но все впустую. Девушка была мыслями где-то далеко. А может и близко – внутри себя. «Станция Первомайская. Следующая станция - Шарташ». Двери открылись, еле сдерживая натиск толпы. Люди, эти больные никчемные люди опять принялись пихать девушку в плечо. Владик не сдержался и обнял ее, защищая от беспощадных толчков. Потом он очнулся и испугался, как она отреагирует. Но даже в объятиях Владика девушка не проявляла никаких признаков заинтересованности в происходящем.
Толчки уже давно прекратились, а Владик так и не мог выпустить девушку из объятий. Ему так не хотелось, чтобы она опять сидела одна, отгораживаясь от других своими руками и куртейкой. Он обнимал ее крепче, а ее волосы щекотали ему нос. Он дышал ее запахом и был по-своему счастлив. Вот так бы и сидеть всю свою жизнь, обнимая грустное маленькое существо. «Станция Шарташ. Следующая станция - Лесотехническая». Ничего не бывает вечно. Девушка мягко высвободилась из объятий Владика и пошла к дверям. Владик встал и пошел за ней. Она опять стояла у двери, смотря в маленькое окошко безучастным взглядом. Владик поборол свое стеснение и просто взял ее за руку.
Произошло чудо. Сердце Владика одновременно заликовало и тут же упало в ноги. Девушка повернула свое лицо и посмотрела на Владика уже не пустыми глазами, а вполне осознанным взглядом. Да, она смотрела не СКВОЗЬ него, как все эти дни, а НА него. Молча. Владик не знал, что выражал этот взгляд. Он был какой-то … как с другой планеты. Наконец, он собрался с мыслями и спросил: «Как тебя зовут?». «Мое имя - Одиночество» - медленно, бархатным голосом произнесла девушка, смотря Владику прямо в глаза. Двери открылись, девушка вынула свою руку из руки Владика и мягко растворилась в беснующейся толпе.
Екатеринбург. Вокзал. Четверг. 17:29.
«Городской электропоезд №6012 «Свердловск-Сортировочный – Сысерть» прибывает ко второй платформе, четвертый путь» - объявил женский голос по вокзальному радио.
Владик не опаздывал. Он уже минут 10 торчал на вокзале и ждал объявления электрички. Да, в какой-то мере он надеялся увидеть свою спутницу на вокзале, и урвать лишние 5-10 минут для разговора. Он был уверен, что она с ним поговорит! Твердо в этом уверен. Он обдумывал свой разговор весь вчерашний вечер. С Катькой они расстались, она не может долго обходиться без мужского внимания. Ну да и пофиг.
Девушки не было на вокзале. А что он ожидал? Что она примчится за 10 минут до прихода поезда и будет ждать, чтоб какой-то Владик с ней поговорил?
Владик медленно пошел к электричке. Первый вагон, второй, третий. Третий! Наш!
Владик запрыгнул в вагон и с нежностью посмотрел сквозь стеклянную дверь на место, где обычно сидела его спутница.
Девушки не было. По коже Владика пробежал неприятный холодок. Может, она опаздывает? Может, я просчитался с вагоном? Владик в панике выбежал на перрон и еще раз отсчитал вагоны. Все правильно, он в третьем. А на краю первого сиденья всегда находилась грустная девушка. Только сейчас ее место пустовало. «Следующая станция – Первомайская. Осторожно, двери закрываются». Как? Уже? А как же та девушка? Двери электрички закрылись, и поезд мягко поехал, приятно стуча по рельсам. Владик сорвался с места и побежал по направлению к «голове» электрички сквозь вагоны. Девушки не было. Он побежал обратно к хвосту, внимательно рассматривая пассажиров на сиденьях. Девушки не было.
Что могло случиться? «Станция Первомайская. Следующая станция - Шарташ». Владика придавила плотная толпа раздраженных людей. Он бесновался, он расталкивал всех локтями, пихал в мягкие бока, он протаптывал себе дорогу сквозь обтянутые в разномастные ткани ненавистные ему тела, все еще пытаясь найти Её. Но девушки не было нигде. «Станция Шарташ. Следующая станция – Лесотехническая». В порыве какого-то злого отчаяния он выбежал на станцию. Она должна было сойти на Шарташе, ее надо просто увидеть! Он встал прямо на пути огромной толпы! Толпа не испугалась такого препятствия и всячески толкая и ругая Владика, пыталась убрать его со своего пути. Владик не обращал внимания на толчки, он со всей ожесточенностью высматривал грустные глаза. Наконец, когда последний человек, запнувшись об ногу Владика, тихо ругнулся: «Встал тут блин», Владик понял, что больше ждать нечего. Он еще немного постоял на перроне и отправился домой пешком.
Екатеринбург. Вокзал. Пятница. 17:29.
«Городской электропоезд №6012 «Свердловск-Сортировочный – Сысерть» прибывает ко второй платформе, четвертый путь» - скучно объявил в тысячный раз динамик.
Владик сидел возле вокзала. Он ничего не понимал, что с ним происходит. Прошла ровно неделя, как он первый раз увидел эту девушку, и теперь не может отвязаться от ее призрачного грустного образа. Может, у нее вчера просто не получилось приехать? Может, сегодня она появится, и я поговорю с ней?
Он быстро побежал к прибывшему поезду. Раз, два, три – уже привычно отсчитал он вагоны, быстро запрыгнул в прокуренный тамбур… и..
Горькое разочарование сжало его сердце…
Грустной девушки не было…
Он чувствовал, что она навсегда ушла из его жизни. Он знал, что она больше не поедет с ним. Он откуда-то был уверен, что никогда он не увидит ее грустных глубоких темно-синих равнодушных глаз, погрязших в своей боли и тоске, не увидит ее маленькой одинокой фигурки, острых плечиков и тонких ручек, не ощутит запах и прикосновения ее волос… «Следующая станция – Первомайская. Осторожно, двери закрываются»
Владик опустился на корточки в тамбуре и достал сигареты… Ее имя – Одиночество...
Последний раз редактировалось МЯУка, 02.08.2008 в 15:29.
Причина: Добавлено сообщение
Я ненавижу, когда кто-то уезжает..Такое впечатление, что человек может уехать навсегда, и мы больше никогда не увидимся.. Сам процесс провожания ужасен - уже сумки собраны, но все равно делаю бесполезные движения по квартире - <вдруг что оставил>.. Занять руки, чтобы не тряслись от обиды..Через 15 минут останусь одна.. Сердце сжимается, ловлю взгляды, читаю его по глазам, движениям губ и рук.. Вроде все.. Ну что, пошли? Мои пальцы гладят и сжимают его куртку, как будто в надежде, что смогут его удержать.. Нет.. это ужасное слово Нет.. Ключи взяла? Да, конечно.. Захлопнулась дверь, звук разнесся по всему подъезду и утонул в шагах.. Наших шагах..его и моих.. Спираль лестничной клетки, мелькание соседских дверей..подьездная дверь, порыв холодного ветра и его заботливая рука - застегни куртку...
Идем к машине.. Еще есть несколько минут, чтобы покурить, что-то сказать.. и кажется, что за то время что были вместе - поговорили о многом, но не сказали чего-то главного,недосказали, промолчали. почему? Перебираю мелочь в кармане, неприятный ветер дует в лицо, отворачиваюсь...Огонек сигареты в его руках, отсчет пошел.. у нас не более 5 минут...Мысль - какой идиот придумал такие короткие сигареты..Опять порыв ветра, садимся в машину. Сразу тепло и спокойно. Руки тянутся к нему, прижимаюсь лицом к его плечу, сразу становится тревожно.. Все, он гасит сигарету, у нас не больше минуты. Сильнее обнимаю его..утыкаюсь носом в шею..не хочу плакать, но слезы сами катятся по щекам... 10..9..8..Сердце сжимается как пружина, зажмуриваю глаза..5..4..его рука уже трогает мою мокрую щеку..3..2..1..... и......... вот оно...... - ну все, котенок, надо ехать....слова больно бьют по ушам.. пытаюсь надышаться его теплом, целую, целую, целую, прячу глаза. я тебя люблю.. и я тебя...я напишу.. я буду ждать.. ну все, пока... пока...выкатываюсь из машины, порыв ветра больно ударил в лицо.. сразу стало холодно..темно...стою одна..теперь одна...машина мерно загудела мотором и осторожно начала выезжать на дорогу...три секунды ожидания, прощальный гудок, и старт.. по двору и на шоссе... в последние секунды вспоминаю его лицо, которое уносит машина, пытаюсь укрываться от мерзкого ветра, пытаюсь унять дрожь, сдерживаю слезы...всё...машина скрылась за домом...
внезапно накатывает пустота... не слышу ветра, не чувствую холода, просто остаюсь одна....о.д.н.а. ..... и вдруг накатывает волна боли, щемящей тоски, и кажется, что сердце сейчас порвется в клочки.... бесполезно сдерживать слезы, ветер с неистовой силой бьет по лицу...уехал..оставил..меня..одну...иду в сторону дома, такого пустого без Него...в квартире запах его сигарет, теплый запах.. все кажется таким ненужным и смешным...таким...ненастоящим без него...утыкаюсь в подушку, она пахнет его волосами...рядом прилег кот..
Последний раз редактировалось МЯУка, 02.08.2008 в 12:59.
Первый рассказ навел на мысль, что эта таинственная девушка не была вовсе девушкой во плоти. Он видел ее так. Она притянула его своей загадочностью, и когда он уже чувствовал необходимость увидеть ее, подышать ею, она покинула его, ведь имя у ней - Одиночество. Если бы его не привлекло одиночество (пусть и в лице девушки), то от него не ушла бы девушка, и компания все так же доставляла ему массу эмоций (мое мнение), но он выбрал себе другой путь...
А на счет второго рассказа - грустно. Очень грустно...
«Этот День Победы порохом пропах…» - надрывался старенький радиоприемник на деревянной стене.
Дед Матвей сегодня встал рано. Достал из потрескавшегося шкафа старую выцветшую военную форму, любовно выглаженную еще со вчерашнего дня, провел мозолистыми ладонями по ткани. Тихонько зазвенели ордена. Дед Матвей улыбнулся, вздохнул и начал одеваться.
В шкафу висел еще один костюм с орденами. Белый пиджак и юбка – праздничный комплект его жены. Дед Матвей вчера его тоже тщательно выгладил, хотя и знал, что Наденька больше никогда его не наденет. Уже пятый праздник Победы он встречал один, но всегда накануне подготавливал форму для обоих.
…Его Наденька… Она такая скромная, тихая, мягкая. Ласковый комочек… Столько материнской любви и сострадания было в ее глазах, когда он впервые увидел ее в военном госпитале. Он до сих пор помнит каждую черточку ее лица, наклонившегося к нему, молодому тяжелораненому солдату. Его тогда в 43-ем вместе с остальными привезли после очередного артобстрела. Наденька… Еще совсем ребенок, бегала наравне со взрослыми по госпиталю. Ее еще детское личико было серьезным и одновременно таким нежным. Солдаты очень любили ее, шуструю медсестричку. Тяжелораненые постоянно звали ее, чтоб хоть немного облегчить боль. Умирающих солдат она провожала, держа за руку, а потом закрывала им глаза. Почти не спала, она носила тяжелые тазы с ампутированными конечностями из операционной, перевязывала раны, принимала новых раненых. Никогда не показывала, что устала, хотя валилась с ног к вечеру. Никому никогда не говорила грубостей, каждому старалась уделить внимание. Молодой дед Матвей влюбился в нее сразу, и когда уезжал из госпиталя, пообещал, что после войны приедет за ней. Наденька лишь скромно потупилась и убежала – привезли новых раненых.
Дед Матвей дошел до Берлина, он выжил в этой страшной мясорубке. Он все время думал о Наденьке, и под бесконечными обстрелами, и ночью в землянке. Он бежал в бой, крича не обычное «ура», а ее имя…
Дед Матвей любовно погладил белый костюм, провел рукой по блестящим орденам. …Наденька…
«Сегодня страна празднует 65-летие со дня Победы» - будничным голосом пробормотало радио. Пора! Дед Матвей взял свою боевую гармонь, - верную подругу, что прошла с ним всю войну. На боку большая царапина – след от фашистской пули.
На улице моросил небольшой дождик. Дед Матвей сел на скамейку возле крыльца и закурил. Он жил в небольшом поселке возле железной дороги. Электрички и поезда не беспокоили его, он давно уже привык к грохоту колес. Тяжело закашлялся.
…Он приехал после победы к Наденьке. Она ждала его, хотя все подруги (как он узнал позднее) уговаривали забыть Матвейкино обещание. Он до сих пор помнит ее лицо, когда приехал, увидел, окликнул ее по имени. Невыразимое счастье, две прыгающие косички, пока она бежала к Матвею, крепкие объятия. Потом свадьба, переезд в маленький поселок в Свердловской области, и счастливая семейная жизнь. Наденька и после войны оставалась такой же кроткой, тихой, ласковой женщиной. Матвей мчался после работы к ней, к ребятишкам (родили двоих сынишек), его всегда ждали вкусный наваристый борщ и ласковые руки Наденьки. Выросли сыновья, уехали в Екатеринбург, потом старший – в Москву. Устроились, женились, родили внуков. «Деда Мотя и баба Надя» видели их редко, лишь летом, пока внуки гостили у них в поселке, набирались сил. Остальное время они проводили вдвоем, под шум электричек, под неторопливое течение времени…
Вдалеке показался свист электрички. Сейчас как раз должна подойти пригородная на Богданович. Дед Матвей тяжело поднялся, взял свою потрепанную гармонь и пошел к станции.
«Следующая станция – 1850 километр» - произнес механический голос. Дед одной рукой взялся за поручень, подтянулся на высокую ступеньку. Поправил форму, откашлялся, посмотрел в вагон – сегодня много народу. Теперь пора.
Дед Матвей зашел и закрыл за собой двери. Народ равнодушно оглядел седого старичка и снова уставился по окнам. Дед подтянул гармонь, вздохнул, вытянулся по-военному в струнку и грянул неожиданно молодым, громким голосом:
Дымилась роща под горою,
И вместе с ней горел закат...
Нас оставалось только трое
Из восемнадцати ребят.
Как много их, друзей хороших,
Лежать осталось в темноте —
У незнакомого поселка
На безымянной высоте.
Люди сначала смотрели в свои окна, стараясь не замечать старика в форме, но его голос, видимо, все-таки затронул их души, потому что народ стал поворачиваться к деду Матвею, кое-кто начал шарить в необъятных сумках в поисках мелочи. Молодые же как были уткнуты в плейеры, так и остались в своих наушниках.
Деду Матвею было все равно на реакцию людей. Он пел, закрыв глаза, наслаждаясь звуком своей гармони. Он вспоминал тех, кого потерял на войне, кто умер позднее. Как отвоевывали свою землю у немцев молодые воины. Ведь многим было не больше 18 лет. Как мучались, умирая в военных госпиталях, тяжелораненые солдаты. Как жалко выглядели в прошлом здоровущие парни с ампутированными конечностями, обрубки, похожие на маленькие свертки под одеялом.
Эх, дороги...
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Вспоминал бесконечные окопы, дороги, холод, жару. И вечный немой вопрос однополчан: когда же это все закончится, когда же наступит нормальная жизнь.
Темная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают.
В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь
И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь.
Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,
Как я хочу к ним прижаться сейчас губами!
Темная ночь разделяет, любимая, нас,
И тревожная, черная степь пролегла между нами.
Вспоминал, как жил одной лишь мечтой о Наденьке. Как по ночам курил и представлял их дальнейшую совместную жизнь. Представлял, как она ему обрадуется, когда «ее Матвейка» вернется за ней.
Сухие длинные узловатые пальцы старика быстро перебегали по желтым кнопкам старой гармони. Колоритный и сочный звуковой тембр, украшавший редкие тихие вечера военных, звучал спустя 65 лет также певуче и затрагивал самые потаенные струны сердца. Еле был слышен звон орденов на груди деда Матвея, худощавые руки из рукавов потрепанной гимнастерки крепко и уверенно держали гармонь.
Старик плакал.
Он пел и плакал.
Ходил по вагонам, пересаживался на разные электрички, закрывал глаза, начинал петь и плакал.
Люди, стыдливо пряча взгляд, совали ему деньги. Молодежь равнодушно смотрела в окна, уткнувшись в свои громыхающие наушники. Многие старики, ехавшие на встречи однополчан – подпевали.
Деду Матвею было все равно. Он никого из них не видел, кроме своей Наденьки, для которой и пел.
Один гоповатого вида молодой человек нагло оборвал деда Матвея посреди припева «Темной ночи» - «Что ты дед такую грустную песню воешь! Сегодня же день победы, веселиться нужно! Ну-ка давай спой нам про то, как мы «этот день приближали как могли». – и, улыбаясь, развалился на скамье в ожидании песни.
Дед замолчал. Уставился в пол. В вагоне повисла неловкая тишина. Парень с вызовом крикнул: «Слабо что ли, старый? Давай, пой!»
Дед поднял глаза на наглого парня. И… тихо запел:
День Победы, как он был от нас далек,
Как в костре потухшем таял уголек.
Были версты, обгорелые, в пыли,—
Этот день мы приближали, как могли.
Парень радостно хлопал в такт музыке, ногой оттаптывая ритм, будто подыгрывая какой-то популярной песенке. А после того, как дед Матвей закончил, протянул ему 10-рублевую купюру: «Держи, старый! Заслужил!»
Дед презрительно посмотрел на протянутую мятую бумажку, развернулся, и ушел в тамбур. Вслед ему раздался мат парня.
Станция Косулино. Его станция. На сегодня хватит. Дед Матвей тяжело спустился со ступенек электрички, придерживая гармонь, дошел до своей скамейки, сел и закурил. Очень болели ноги, ныли пальцы от того, что целый день пропел в электричках. Красными от слез глазами дед смотрел на заходящее солнце.
…Наденька покинула его пять лет назад. Без нее одиночество накрыло старика с головой. День Победы слишком много для него значит. Он сегодня не встречался с друзьями-однополчанами, не принимал поздравления от малышей, не сидел на школьных вечерах и не рассказывал о славных боях. Но он вспомнил всех тех, кто был с ним на той войне и не вернулись домой, всех, в кем он воевал бок о бок, вспомнил свою Наденьку, вспомнил искалеченных несчастных молодых ребят, кровь, пот, слезы тех страшных военных лет. Увидел новое поколение тех людей, ради кого они воевали и умирали, ради кого защищали страну, и чье будущее спасали.
Ему здесь больше нечего делать, его уже ждет Наденька, как и тогда ждала, в войну. И они обязательно снова увидятся. Иначе просто не может быть…
…Рано утром обходчики путей нашли на скамейке окоченевшее худое тело старика в гимнастерке. Рядом с ним стояла старая потрепанная гармонь, явно еще военная. Под гармонью на скамейке было выцарапано гвоздем одно лишь слово «Надя».
Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи...
Вот и сейчас надо мною она кружится.
Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь,
И поэтому, знаю, со мной ничего не случится!
Марина, спасибо тебе за этот рассказ. Сейчас сижу и плачу на работе... а меня никто не поймет... Ты разбудила во мне давно угасшие чувства к моему единственному деду, раненому на войне. Он также показывал нам свои ордена, но для нас это были просто значки и ничего бОльшего... Марина, ты не представляешь даже что ты сделала со мной своим рассказом, если бы я его не прочитала сейчас, то приехав на родину даже не подумала бы сходить и попроведать моего старого дедушку, прошедшего войну, воспитавшего троих сыновей и пережившего смерть любимой жены (бабушки). Я ужасно сожалею, что не поняла этого раньше, если бы не прочитала твой рассказ, то не поняла бы никогда... Как же мне сейчас хочется просто обнять своего старого дедушку! Спасибо еще раз!!!
>>Электричка<< Сборник рассказов
Линейный вид
