Попробовала новый способ обработки - на мой взгляд, так получается объемней и реалистичней. Хотя он подходит не ко всем фотографиям по цветовому тону...
Предупреждаю, скринов мало, так как иллюстрировать беседы я не мастер...
Всем любителям "Дракулы Брэма Стокера", "Ван Хельсинга" и иже с ними посвящается
------------
Глава 6
В которой появляется много темных личностей и темного прошлого.
А нам с тобой
Опять не повезло
Куда нас занесло
Откуда мы и кто?
Ю. Чичерина, «Поезда».
«Приключения - это какая-нибудь зараза все время норовит тебя убить.»
О. Брилева, «По ту сторону рассвета».
- Кто… кто это? – прошептала я, глядя на Мари.
- Это? – растерянно спросила девушка, не догадывавшаяся о причинах такой перемены моего настроения – Разве я не рассказывала тебе о нем? Это наш старый друг Дамиан…
- Это он? Надо же…
Не знаю, чем было вызвано мое недоумение. Может быть, тем, что у меня никак не укладывался в голове тот факт, что призрачное видение из моего сна может иметь имя, знакомых, невесту и вообще какую-то свою жизнь (бывшую, к тому же, не в пример дольше моей) за пределами царства сновидений.
Однако за последние дни все встало с ног на голову – путешествия в параллельные миры оказывались реальными, ставшие вдруг вполне материальными существа из легенд и фантастических романов являлись по мою душу, а фантомы из старых сновидений обретали плоть и кровь. И мне не оставалось ничего другого, как с этим примириться.
Так что я постаралась придать своему лицу нормальное выражение и сказала как можно спокойнее:
- Просто мне показалось, что я уже где-то его встречала. Это была всего лишь ошибка. Прости, если я тебя напугала. А… это Лиз, да?
Я ткнула пальцем в фигурку невысокой юной девушки с волнистыми светлыми волосами. Она стояла за креслом, потупив глаза, то ли стесняясь, то ли грустя, то ли желая показать, какая она скромная и тихая.
- Да, это Лиз. – ответила Мари – Она очень мила, не правда ли?
Я кивнула, продолжая глядеть на фотографию. Помимо Лиз и Дамиана, на ней была запечатлена лежащая на ковре у ног последнего брюнетка в длинном белом платье. Она, должно быть, считала, что у нее взгляд роковой женщины… но лично мне хотелось сказать ей, что я, конечно, все понимаю, день не удался, маникюр тоже, в стоматологии вообще три шкуры содрали, но зачем так злобно смотреть-то?! Вы же так всех окружающих распугаете, дамочка…
На полу возле кресла Дамиана стоял бокал с чем-то, что я могла бы принять за красное вино, если бы не знала о том, кто составляет основной круг общения Мариэтты. Если темноволосую «дамочку» и мучили какие-то проблемы, то Дамиан производил впечатление не-человека, совершенно довольного не-жизнью (во сказала…). Только вазы с фруктами и золотой лепнины на потолке и стенах не хватало для полного впечатления обличающей пороки буржуазии работы художника периода раннего большевизма… вот только лично меня бы вместо возмущения при взгляде на эту идиллическую картину охватила зависть – живут же люди… пьют, понимаешь, кровь из народа…
Несмотря на то, что брюнетка была заметно старше Лиз, по красоте она ей ничем не уступала. У нее были огромные темные глаза, холеное лицо, которое совершенно не портила сильная бледность, пухлые губы… короче говоря, живи она в наше время - могла бы смело отправляться в Голливуд и становиться дублершей мисс Джоли.
И если в «невинном ангелочке» Лиз никто бы ни за что не заподозрил вампиршу, пока не столкнулся бы с ней ночью в узком переулке, то ее приятельница вызывала довольно сильные сомнения в истинном происхождении и значении выражения «женщина-вамп».
Интересно, если Лиз – невеста Дамиана, то кем ему приходится «роковая» брюнетка? Сестрой? Хм… они действительно похожи. Да, должно быть, это его сестра. Или, во всяком случае, родственница. Да, похоже, характер у нее явно не ангельский. Несладко Лиз, когда она все-таки станет миссис (или леди?) Хэлкар, придется с такой золовкой…
- Как ее зовут? – поинтересовалась я, указывая на брюнетку.
- Ее зовут Селен.
- Красивое имя. А это его сестра, да?
- Нет, - покачала головой Мари – Это его невеста.
На миг я потеряла дар речи. Ерунда какая-то… может быть, Мариэтта ошиблась?
- Нет, ты не поняла. Я спрашиваю про Селен.
- А я отвечаю про Селен. – девушка едва заметно улыбнулась одними уголками губ.
- А… она его бывшая, что ли? – догадалась я – И она тоже у него гостила, когда ты приезжала? Надо же… высокие отношения, нечего сказать...
Наверное, лишь воспитание «благородной леди» позволило Мари не посмотреть на меня, как на больную и покрутить пальцем у виска, а мило улыбнуться и терпеливо сказать:
- Нет, она тоже его невеста, и вовсе не бывшая.
Наверное, только моим изумлением и растерянностью можно объяснить то, что в следующую секунду я задала, должно быть, глупейший вопрос в своей жизни:
- Он что, мусульманин?
Судя по легкому шоку, отразившемуся на лице Мариэтты, по ее шкале умственных способностей я теперь занимала почетное место где-то между инфузорией-туфелькой и колченогой табуреткой.
Однако она взяла себя в руки и спокойно произнесла:
- Разумеется, нет. Отчего ты так решила?
- Ну, как же… вроде как двух жен…ну, невест одновременно может иметь либо мусульманин, либо брачный аферист. Он что, брачный аферист?
Мари уже тихо сползала по стулу…
Ее дальнейшие объяснения были достаточно путаны и часто прерываемы моими вопросами, но, что удивительно, я все-таки смогла что-то понять.
Как известно, страх связывать всю свою жизнь с одной-единственной избранницей порой имеет место быть у некоторых даже в наш век отношений в духе «схожу-ка, девчонки, я замуж ненадолго…», не говоря уже о временах, когда фраза «пока смерть не разлучит вас» имела вполне реальное значение, и в большинстве случаев разлучить супругов могла лишь старушка с косой. А как быть, если оба бессмертны, и вышеупомянутая формулировка бессильна, и сия «ячейка общества» будет продолжать свое существование не десятилетиями, а веками? Нет, конечно, замечательно, если кровососущая парочка живет, как Эдриан с Мари, душа в душу (что по причине отсутствия у них последних само по себе проблематично). Но, увы, очень часто любовь оказывается куда короче жизни, тем более вечной. И что делать, если от вида некогда любимой, а теперь постылой до невозможности «половинки» хочется броситься на осиновый кол? Но – все это составляет неразрешимую проблему, только если «половинка» именно супруга. А если просто невеста? Ну и что, что вечная? Зато у нее всегда будет повод часто надевать такое красивое белое платье и милый веночек из флердоранжа (который раньше приводил Мари в дикий восторг, да и сейчас не утратил для нее своего очарования)…
Возможно, конечно, рассказы о подобной причине таких странных союзов, возникших в незапамятные (для Мари и даже для Эдриана) времена были всего лишь ходившими в определенных кругах забавными байками, не имевшими ничего общего с действительностью (во всяком случае, Мариэтта им не очень-то верила), а на самом деле основание для них было куда более прозаичным – традиционное венчание было бы для сородичей Мари, мягко говоря, трудноосуществимым. Ну а ЗАГСов в те времена еще не придумали…
Со временем эта своеобразная «помолвка» превратилась в нерушимую традицию для всего «клыкастого высшего общества», и на вопросы новообращенных вампирш, почему нельзя поступить как нормальные люди хоть раз в жизни, уже даже не пытались приводить никаких причин – ни выдуманных, ни реальных - просто пожимали плечами и говорили: «Это обычай». Была даже придумана своеобразная церемония «вечного обручения», бывшая, впрочем, скорее данью имиджу. Темный зал, свечи, полнолуние, невеста в черном платье, летучие мыши в качестве свидетелей… вся классика жанра (голливудских ужастиков). Но на самом деле к этому антуражу все относились скептически, а церемонию считали скорее забавным представлением, вроде популярных у нас «свадеб в стиле 19 века». Были, конечно, отдельные экземпляры, полагавшие, что они до сих пор живут при Дракуле, и к обряду надо относиться со всей серьезностью, а «невест» иметь непременно множественное число. Желательно троих, как у вышеупомянутого прародителя (так и хочется добавить «отца и вождя») вурдалаков (на этом месте рассказа Мари я едва не ляпнула «Да знаю, знаю, в кино видела»). Однако, как это часто бывает, в жизни все оказывалось куда сложнее, чем в кино, так как на пребывание в таком вот «гареме» соглашались обычно девушки, страдающие либо от хронического недостатка гордости, либо от столь же хронического переизбытка любви к «жениху».
Подобные «консерваторы» встречались очень редко, и в разговорах о них часто звучали фразы «Какая дикость!», «И это в наш просвещенный век!», «Человеку бы общество такого не простило! Передайте-ка мне ту рюмочку с первой отрицательной…», «Бедные девушки» и «А все же в этом что-то есть…».
Мари, говорила, смеясь, что Дамиан, относившийся, как нетрудно догадаться, к этим «блюстителям традиций», похоже, решил собрать «полный комплект» - блондинку и брюнетку себе уже нашел, а когда-то, говорят, предлагал руку и сердце какой-то рыжей, но она благоразумно отказалась. Так что набор так и остался неполным…
Я внезапно заметила, что у обеих девушек на фотографии были совершенно одинаковые белые платья. Нормально… этот Дамиан что, их еще и в униформу наряжает?
- Дурдом на выезде, буйнопомешанные на моционе. – резюмировала я.
Да уж… действительно – оригинал он, ничего не скажешь… если у этой публики были когда-то такие традиции, ничего удивительного, что желающих их блюсти так мало. А эти Лиз с Селен? Вот чем они думали? Тоже мне, одалиски нашлись…
Хотя… я была вынуждена признать, что понять их в общем-то можно. Что-то такое в этом Дамиане было. И это «что-то» называлось неодолимая притягательность. Даже во сне я всегда это чувствовала, раз за разом, снова и снова идя к нему, как кролик к удаву, чтобы еще раз ощутить проклятую боль в шее и проснуться в холодном поту. И почему, почему мне уже столько лет снится человек (ну, не человек), которого я даже никогда в жизни не видела, которого ни разу не встречала? Ведь это не может быть просто так. Слишком много совпадений… слишком много всего свалилось на мою больную голову. Я с какой-то опаской покосилась на фото. Теперь мне казалось, что запечатленный на ней знакомый Мари смотрит прямо на меня. И от этого взгляда мне было почему-то не по себе…
Мариэтта тем временем вдохновенно вещала о том, что ее Эдриан совсем не такой, что она у него любимая и единственная, что он всегда называет ее Мари вместо Мариэтты (кроме как когда он сердится)потому что считает, что это имя ей больше подходит, и что это очень мило.
- Он говорил мне тогда, что я хрупкая, как стебелек полыни, и нежная, как цветок ириса, и мне совсем не пристало такое мещанское имя Мариэтта… по правде говоря, оно и впрямь никогда мне не нравилось… - глаза девушки блаженно затуманились дымкой приятных воспоминаний. Я же решила, что подобные комплименты, должно быть, были сочинены после перебора чтения ботанической энциклопедии.
Ознакомив меня с полным перечнем всех признаний, заверений в вечной любви и сладких слов, сказанных ей Эдрианом за все время их знакомства и «помолвки», Мари перешла к непосредственно истории заключения последней и всех событий, к этому радостному факту приведших. История была проста, как табуретка, и романтична, как любовные романы в мягкой розовой обложке, и, задумай кто и впрямь увековечить ее в своем произведении, книга разошлось бы, как горячие пирожки, заставляя девочек от тринадцати до семнадцати лет, находящихся в бесконечном поиске истинной, светлой и пушистой любви, проливать над ней слезы умиления. Особенно, если учесть нынешнюю моду на инфернальных существ.
Мариэтта Брэмфорт всегда была девушкой нелюдимой, тихой, вечно витавшей в облаках. Ни лежащие где-то вдали большие города, ни «выезды в свет» ее, в отличие от большинства ровесниц, вовсе не привлекали, и потому Мари, едва окончив местный пансион (где она предпочитала общению с подружками нелегальное чтение любовных романов), надежно забаррикадировалась в их с отцом уединенном поместье с романтичным названием Плакучие Ивы. Выманить ее оттуда невозможно было ни под каким предлогом, да никто особо и не пытался, так что Мари могла, ни о чем особо не беспокоясь, предаваться чтению, рисованию и мечтам.
С Эдрианом она познакомилась на охоте. Нет, не подумайте, что он в компании приятелей травил борзыми кабанов, а Мариэтта неподалеку прогуливалась верхом и наблюдала за этим с интересом ученицы естественнонаучного класса, глядящей на препарирование лягушки. Охота была совсем другая… на нее Эдриан, как и прочие его собратья, как правило, ходил пешком. И без собак. И обычно ночью.
В тот вечер было пасмурно и, кажется, собирался дождь. Но на это совсем не обращала внимание хрупкая кудрявая девушка в длинном розовом платье, стоявшая возле плакучей ивы (в честь засилья в здешнем округе которых и было названо близкое поместье), спускающей свои ветви к холодной узкой реке . Она задумчиво глядела вдаль, казалось, пребывая мыслями где-то очень далеко отсюда. И когда на спокойную свинцовую гладь упали первые капли дождя, девушка и не подумала встать и отправиться домой. Не больше интереса у нее вызвала и видневшаяся между деревьями темная фигура. Действительно, подумаешь – какой-то милый молодой человек (надо же, сколько ошибок можно допустить в такой короткой характеристике…) гуляет…
У Мари был довольно однообразный распорядок дня - после обеда девушка всегда брала свою любимую шляпку (чтобы на ее белоснежной коже, не дай бог, не появился хотя бы намек на загар), какой-нибудь пухлый роман и отправлялась к реке - читать и наслаждаться уединением. После наступления сумерек она с сожалением закрывала книгу, и, либо шла домой, либо оставалась еще ненадолго на облюбованном месте - помечтать, подумать, повздыхать над судьбой героини романа (или, напротив, ей позавидовать). Поглощенная своими мыслями, она обычно не замечала ничего, что происходит вокруг.
В этом «молодому человеку» повезло, ведь если бы юная обитательница Плакучих Ив была не так увлечена своими размышлениями, и задержала бы взгляд на нем, то отметила бы с некоторым удивлением, что на его бледном лице было странное напряжение, злость и… страдание?
Злость была на самого себя, страдание – от проклятой невозможности решиться.
Его предполагаемая жертва была с гастрономической точки зрения просто «девушкой-мечтой» - юная, невинная, группа крови редкая, шейка нежная… но было в ней еще что-то. Что заставляло считать собственное желание утолить проклятый, так невовремя пробудившийся голод чуть ли не святотатством (убить – такого ангела?!) и смотреть, смотреть, не смея отвести взгляд, на девушку. На то, как ветер треплет ее мелкие кудряшки, как радостно она улыбается и как смешно нахмуривается, порой закусывая от волнения губу, вспоминая, видимо, события романа.
Короче говоря, помучившись некоторое время сомнениями на тему «Пить или не пить?», Эдриан ретировался от греха подальше, решив либо подыскать себе менее привлекательную и смущающую отсутствующую душу жертву, или попросту пообедать консервантами из бочек в подвалах имения. А что? Кровь семидесятилетней выдержки – это вам не котлета из фаст-фуда… в чем-то даже получше Мари будет, а такие угрызения совести вызывать не станет. В конце концов, часто ли мы задумываемся над тем, что содержимое нашей тарелки когда-то бегало и мычало?
Что же касается запавшей вампиру в душу Мариэтты…
Несмотря на весь свой аристократический лоск, Эдриан был в душе парнем простым, как инструкция «Сделай сам», и искренне не понимал, почему он должен устраивать для понравившейся девушки долгий марлезонский балет с прогулками под ручку, выжиданием года (!) перед тем, как сменить обращение к избраннице с «мисс Брэмфорт» на «мисс Мариэтта» и ежедневно присылаемыми корзинами белых роз (которых он не любил, считая пошлыми и помпезными. Но если бы Эдриан прислал ей веночек черных гвоздик, его могли неправильно понять). На протяжении двух дней он сидел в своем имении, пил консерванты и сочинял вирши в духе «Твои глаза как медный купорос».
Промариновавшись немного таким образом, мистер Уоллес пропустил еще пару стаканчиков – для храбрости, попросил родственников с фамильных портретов пожелать ему удачи (портреты загадочно промолчали), и отправился на поиски прекрасной незнакомки. Они были недолгими – округ относился к тем, которых на уроках географии называют «полтора человека на квадратный километр». А кудрявых девушек семнадцати лет от роду там было даже чуть поменьше, чем полторы.
Эдриан, проведя много бессонных часов в сочинении красивых признаний, в конце концов решил, что будет импровизировать и вообще разберется по ходу дела, после чего отправился высыпаться, собираясь отправиться к Мариэтте с чистой головой, вскоре после пробуждения. Ну то есть в час ночи…
Зашел он, вежливо постучав… в окно. Оно, к счастью, было открыто, и Эдриан, недоуменно пожав плечами, не дождавшись ответа, зашел, неэлегантно врезавшись в стоявшую прямо под окном и не оставляющую никакой возможности для маневров тумбочку, сбив на пол лампу и отпустив сквозь зубы пару емких характеристик сего предмета мебели, тех, кто его сюда поставил, и всех владельцев дома и их родственников в целом. Мариэтта, до этого момента мирно почивавшая, услышала шум и открыла глаза…
Причина, по которой она не заорала и не огрела ночного гостя по голове так удобно лежащим все на той же тумбочке томиком лорда Байрона, до сих пор остается тайной, покрытой мраком, для меня, Эдриана и самой Мари. Но, то ли девушка еще не до конца проснулась, то ли решила, что просто переела на ночь булочек с маком и теперь видит такой странный сон, но факт остается фактом – вместо того, чтобы поступить вышеуказанным образом, она просто села на кровать и ошалело уставилась на Эдриана. Последний не растерялся и, понимая, что Мари может выйти из ступора в любой момент, незамедлительно одной рукой нежно сжал ее тонкие пальчики, а другой закрыл ей рот и, стоя (точнее, сидя) в такой вот неудобной позе, на протяжении десяти минут пел дифирамбы поочередно ее глазам, личику, губам, кудрям, ручкам и имени.
Решив, что девушка уже морально подготовлена (Мариэтта была красной, как маков цвет, и блаженно улыбалась), Эдриан перешел к обрисовыванию радужных перспектив вечной жизни. На его счастье, Мари тогда как раз была увлечена поэмами все того же Байрона, и прекрасный обладатель благородной бледности и острых клыков, шепчущий ей «Я отдал бы тебе свою душу… если бы она у меня была» (о, какое неподдельное страдание читалось в его глазах! Тут и камень бы растаял…) произвел на ее неокрепшее девичье сердце просто неизгладимое впечатление.
Хотя, как стало ясно пять минут спустя, ее моральную подготовленность Эдриан все-таки переоценил – ведь, когда он (опять-таки решив «Чего тянуть-то?») прижал ее к себе и поцеловал, бедная Мариэтта чуть не скончалась прямо у него на руках от стыда и смущения. Ведь это ж как можно! На первой же встрече! Без года выжидания! Без торжественного объявления об их помолвке! Без праздничного ужина в честь обручения! Без…без… да практически без всего, если не считать ночную рубашку длиной с бальное платье и толщиной с бронежилет!
Недостойно, в общем, благородной леди…
Однако времени для этих высоких переживаний Мариэтте оставили немного – так как сомнительное удовольствие лицезреть этот исторический момент имел услышавший голоса сладкой парочки отец юной Мари, почему-то не разделявший ее восторга относительно обаятельных инфернальных личностей. И если неких абстрактных «личностей», бывших героями зачитанных до дыр книг в черных обложках он еще мог терпеть, то проявлять такую же снисходительность к личности вполне материальной, блондинистой, клыкастой и застигнутой в спальне любимой дочери мистер Брэмфорт решительно отказывался. Осиновых кольев у него под рукой в тот момент не было, идти за чесноком на кухню было слишком долго (да и потом, он, как истинный дворянин, обычно не опускался до таких дел, как самоличная ревизия продуктов и проверка факта их прихватизации прислугой, так что теперь имел весьма смутное представление не только о местонахождении чеснока, но и вообще о его наличии). Но отец Мариэтты, при всех своих недостатках, был человеком смелым и находчивым – и поэтому, схватив первый же попавшийся под руку на пути к комнате дочери тяжелый предмет, осуществил акт экзорцизма с помощью подручных средств. Проще говоря, набросился на врага с зонтиком... (он же трость, он же средство обороны, он же украшение прихожей... он же Гоша, он же Юра, он же Жора... многофункциональный такой зонт, современным производителям всевозможных "два (три, четыре, десять...) в одном" и не снилось!).
В продолжавшимся минуты две нестройном хоре голосов можно было разобрать, если очень постараться, фразы «… за честь моей дочери!», «Ты все неправильно понял!», «Как вы смеете!» и «Не виноватая я, он сам пришел!». Хотя в убеждении относительно последнего мистер Брэмфорт вовсе не нуждался – он и без того давно привык считать свою дочь невинным ангелом, который виноватым в чем-то не может быть по определению. И даже он когда застал ее однажды вырезающей с задумчиво-мечтательным видом лозунг «Dracula forever!” на крышке антикварного рояля, списал все на дурное влияние чрезмерного увлечения готической литературой и лишь посетовал на то, что дочурка не увлекается, как все нормальные романтичные юные девушки, какими-нибудь рыцарскими романами.
Перед Эдрианом Уоллесом встала тяжелая моральная диллема – с одной стороны, перспектива быть избитым на глазах у любимой девушки его вовсе не прельщала. Справиться с человеком, причем далеко не юного возраста, он мог бы без труда, но Эдриан справедливо полагал смерть или тяжкие увечья будущего тестя не лучшим началом для семейной жизни. Поэтому он уже собирался произнести: «Так, давайте успокоимся и поговорим как люди, к чему…», но острая боль в щеке и удар застигли его еще на слове «давайте». В голове Эдриана пронеслась запоздалая мысль, что у наконечника этого зонтика был какой-то подозрительно серебряный блеск. Перед глазами все поплыло, и он вновь упал к ногам Мари, но на этот раз уже в самом буквальном смысле… однако ни рассудок, ни сознание его полностью не покинули, и потому он не стал милостиво дожидаться, пока мистер Брэмфорт, пользуясь «передышкой», сбегает за ружьем (он предпочитал радикальные методы отваживания предполагаемых зятей…), а предпочел воспользоваться аварийным выходом (окном) на пару с Мариэттой. Последняя не особо понимала, что происходит, почему она должна прыгать со второго этажа и в одной ночнушке, да еще и босиком, в дождливую ночь. Но рассудок подсказывал ей, что она сейчас бежит из дома вместе с возлюбленным, что очень романтично и вполне в духе героинь любимых романов. Правда, с вышеуказанным возлюбленным они были знакомы ровно полчаса… но зато он был красивым, галантным (если не считать некоторых незначительных мелочей вроде привычки входить через окно) и бессмертным, что, по мнению девушки, вполне это искупало. Времени на превращение в нетопыря у Эдриана не было, а Мариэтте подобная возможность была недоступна вовсе, поэтому прыгать пришлось обычным способом, мягко приземлившись в росшие под окном кусты розмарина.
Традиционную церемонию «обручения» с обращением вместе устроить так и не удалось – укус пришлось совершать в ближайшей роще, так как добираться до мрачного имения было гораздо быстрее по воздуху. Ну не мог же Эдриан предсказать, что встретит такую прекрасную девушку, отправившись на охоту в очень дальние «угодья»…
- Я… я… я теперь мертва? –тихо спросила Мари, прижимая руку в кровоточащей ране на шее. Ее била дрожь от холода и запоздалого страха. Сам укус не был очень мучительным. Не было ни наслаждения, о котором писали в одних книгах, ни агонии, о которой говорилось в других. Была краткая и острая, как от укола, боль, продолжавшаяся не более секунды, а потом на девушку накатило странное, но приятное ощущение полусна, как от морфия (конечно, она никогда не пробовала морфий, но… Мариэтта была любознательной девушкой, которая читала много – в том числе и того, что не стоило бы читать юным мисс из благородных семей. Но, с другой стороны, юные мисс из благородных семей обычно и под дождем в ночной рубашке не бегают, и от отцов под покровом ночи не сбегают…).
- Нет, что ты. Ты бессмертна. – прошептал Эдриан, крепко держа девушку в объятиях в тщетных попытках ее согреть.
«Ты ведь мечтала об этом, так?» - мысленно спросила себя девушка.
- У тебя кровь на щеке. – произнесла она вслух.
- Что? Да… - Эдриан поморщился, прикасаясь рукой к ране. Она была совсем пустяковой… на первый взгляд. – Не бойся за меня, я думаю, это скоро заживет. Хоть это довольно опасно…
- Опасно? Но ведь это всего лишь царапина!
- Оставленная серебром, любовь моя, оставленная серебром…
- А что такого? Ну, я понимаю, если б его серебряной пулей ранили. А то ведь наконечником зонтика зацепили! – перебила я Мариэтту на этом месте рассказа.
- Неужели ты не знала? – удивилась девушка – Ведь серебряный кинжал для… для нас – это то же, что отравленный – для людей. Даже легкую рану бывает трудно залечить…
- Но ведь это был не кинжал.
- Поэтому с Эдрианом ничего и не случилось. – серьезно кивнула Мариэтта.
Я лишь посочувствовала мысленно бедным кровососущим. Это ж надо – ни тебе столовое серебро во время какого-нибудь званого ужина не выложить (вдруг порежешься… хотя, тем, кто боится порезаться серебром, обычно столовые приборы во время еды без надобности), ни серебряные сережки надеть, ничего…
- А что, неужели отец не попытался тебя удержать? – недоверчиво спросила я.
- Что ты! Он так долго кричал мне «Мариэтта, вернись! Вернись немедленно! Ты сошла с ума, что ты делаешь!». Он ведь не мог за нами гнаться – седлать лошадь было бы слишком долго, а для пеших прогулок босиком под дождем он был… м-м… несколько не в том возрасте.
После тяжелого для новообращенной превращения в летучую мышь и длительного воздушного путешествия Мариэтта на момент успешного приземления на крышу была ненамного более живая, чем ее спутник, и поэтому сразу по ее прибытию в поместье началась суета вокруг дивана… на котором лежала Мари. Она была приятно удивлена таким вниманием и думала, что если б знала, что такое будет – давно бы уже сбежала. А то, стоило немножко пострадать, и на тебе – сразу и «горячую ванну для мисс», и «подогретой крови третьей группы», и «любимая, как ты?».
Одноактовый спектакль для ограниченного круга аудитории под названием «Ах, мне плохо!» продолжался около часа, и вскоре Мариэтта уже томно возлежала на софе и, держа в одной руке хрустальный бокал с той самой третьей группой, довольно энергично для несчастной умирающей рассуждала о том, что свадьбу (точнее, ее своеобразный эквивалент) она хочет провести по-человечески (во всех смыслах). «У меня должно быть шелковое белое платье и венок из белых ирисов. Розы – это пошло! И надо, чтобы приехала моя мама. Сейчас она поехала на воды, в Баден-Баден, но скоро вернется. Что? Разумеется, ужин для моих гостей должен быть приготовлен отдельно!». Бедный Эдриан сначала было пытался возражать, но ответом ему был несчастный, умоляющий взгляд прямо-таки ангельских глаз Мари. И он понял – сопротивление бесполезно…
Мариэтта настояла на том, чтобы послать отцу составленное по всей форме приглашение (кроваво-алые чернила, печать в виде черепа, готический шрифт). Она, на самом деле, даже не надеялась на ответ, так как, при всей своей романтичности, понимала, что вряд ли он теперь питает к будущему «зятю» теплые чувства. Однако, к ее удивлению, мистер Брэмфорт им все же ответил. Ответил еще как… популярно и предельно ясно изложив на пяти листах все, что он думает о будущей церемонии, обычаях, согласно которым она проводится, Эдриане, его знакомых, предпочтениях и родственниках по материнской линии. Мари, до того момента не слышавшая, чтобы отец произносил хотя бы слово «недоумок», впала в шок… конечно, после тех проклятий, что он кричал вслед убегающей парочке, странно было бы ожидать иного ответа. Сама Мариэтта смогла разобрать тогда только сказанное в самом конце «Да будь проклято это все! Чтоб духу вашего племени вурдалачьего здесь не было! Слышишь?!». Если бы избранником дочери был обычный человек, мистер Брэмфорт бы либо приехал на свадьбу, где до конца вечера в свое удовольствие портил бы всем настроение своим постным видом, либо, в крайнем случае, ответил бы вежливым отказом. Но к вампирам у него было отношение… предубежденное.
Мать Мари, однако, от визита к дочери и Эдриану не отказалась…
В результате эта церемония «обручения» вошла в золотой фонд историй вампирского общества, а после того, как Мариэтта пару раз неосторожно рассказала новым подругам о том, как они с Эдрианом познакомились, последний надолго стал героем романсов и анекдотов.
Я уже начала думать, что, как в известной песне – «Эта грустная сага никогда не закончится», но, кажется, даже Мари в конце концов выдохлась.
- Я, пожалуй, попрошу Бесси проводить тебя до твоей комнаты. – сообщила она – Знаешь, ты выглядишь довольно уставшей.
Гениальная догадка! Блестящая дедукция, браво, Холмс! Изможденный вид, слипающиеся глаза и сонное лицо она, должно быть, считала раньше признаками бодрости и глубочайшего интереса к рассказчику…
Появившаяся вскоре Бесси – молодая темноволосая девица в платье с передничком – мило улыбнулась, показывая остренькие клычки, произнесла «Мисс, идите за мной», и, благополучно препроводив меня до двери искомой спальни, с легким поклоном скрылась из виду.
Я облегченно вздохнула, приоткрыла дверь, с предвкушением думая о том, как я лягу в чистую постель, на свежие простыни, пристрою голову на прохладную подушку… в следующую секунду эти сладостные фантазии были наглейшим образом прерваны – я почувствовала, как кто-то схватил меня за руку и притянул к себе.
- Эй! – взвизгнула я, решив, что это хозяин поместья решил все-таки не отказывать себе в теплой и свежей девичьей кровушке этим вечером – Отпустите меня! Я буду жаловаться!
Куда именно я буду жаловаться, я тогда еще не придумала, но времени на это мне и не дали – я лишь осеклась, разглядев во тьме коридора лицо моего спутника. Он стоял у самой двери, практически вжавшись в стену. Учитывая его далеко не хрупкую комплекцию, подобные меры маскировки смотрелись по меньшей мере комично…
- Эллен, где вы были? Я жду вас уже почти два часа. – прошептал он, выпуская мою руку – Я думал, с вами что-то случилось…
- Всего два часа? – удивленно спросила я. Из всего им сказанного больше всего меня заинтересовала эта фраза. Я была уверена, что сидела у Мари как минимум часов пять, и все ожидала, когда за плотно занавешенными окнами поместья займется рассвет.
- «Всего»? Этого было бы вполне достаточно для…для… - он замялся на секунду, видимо, затрудняясь сказать, каким ужасам я могла подвергнуться, и наконец закончил – для чего угодно. Я тут места себе не находил. Когда вы не вернулись вскоре после того, как эта девушка позвала вас к себе, я думал, что сойду с ума. Я уже был близок к тому, чтобы отправиться вас спасать с «браунингом» наперевес. Если бы, конечно, вообще нашел, откуда вас спасать… прототипом этого дома, кажется, служил лабиринт минотавра. На то, чтобы найти вашу комнату, у меня ушло не меньше получаса…
- Да я в порядке!
- Я надеюсь… покажите шею.
- Что?! – опешила я.
- Покажите шею!
- Да вы с ума сошли!
- Эллен!
- Ну хорошо, хорошо… - пробурчала я, опуская воротник платья – Если уж вам так хочется устроить медосмотр в домашних условиях…
- Хм… следов укусов нет. – признал Даниэль, осмотрев мою бедную шею тщательнейшим образом (впрочем, скорее всего это объяснялось тем, что в коридоре была тьма кромешная, и при беглом осмотре было попросту невозможно ничего увидеть).
- Кто б мог подумать… - пробормотала я.
- Хотя, надо сказать, вы довольно странно выглядите – подозрительная бледность, красноватые глаза, впалые щеки…
- Да это мой обычный вид! – возмутилась я - Спасибо за комплимент, блин. И вообще, как говорит моя подруга: некто с белым лицом, красными глазами и периодически возникающим желанием кого-нибудь убить – это не вампир. Это человек двадцать первого века… так что, кроме любителей поиграть в «Варкрафт» часов эдак до пяти утра никто меня не кусал. Послушайте, да почему вы за меня так волнуетесь?
- Почему волнуюсь?! Эллен, вы хоть представляли себе, КУДА шли? К кому? Да с вами могло случиться все, что угодно!
- Вот точно так же говорила моя мама после того, как я немного опоздала, возвращаясь с вечернего концерта «Арии». – вздохнула я – Только вы-то чего боялись? Мариэтта вроде на Кипелова не похожа… разве что Эдриан, да и тот – только длиной волос…
- Вы смеетесь?
- Нет, что вы. Я просто издеваюсь. – успокоила его я. – Такое спокойное дружеское подшучивание в целях успокоения… все, выяснили, я цела и не обескровлена, и вы… подождите… вы что, все это время тут меня ждали?!
- Да, разумеется. Все время после того, как нашел эту комнату.
- Зачем?!
- Я думал, что вы скоро вернетесь, и хотел… побыть здесь, когда вы ляжете спать... – Даниэль сделал вид, что его невероятно заинтересовал узор на обоях чуть повыше моего плеча.
- Хотели охранять мой сон? Это, конечно, очень романтично, но не очень понятно. Если бы эта милая парочка решила нами закусить, она бы сделала это при первой же встрече. Ну, или Мари бы меня покусала – я же у нее черт знает сколько времени сидела. Нелогично как-то. Хотя, может быть, у Мариэтты просто женская логика…
- Я знал одного вампира, который держал «в гостях» предполагаемых жертв по две недели. Чтобы, по его словам, «не есть что попало». Так что два часа – это вообще не срок, если мистер Уоллес и его… невеста такие же гурманы. Я бы не рискнул утверждать, что вы будете в безопасности, поэтому…
- Так, я не поняла. Вы что, и сейчас собираетесь здесь остаться? – запоздало сообразила я.
- Боюсь, мне придется…
- Правильно боитесь! – вспылила я и добавила уже тише – Во первых, если Мариэтта или кто-то из прислуги обнаружит вас храпящим под моей дверью, они могут неправильно понять…
- Я не храплю… то есть, я не засну!
- Не может быть.
- Почему?
- Потому, что никогда не спит только Джеймс Бонд, а вы на него не похожи. У него во всех фильмах стрижка короткая. Так вот… за меня лучше не волнуйтесь. Спросонья вид у меня… альтернативный. Если на кого-то из здешних хозяев нападет желание поесть перед сном и они заглянут ко мне, то им будет обеспечена тяжелая психологическая травма на все оставшееся бессмертие…
Судя по лицу Даниэля, в эффективность этого «оружия» он поверил не до конца. Как человек, сменивший когда-то множество соседок по комнате, скажу – зря!
- Эллен, скажите, вы умеете стрелять? – вдруг спросил он.
- А вы что, хотите оставить мне этот… «браунинг»? Да, разбуженная невыспавшаяся Лена с пистолетом – это в чем-то покруче обезьяны с гранатой и мальчиков-мажоров за рулем. – съехидничала я – Хоть и встречается гораздо реже… к счастью... ну что вы так на меня смотрите? Вообще, странный вопрос. Я что, похожа на коммандос? Ну, ходила я с друзьями в тир по выходным… я там даже розового слона несколько раз выиграла. – похвасталась я.
- Ясно. Тогда придется…
- Что? Охранять меня? Не-не-не, не надо. Мне вас жалко. По утрам я выгляжу еще хуже, чем спросонья. Если вам так будет спокойней, я могу изнутри забаррикадироваться. Опыт у меня есть, наша комендантша любила порой выпускать погулять по коридорам общежития своих любимых кавказских овчарок… тут поневоле научишься передвигать шкаф за рекордное время... а что вы стоите? Вы спать идите, а то после двух бессонных ночей нам с вами завтра не то, что вампиры с оборотнями – мантикоры с гарпиями мерещиться будут… замучитесь всех перестреливать. Это я по себе знаю. Был у меня как-то прошлой зимой случай… вообще, тогда было страшное время для меня и всех моих знакомых.
- Неужели?
- А то! Вы что, не знаете эту легенду? О том, что каждую зиму происходит в нашей стране?!
- Что? Насколько я знаю, подобной нежити у вас не водится…
- Ха… да у нас и своей хватает! Причем, как я подозреваю, такой не водится просто потому, что в незапамятные времена она сошлась с нашей в борьбе за сферы влияния и проиграла по всем фронтам. Что их Дракула против нашего завхоза Кирилла Иваныча! Вот где жуть-то…
- Так что вы говорили о предании?
- А, об этом… так вы что, правда его не знаете? Оно ведь, кажется всем известно. «И наступила холодная зима… и пришла ночь… и прошла ночь… и пришел день… и началась сессия… и живые позавидовали мертвым…». Притча во языцах всех русских студентов. Так вот, о чем я говорила? Сижу я как-то, пытаюсь за ночь выучить то, что благополучно откладывала на завтра в течение трех месяцев. Сижу, третью ночь не сплю, в глазах двоится. Выглядываю в окно – а там медведь! На нашем балконе! В комнату ко мне заглядывает. И улыбается так… ну, как наша профессорша, перед тем, как завалить кого-нибудь! Я так испугалась – чуть со стула не свалилась! Ну все, думаю… черепицею шурша, едет крыша не спеша… говорили мне, не мешай староанглийский с черносмородиновым ликером… я занавески задернула и спать завалилась. Ну его, думаю, этот староанглийский. Проспала часов одиннадцать – чуть на экзамен не опоздала. Но зато медведь ко мне больше не являлся. – радостно улыбнулась я – Так к чему я все это говорила? А, да… спокойной ночи. Я иду спать. Не хочу, чтоб ко мне завтра медведь в окно заглядывал… так, а вы к себе пойдете? – недоуменно спросила я, видя, что мой спутник, кажется, трогаться с места не собирается.
- Обязательно. Как только настанет рассвет. – пообещал Даниэль.
- Но ведь до этого еще далеко.
- Я знаю.
- Какой же вы упрямый!
- Лучше быть упрямым, чем мертвым.
- Да вы… вы… вы… - я уперла руки в бока, сделала выражение лица в духе «очень грозный мыш» ( глаза выпучены, губы сжаты, голова гордо запрокинута) и уже собиралась произнести гневную тираду, касающихся всех страдающих паранойей охотников на нежить в целом и одного отдельно взятого – в частности, однако, когда до меня дошел смысл последней фразы, осеклась и сообразила, что с этим утверждением не поспоришь. Но потом я вспомнила, что поспорить чисто теоретически можно с чем угодно, было бы желание и определенный склад характера (доказано Леной Кленовой!) и воспряла духом. Правда, подходящих слов я так и не нашла, поэтому завершила фразу универсальным эпитетом – Вообще!
После чего практически вбежала в комнату и так хлопнула дверью об косяк, что на первом этаже Эдриан Уоллес, должно быть, с недоумением покосился на посыпавшуюся с потолка штукатурку. Получилось, конечно, глупо. Но очень эффектно.
Я прислонилась к захлопнувшейся двери, переводя дыхание, и прислушалась. Звука удаляющихся шагов слышно не было…
«До чего же упрямый» - раздраженно подумала я – «Не завидую я той девушке, в которую он влюбится. Наверное, будет двадцать четыре часа в сутки стоять под ее окном и играть на гитаре что-нибудь из «Наутилуса», пока бедняжке не останется только два пути – либо в психушку, либо в его объятья. Хотя, учитывая его образ жизни, это примерно одно и то же…».
«Да, действительно. Тебя хотели защитить – какой кошмар!» - съехидничал мой внутренний голос.
«А я… а я… а я ненавижу, когда меня опекают!» - нашлась я.
«Да ну? Странно, почему-то, когда он пристрелил тех упырей на дороге, ты не возражала».
«Это совсем другое».
«Почему другое? Что там вурдалаки были, что здесь. Ты никогда ведь не можешь отказать себе в том, чтобы пойти вечером на кухню и схомячить шоколадный батончик… а где гарантия, что у Эдриана сила воли тверже? А ты ведь такой молодой привлекательный шоколадный батончик… ну хорошо, не совсем шоколадный. Ты белый шоколад».
«Ну…ну… ну я не знаю! Блин, и почему всех нормальных людей внутренний голос толкает на всякие безумства, а у меня он такой благоразумный, здравомыслящий и спокойный?».
«А как же! Мы, внутренние голоса, должны быть противоположностью своих хозяев – иначе какой в нас был бы смысл? Да, и кстати… так, для справки… у нормальных людей нас вообще не бывает. А у тебя мне приходится работать за двоих – еще и как и.о. совести, когда она в долгосрочном отпуске».
«Так, цыц! Мне еще раздвоения личности для полного счастья не хватало…» - я устало присела на кровать и уронила голову на руки – «Так все, всем спать… иначе завтра я не только внутренние голоса слышать буду. Даниэль-то ладно, ему терять нечего…».
Перед тем, как провалиться в глубокий сон без сновидений, я успела сделать три вещи: залезть под одеяло, посмотреть на то, какая красивая лунная дорожка тянется от окна, и понадеяться, что завтра с утра я буду искать ванную комнату меньше, чем Даниэль - мою. Все-таки, дойти до состояния, когда при столкновениях с местными вурдалаками будет неизвестно, кто кого должен боятся, не хотелось…
-------------
Для всех История Эдриана и Мари у меня изначально почему-то задумывалась как эдакая своеобразная пародия на штампованные рассказы о большой и чистой любоффи уставшего от вечности красавца-вампира и прекрасной йуной девы, невинной как ангел и заторможенной, как наш тостер... но вышло, кажется, что-то другое )))
Для Мары Ли и Аланны Не поверите, но фамилию нашего, так сказать, "нового знакомого" (а Ленкиного старого... если можно считать сны знакомством ))) ) я взяла из квенийско-русского словаря
.
Автостопом по мирам
) - 
Линейный вид
