Адрес: залитая розовым солнцем, вечно встающим над Рейном, в зелени трав и листьев Германия Генриха Гейне
Возраст: 30
Сообщений: 916
Династия Эйберхарт
Пока моя новая глава отдыхает у фотографа, я вспомнила о забытой радости династийца Мой новый ноутбук обещает не слетать, игра загружена, а впереди каникулы...
Строгой исторической стилизации под Америку шестидесятых тут ждать не стоит - это скорее эксперимент, вариация на тему Ну а пока...
In der Heimat wohnt ein kleines Mägdelein
Und das heißt: Erika.
Dieses Mädel ist mein treues Schätzelein
Und mein Glück, Erika...
Эрика Рената Эйберхарт была девушкой из хорошей семьи.
Это могло бы звучать как похвала. Или приговор. Или диагноз.
Возможно, ей следовало родиться на пару десятилетий раньше – тогда ее светлые косы, голубые до прозрачности глаза, прямой нос и не по-женски сильные руки пришлись бы как раз к месту и ко времени. Она заслуживала бы благосклонный взгляд учительницы чуть чаще, чем курносые и темноглазые одноклассницы. Ее бы фотографировали для школьных альбомов, может быть, даже ставили бы в пример. Позже ей бы легко устроили «удачный брак» с кем-нибудь таким же белокурым, светлоглазым, «правильным».
В школе ее любимая химия и алгебра неуклонно уступали бы шитью, рукоделию и домоводству – ведь, в самом деле, зачем нагружать хрупкий женский интеллект этими чересчур сложными для него знаниями, когда будущей жене и матери они все равно едва ли пригодятся?
О брюках и академической гребле тоже пришлось бы забыть… нет, все же Эрике повезло, что она родилась именно тогда, когда родилась.
Однако она была девушкой из хорошей семьи – со всеми вытекающими последствиями. С детства Эрика знала, что обязана соответствовать. Ее отец имел ученое звание и читал лекции на кафедре теоретической физики? Значит, она должна была не посрамить громкой фамилии и быть круглой отличницей в гимназии. Ее мать, фрау Гертруда, была прекрасной хозяйкой, вложившей все свои усилия, весь свой пыл и изобретательность в чистый дом, вышитые занавески, глаженые полотенца и горячие обеды из трех блюд? Значит, ее дочь обязана с ранних лет учиться всем этим премудростям, чтобы потом не ударить в грязь лицом. «А как же ты будешь выходить замуж? Как же ты будешь завтрак готовить?» - мягко журила ее мать, когда у Эрики что-то не получалось. Пару раз в голову последней забредала крамольная мысль, что, пожалуй, взрослый человек в состоянии приготовить себе яичницу и сам – если, конечно, он не инвалид и не паралитик. Однако в целом она долго пребывала в уверенности, что мужчины – сущие дети, которые непременно пропадут без заботы таких хороших хозяек, как фрау Гертруда и фройляйн Эрика.
Пожалуй, гораздо больше девочке нравилось общение с отцом, никогда не запиравшем от нее книжные шкафы, не жалевшим времени, чтобы объяснить дочери какой-нибудь заковыристый закон.
Как девочка из хорошей семьи, она молилась перед едой – однако гораздо более важной ей казалась необходимость мыть перед едой руки. Не жалея горячей воды для своих кос, отдавая в стирку блузку, надетую более трех раз, она всячески избегала школьных походов с палатками, часто сказываясь больной – мысль об отсутствии ванны, зубного порошка, о ночлеге в старых спальных мешках внушала ей ужас. Переживая угар первой влюбленности, она не раз отказывалась от поцелуя с красавчиком Рольфом в первую очередь из-за боязливой брезгливости и иллюстраций к статьям о микробах (вторым пунктом в списке были странные разговоры об исторической несправедливости и величии Германии, которые он имел привычку заводить, а уже третьим шло строгое воспитание девушки).
Она с презрением относилась к суевериям, хмыкала в ответ на рассказы об упырях и привидениях, признавала возможность существования инопланетного разума, однако все существующие на этот счет теории считала несостоятельными.
Мало кого удивило, что после окончания школы Эрика решила, во-первых, поступать в заокеанский университет (и не в какой-нибудь, а непременно в самый лучший!), а во-вторых, на медицинский факультет.
Хорошо одетый сим
Сделай это сам
Самообладание
Бесстрашный
Матриархат
Один путь
Сделай это тяжелым путем
Строгие семейные ценности
Фитнес-пригодность
Ипохондрик
Международная суматоха (провалено)
Умники и умницы
Категория: Династия
+ 0,5 баллов за основательницу.
+ 0,5 баллов за Лорелей (второе поколение)
+ 0,5 баллов за портрет Эрики
+ 0,5 баллов за портрет Лорелей
+ 0,5 баллов за Матильду (третье поколение)
+ 0,5 баллов за портрет Матильды
+ 0,5 баллов за Ренату (четвертое поколение)
+ 0,5 баллов за портрет Ренаты
+ 0,5 баллов за Генриха (пятое поколение)
+ 0,5 баллов за портрет Ренаты
+ 0,5 баллов за Ханну (шестое поколение)
+ 0,5 баллов за Вильгельма (седьмое поколение)
Категория: Деньги
+ 8 баллов за 200000$
Категория: Друзья семьи (выполнена)
+ 10 баллов за 40 друзей
Категория: Невозможные желания:
+ 1 балл за желание "Иметь 20 возлюбленных" (Романтика, Маргарита)
+ 1 балл за желание "Развить по максимуму все навыки" (Знание, Матильда)
+ 1 балл за желание "Иметь 20 возлюбленных" (Романтика, Курт)
+ 1 балл за желание "Развить по максимуму все навыки" (доп. стремление, Знание, Хайден)
+ 1 балл за желание "Развить по максимуму все навыки" (Знание, Генрих)
Категория: Платиновые могилы
+ 0,5 баллов за могилу Эрики
+ 0,5 баллов за могилу Фриды
+ 0,5 баллов за могилу Готфрида
+ 0,5 баллов за могилу Матильды
+ 0,5 баллов за могилу Курта
+ 0,5 баллов за могилу Марии
+ 0,5 баллов за могилу Ренаты
Категория: Призраки
+ 0,5 баллов за призрака Эрики (старость)
+ 0,5 баллов за призрака Салли (утопленник)
+ 0,5 баллов за призрака Генриха (солнце)
+ 0,5 баллов за призрака Хайдена (ножницы)
Категория: Бизнес
+ 3 балла
Категория: Путешествия
+ 2 балла за дачу
+ 1 балл за 9 воспоминаний (Лорелей)
+ 4 балла за 41 воспоминаний (Рената)
+ 1 балл за 9 воспоминаний (Лизелотта)
+ 2 балла за 18 воспоминаний (Ханна)
+ 2 балла за полную коллекцию сувениров
Категория: Увлечения
+ 0,5 балла за семейное хобби Техника (Эрика)
+ 0,5 балла за семейное хобби Техника (Матильда)
+ 0,5 балла за семейное хобби Техника (Курт)
Категория: Коллекция
+ 3 балла за коллекции эликсира
+ 1 балл за коллекцию наград за хобби
+ 1 балл за набор платиновых могил
Категория: Семейная порода
+ 0,25 балла за партнера, взятого из приюта (Йозеф)
+ 0,25 балла за вершину карьеры+изученные навыки (Магдалина)
Категория: Сезоны
+ 1 балл за все виды соков
+ 1 балл за все виды рыбы+колодец желаний
Категория: Мастер
+ 1 балл за чудо-ребенка (Матильда)
+ 1 балл за "знатока хобби" (Матильда)
Адрес: залитая розовым солнцем, вечно встающим над Рейном, в зелени трав и листьев Германия Генриха Гейне
Возраст: 30
Сообщений: 916
Он улыбнулся мило:
«Бедняжка Лорелей,
Какая злая сила
Царит в душе твоей?»
Теплое сердце Фридриха страдало горько, но недолго – уже к Рождеству он перестал судорожно оглядываться на дверь бывшей комнаты Селесты, вновь начал улыбаться с прежней заразительностью и танцевать твист на вечеринках. Тем более, что веселый мир замкнутого университетского городка предлагал немало утешений тем, у кого водятся деньги в карманах…
Такая же иностранка, как и он, уроженка Техаса, обладательница бодрого имени Тиффани Сэмпсон встретилась ему в студенческом кафе. Она сидела за одним из дальних столиков, обложившись рукописными конспектами и нервно прихлебывая остывающее какао. Судя по отсутствию модных кудрей и накладных ресниц, девушка принадлежала к той немногочисленной категории студенток, что действительно ходят в кафетерий под библиотекой для того, чтобы учиться.
Свежее, юное личико, не скрытое мертвым слоем крем-пудры, привлекало взгляд так же, как и обаятельные голубые глаза. Курносый нос был усыпан золотистыми веснушками, темно-русые волосы – стянуты простой лентой. Одета девушка была в белую блузу и модные (с флером скандальности) брюки-капри.
Она даже не сразу заметила, когда Фридрих сел к ней за столик, нехотя отвлеклась от чтения, но улыбнулась его предложению взять кофе с сэндвичем. Они говорили, смеялись, закрыв и отодвинув до удобства пухлую папку с конспектами. Через широкое французское окно тянулись и стелились по полу лучи солнца, в которых кружились золотистые пылинки. С постера на стене нежно улыбалась угловатая девочка Твигги.
С этих пор Тиффани стала частой гостьей скромной общежитской гостиной. То ли не замечая, то ли не придавая значения безыскусным знакам внимания от других обитателей комнат, она с удовольствием проводила там время, разве что нервно дергаясь при взгляде на разбросанные книги, забытые тарелки и жирные пятна на столах. Да и вечно закрытые окна ей, любительнице свежего воздуха, не импонировали.
Талант Матильды, вписанный в строгий реестр балетных занятий и отшлифованный бесконечными тренировками, засиял ярче и заметней на фоне товарок. Экзальтированная дама из «Вдохновения», носившая в подражание оперной Кармен розу в волосах, твердила об избранности и восходящей звезде молодой ученицы. Седые преподавательницы держались с ней строго, но друзья были совершенно уверены в том, что перед Матильдой лежит блестящее будущее, и она будет следовать по широкому пути, осиянному солнечным светом.
Неудивительно, что каждое незначительное событие, вроде сданного Матильдой экзамена, становилось поводом для шумной пирушки в одном из ресторанов Старого города. Там громко звучали пожелания непременного успеха, с каждым тостом становившиеся все более уверенными.
Благодаря щедрым стипендиям и полезным знакомствам, недорогое шампанское (или, как гордо и снисходительно называл его Фриц, «игристое вино») текло рекой. Каким-то образом он всегда мог достать к вечеру фрукты, виноград, тонкую ветчину, хороший сыр… так что будущие танцовщицы, балеруны и искусствоведы знатно и со вкусом напивались, чувствуя себя высококультурными людьми.
Бойкая Тиффани редко упускала возможность принять в этих сборищах участие, но каким-то образом всегда ухитрялась ускользнуть после первых нескольких бокалов вина. С Матильдой она подружилась после того, как та помогла ей нарастить волосы к какому-то семейному празднику.
Фридрих тем временем овладевал искусством стирать или маскировать следы вчерашнего веселья, быстро приводить в порядок комнату к приезду матери, а также делать изумительно честные глаза аккурат перед ее появлением.
Спокойный, веселый и уверенный внешне, в душе он терзался сомнениями, беспрестанно невольно сравнивая «ту» девушку и «эту». Сравнения чаще всего выходили не в пользу последней – Селеста, в его памяти уже ставшая хрупким призраком, выигрывала по всем статьям в этом молчаливом соревновании с живой и румяной студенткой. Жемчужная кожа француженки казалась нежней больших рук Тиффани, ее прозрачные серые глаза в обманчивом омуте памяти выглядели загадочней и прелестней взгляда новой пассии. Не желая показаться последней холодным или невнимательным, не позволяя себе даже намеком выказать сомнение, Фридрих, мучаясь несовместимыми и невозможными желаниями, решил позволить времени изгладить из его памяти образ хрупкой Селесты.
Матильда, одержимая будущим успехом, отрабатывала третью позицию под старенький магнитофон и нежданно воспылала новым увлечением – флористикой. Проводя все часы с полуночи до четырех за любительским станком, она ложилась спать совершенно изможденная, с руками, измазанными зеленым соком стеблей и пропахшими дикими цветами.
***
Сердобольная Фрида пробовала сблизиться с тихой племянницей, понимая, что ей нужна поддержка сейчас и, возможно, понадобится еще сильнее в будущем. Однако все ее старания разбивались об вежливое, но непреклонное безразличие девушки.
От Лоры за все время пришло только две весточки. Первая заключалась в письме, составленным зеркальным шифром, присланным из Арлингтона, штат Вирджиния. В нем говорилось об успехе первых этапов операции, о невозможности регулярной связи, о переносе штаб-квартиры, о том, что, возможно, дело окажется серьезней, чем казалось.
Вторая записка была вложена в корзину белых роз, присланную на выступление Матильды в студенческом театре якобы от поклонника. В ней обнаружились сердечные поздравления и искренние пожелания успеха восходящей звезде – большего, должно быть, Лорелей написать не могла.
Готфрид с женой долгим и напряженным взглядом просматривали каждую утреннюю газету. Фридрих преисполнился радостной гордостью – красочные сцены из любимых фильмов вновь воскресли в его памяти, и на каждый сеанс очередного «кино про шпионов» он шел с тайной улыбкой. А Матильда попросту закрыла мысли от тревожных настроений, подшивала взятую в костюмерной пачку сильфиды, составляла душистые белые букеты и посещала собрания клуба любителей французской поэзии 19 века.
***
Где именно, на каком из блошиных рынков, собиравшихся на городской площади в летние дни, Фридрих раздобыл эту антикварную швейную машинку с ножным приводом, никто из соседей по общежитию понять не сумел. Также осталось загадкой, каким образом он затащил в здание эту ржавую громадину, перекрывшую половину коридора. Но факт оставался фактом – однажды утром сонные студенты попросту увидели юношу, сидящего на притащенном из столовой стуле и сосредоточенно кроящего белые занавески.
Никто не удивился, на выпускном увидев на нем нечто, расцветкой напоминающее тирольский национальный костюм, а фасоном – форму учеников старших классов.
Впрочем, выпускной в данном случае оказался понятием расплывчатым, так как для Фридриха и большинства его однокурсников растянулся на несколько дней, расцвеченных калейдоскопом ресторанов, танцплощадок и попросту пивных. Особой популярностью у студентов с легкими кошельками пользовалось заведение с неясным названием «Пятое колесо», обстановка которого состояла из засаленного биллиардного стола, маленькой сцены, на которой временами выступали самонадеянные студенческие группы, и пивной стойки, где хозяйничала меланхоличная черноволосая Труди.
Молодые девушки, красившие волосы в невероятные цвета и носившие наряды кислотных оттенков, благосклонно принимали комплименты темноглазого выпускника и никогда не отказывались станцевать с ним что-нибудь под грохочущий магнитофон.
Фридрих не раз мысленно поблагодарил мать, когда-то отдавшую его, как хорошего еврейского мальчика, в музыкальную школу (отец, полагавший его хорошим немецким мальчиком, не скупился на спорткружки). Навыки были уже слегка подзабыты, однако умение виртуозно крутить гитару во время исполнения обеспечило ему восторг аудитории.
Матильда, не будучи поклонницей подобных развлечений, провела последние дни в академии, сердечно прощаясь с преподавательницами, распивая чай с тортиком в компании дамы из «Вдохновения» (обе решили забыть о диете и уйти в загул по случаю выпускного) и складывая вещи. Для всех было загадкой, каким образом девушка ухитрилась так выгореть за годы пребывания под мягким солнцем Франции, однако факт оставался фактом – домой она приехала абсолютной блондинкой с волосами цвета светлого льна.
Династия замечательная!
Очень легкий, совершенно не напрягающий текст скользит перед глазами как песок сквозь пальцы - спокойно и размеренно. Каждый отчет охватывает внушительный отрезок времени, но за мягкостью повествования совсем этого не заметно. Каждый член семьи получает внимание автора в равной степени, каждый персонаж проработан и успевает полюбиться уже после первых строчек с его присутствием. Эрика - спокойная, уверенная, смотрящая только вперед и не замечающая стереотипы и ярлыки, которые пытаются повесить на нее окружающие. Вот и доказательство успеха - великолепная карьера, любящий муж и трое замечательных деток, получивших от родителей все лучшее, включая очаровательные светлые волосы. Лорелей и ее стальной стержень, который не ломается и отчаянно плохо гнется. Порадовал очень университетский период, где она еще не разочаровалась в любви, там она видится менее хмурой и серьезной, наверное.
Очень понравилось как обыграно появление в доме Фриды. Болельщицам редко достается что-то большее, чем мимолетный роман, зачастую даже на стороне. Матильда и ее мечты блистать в свете софитов, к которой она прокладывает себе дорогу упорным трудом, достойным ее предшественниц. Пикантная деталь с "участием" милой Селесты очень позабавила, но и порадовало что это все же всего лишь деталь. Остается теперь ждать продолжения)
Но у меня, все-таки, есть несколько замечаний. В основном это касается начисления баллов. Возможно, что ошибка из-за выкладки на нескольких форумах (видела Вас на Магике), правила часто разняться. Спрячу под кат, чтобы не портить положительную характеристику) Замечания
1.
Цитата:
Сообщение от Мэриан
Категория: Деньги
+ 4 балла за 400,000$
Во-первых - я не увидела списка дополнений, которые у вас установлены. Это важно.
Во-вторых, как минимум у вас есть "Сезоны", "Бон Вояж", "Университет" и "Ночная жизнь", а значит 1 балл начисляется не за каждые 100,000$, а за каждые 250,000$ Чтобы не быть голословной подтверждаю это выдержкой из правил:
Цитата:
Деньги(Money)
Получаете 1 балл за каждые $100,000 плюс $50,000 для каждого дополнения, который вы установили (Так, у кого установлено 3 дополнения, должен зарабатывать $250,000 для каждого балла). Можете округлять сумму в большую сторону.
С дополнением «времена года», чтоб получить 1 балл максимальное кол-во денег должно составлять $250,000.(даже если у вас установлены все дополнения)
2.
Цитата:
Сообщение от Мэриан
Категория: Невозможные желания
+ 1 балл за желание "Достигнуть вершины карьеры Медицина" (Эрика)
+ 1 балл за желание "Достигнуть вершины карьеры Бизнес" (Готфрид)
+ 1 балл за желание "Достигнуть вершины карьеры Криминал" (Лорелей)
Вы путаете "Невозможные желания" и "Желания (Мечты) жизни" симов. Это совершенно разные вещи. За выполнение мечты баллы не начисляются, список "Невозможных желаний" прикладываю ниже:
Цитата:
За каждое исполненное невозможное желание любым симом из семьи получаете 1 балл. Желания выполняются в зависимости от стремления сима. Так, сим с стремлением «романтика» не может получить балл за исполнение желания, например, «развить все навыки на максимум »,так как это желание относится к категории «знание».
Невозможные желания:
«семья»
иметь 10 детей
иметь 30 внуков
вырастить 20 щенков или котят
«Богатство»
Заработать $100,000
Иметь 5 предприятий 10-го уровня
«Знания»
Развить все навыки до максимума
Быть похищенным инопланетянинами 3 раза
«Популярность»
Иметь 30 лучших друзей
«Романтика»
Иметь любовь с 20-ю симами одновременно
Ву-хуу с 30-ю симами
«Удовольствие»
Сходить на 50 первых свиданий
Сходить на 100 свиданий мечты
Жареный сыр: съесть 200 сэндвичей с сыром
Вы можете зарабатывать баллы для второго стремления ,выполняя невозможные желания этого стремления.Таким образом вы можете получить 2 балла,за выполнение невозможного желания двух стремлений.
3.
Цитата:
Сообщение от Мэриан
+ 1 балл за белую ворону - Маргариту (вампир)
"Белая ворона" или "Черная (Паршивая) овца" это не просто какое-то необычное существо, это совершенно точно определено правилами:
Цитата:
«Паршивая овца»
1 балл за «паршивую овцу» в семье. «Паршивой овцой» считается гибрид, т.е. одновременно инопланетянин-зомби-вампир-оборотень-ростоман. «Паршивая овца» должна быть членом семьи. Как только вы выполнили это условие, можете засчитать 1 балл и излечивать (или добивать дальше) сима. Если у вас нет какого-то дополнения, чтобы выполнить эту категорию - пропустите ее. После выполнения этой категории, вы можете выбрать стремление «семья» при переходе в подростковый возраст, без бросания кубика.
Как видно из правил Гретхен не может выполнить эту категорию, т.к. в ней отсутствуют инопланетянские крови.
4.
Цитата:
Сообщение от Мэриан
+ 1 балл за чудо-ребенка (Матильда)
Здесь может быть просто я слепая, но не увидела скриншотов подтверждающих оценку А+, изучение всех навыков до подросткового возраста и приема в частную школу. Если просто "не пришлись ко двору" помним, что в конце отчета можно создать кат "Техническое" и сложить все не вошедшее туда.
В общем, я настоятельно рекомендую изучить вот это сообщение еще раз и подробнее, прежде чем начислять баллы.
P.S. Извиняюсь, если где-то показалась резкой - я не хотела.
Адрес: залитая розовым солнцем, вечно встающим над Рейном, в зелени трав и листьев Германия Генриха Гейне
Возраст: 30
Сообщений: 916
Да, должно быть, дело в разнице в правилах... ну, и моей невнимательности Исправлю. Спасибо большое за такой развернутый отзыв, я очень рада. "Следите за нашими выпусками"(с)
Мэриан, таки Матильда великолепна. Этакая ожившая фарфоровая балерина... Искренне надеюсь, что карьера ее сложится.
А Фрицу могу сказать, что не надо страдать по Селесте, Тиффани намного лучше - вон она какая, с большими руками, наверняка привычными к работе, веселая, живая... Так что пусть скорее забывает француженку))
Лора, как обычно, не могла не попытаться сделать мир лучше. Держу за нее кулачки и желаю успеха.
Мэриан, ох ты, какая интересная жизнь у студентиков ^^ Фрид, ах, Фрид... Уже новая пассия? Красивая мадама, но мне больше нравится француженка Селеста
Повторюсь, что обожаю твои описания. Всё настолько живо, красиво, волей-неволей попадаешь в фильм, в красивый собор - Академию
Матильда.. Боже, какой прелестный, белоснежный цветок ))
Адрес: залитая розовым солнцем, вечно встающим над Рейном, в зелени трав и листьев Германия Генриха Гейне
Возраст: 30
Сообщений: 916
А вот в этом отчете Остапа конкретно понесло... средне скринов и очень, очень много Сюжета.
Логика и правдоподобие пущены лесом. Трэш, угар и эклектика Саундтрек к литературно-сюжетной части.
Или вариант похардкорнее (хотя мне больше нравится первый).
-----------
Не ждите, принц, скупой и невесёлый,
Бескровный принц, не распрямивший плеч,
Чтоб Иоанна разлюбила - голос,
Чтоб Иоанна разлюбила - меч.
И был Руан, в Руане - Старый рынок. . . -
Всё будет вновь: последний взор коня,
И первый треск невинных хворостинок,
И первый всплеск соснового огня.
А за плечом - товарищ мой крылатый
Опять шепнёт: - Терпение, сестра! -
Когда сверкнут серебряные латы
Сосновой кровью моего костра.
У тебя нет власти надо мной.
(к/ф «Лабиринт»)
На темной лестнице, освещенной скудным светом пыльной лампочки, каким-то образом не павшей жертвой досуга местной прогрессивной молодежи, раздался едва слышный звук шагов. Маленькие туфли-лодочки, в которые была обута гостья, почти не издавали шума и были, пожалуй, неподходящей обувью для пришедшего в этом году холодного сентября.
Молодую на вид женщину, закутанную в черное осеннее пальто, в этом доме знали – она была, кажется, дальней родственницей неприметного молодого человека, снимавшего квартиру наверху, и нередко навещала его, никогда, впрочем, не оставаясь на ночь. Обычно ее шаг был спокоен и размерен, однако теперь она спешила, едва не срываясь на бег, и полы черного пальто летели за ней, точно траурный плащ.
Женщина поднялась на верхнюю лестничную клетку и, глубоко вздохнув, постучала три раза – дважды сразу, один раз с задержкой. Отчего-то она всегда стучала именно этим странным способом, должно быть, повинуясь некой неизменной привычке. Ключ в замке повернулся, глухо щелкнув два раза – кажется, это обстоятельство каким-то образом успокоило гостью и она, немного подождав, перешагнула порог, самостоятельно закрыв за собой дверь.
В прихожей было темней, чем обычно, и, насторожившись, женщина прищурилась. Неужели… нет, в самом деле, ей стоит заняться своими нервами – теперь любая мелочь возбуждала ее подозрения и смутные опасения.
Не снимая пальто, она проплыла в своих туфлях-лодочках в маленькую гостиную, где ее должны были ждать.
Гостья не ошибалась – ее действительно ждали.
В комнате, казавшейся еще сумрачней, чем обычно, из-за задернутых наглухо тяжелых портьер, стоял возле стола один-единственный человек. Обернувшись к даме, он приветственно улыбнулся.
Та не вскрикнула, не схватилась за косяк, не упала в обморок, однако ее сердце застучало быстрей.
Она видела его дважды в жизни. Один раз – двадцать лет назад, в угаре золотистого вечера, почти не запомнив его лица, но запомнив леденящий холод рук. Второй раз – совсем недавно. И она могла с полной ответственностью сказать, что с первой встречи он ничуть не изменился.
Молодой мужчина с гладко зачесанными назад темными волосами, бледным лицом и светло-зелеными глазами выглядел так, словно лишь вчера кружился вместе с ней по блестящему паркету – вот только теперь в его взгляде не было нежного интереса.
Зато его облачение осталось прежним, и все так же отдавало сырой могильной теменью.
Гостья сжала руки под темной вуалью, завершавшей маскарадное облачение тихой вдовы. «Это всего лишь нафталиновый антиквариат» - повторяла она про себя – «Всего лишь костюм, долженствующий вызывать восхищение у юнцов-новобранцев и внушать ужас впечатлительным. Призрак, дутый фантом. За ним не стоит никакой реальной власти… теперь не стоит».
- Герр Месснер? – очень натурально удивилась она, шагая вперед – Вы хотели поговорить со мной? Но отчего вы не назначили встречи через кого-то из наших?
- О да, я очень хочу поговорить с вами, фройлейн Эйберхарт – ведь вы позволите мне называть вас так? Просто некоторое время назад вы были представлены мне под совершенно иным именем. Я просто мечтаю с вами поговорить. Я мечтал об этом еще тогда, когда не знал – вернее, не разгадал – вашего имени. – он коснулся козырька и без того безупречно сидевшей фуражки и сел в глубокое бархатное кресло, привычно закинув ногу на ногу. Дама, возрастом и облачением вовсе не походившая на «фройлейн», осталась стоять неподвижно.
- Я не понимаю, о чем вы говорите, герр Месснер. Я не знаю, за кого вы принимаете меня, но последние годы я верно служила вам и вашему делу и, кажется, могла бы рассчитывать на некоторое доверие.
Женщина возвышалась черным обелиском оскорбленной гордости в окружении дешевых обоев, пошлого журнального столика, россыпи безвкусных безделушек.
Ее собеседник слегка улыбнулся.
- Браво, фройлейн Эйберхарт. Вы просто Сара Бернар. Я бы и сам вам поверил – или, во всяком случае, допустил бы такую возможность – если бы не знал совершенно точно цену вашим словам. Доверять дамскому полу, по правде говоря, вообще пустое дело, но доверять вам было совершенно непростительно. К тем, кто допустил подобную ошибку, будут применены все необходимые меры…
- Как вы узнали? – отрывисто проговорила она. Казалось, можно было услышать, как защелкали в ее голове шестеренки, торопливо, спешно придумывая и перебирая версии, отбрасывая негодные предположения и изобретая новые. Неточность в документах? Отпечатки пальцев? Неужели предательство?
Собеседник произнес всего два слова:
- Запах крови.
- Что?
- Тогда, на вечере, я держал вас в объятиях и думал о том, кто вообще придумал допускать живых, смертных существ в наше общество. Это ведь такое искушение… я даже просил у хозяина дома разрешения всего на несколько глотков. Однако, увы, мне было отказано… но вас я запомнил.
Фройлейн Эйберхарт дернулась, как от пощечины. Запах крови! В этом было что-то грубое, простое и одновременно сказочное. Не происки, не ум, не подлость – запах крови! Боже, какой позор. Какой бред! Какой глупый провал! И кому, кому она проиграла? Ходячему трупу!
А ведь как она была счастлива, как горда всего неделю назад! Как предвкушала долгожданную встречу с таинственным руководителем этой превосходно отлаженной машины, именуемой «Белым будущим»! Как желала взглянуть на того, кто железной рукой смог добиться таких результатов в сравнительно краткие сроки! Какие планы строила!
Как изумлена, смятена она была потом, как уповала на свое искусство перевоплощения и силу прошедших лет, как торопилась на срочную встречу на одну из запасных квартир…
И вот – засада. Она не успела. Опоздала. Проиграла, черт побери! Подвела, подвела всех…
- Теперь снимите эту вуаль, фройлейн Эйберхарт – я хочу видеть ваши глаза. – в голосе Гюнтера Месснера зазвучала сталь – И избавьтесь, наконец, от этого вороньего маскарада – терпеть не могу, когда хорошенькие дамы уродуют себя во имя общего дела.
Почувствовав, что спорить опасно, она сняла осеннюю шляпку с вуалью, однако второй «настоятельной просьбе» не последовала несмотря даже на то, что в старом пальто ей было довольно жарко.
Светлое золото ее волос было, как всегда, отлито в единый «греческий узел». Губы Лорелей были сжаты, как у непоколебимой античной статуи, а бледностью она могла бы поспорить со своим собеседником – казалось, на лице, в котором не было ни кровинки, жили только глаза.
Унаследовавшая рациональность матери и отвагу отца, за годы она научилась не бояться – или почти не бояться – людей. Но странные, холодные создания потустороннего мира, чью природу нельзя было объяснить сухими научными терминами и заточить в колбы и мензурки, их бледная, отдающая в мертвенную синеву кожа, их темная жажда и ледяные прикосновения вызывали в ней безграничный, глубинный ужас. Это не было рациональным страхом перед очевидной опасностью, это был трепет, который испытывал пещерный человек перед темнотой за ореолом костра. Пожалуй, ей было бы даже легче, присутствуй здесь кто-то еще, помимо молчаливого противника в его выцветшей униформе. Пусть бритоголовые фанатики – но живые люди! Теперь же затемненная квартира казалась глухо запечатанным склепом. Однако, вопреки всем канонам, упокоят в нем отнюдь не вампира.
- А вы не боитесь мести с другой стороны? – нежным, наивным голосом вопросила Лора, вспоминая рассказы сестры – Ваши новые собратья могут быть совсем не в восторге от ваших планов. Совет предпочитает как можно меньше вмешиваться в дела людей, разве не так? Дело каждого новообращенного рассматривается со всей тщательностью, а прикрытия для всех встреч, будь то свадьба или заседание Совета, разрабатывают загодя. Никому не нужна огласка. В конечном итоге вы подчиняетесь Мастеру вампиров Австрии, а на вашем счету, насколько мне известно, по меньшей мере один незарегистрированный обращенный.
С каждой фразой в голосе Лорелей звенело все больше уверенности, а при последних словах на ее губах даже мелькнула тень улыбки. Действительно, кто бы мог подумать, что вампиры – такие бюрократы!
- И кто же? – в глазах герра Месснера было все то же равнодушие, но Лора догадалась, что она попала в яблочко.
- Тот паренек из Арлингтона. Звезда всех операций, победитель всех схваток… особенно если они проходили ночью. Новый Хорст Вессель, как его называли. Он еще погиб при странных обстоятельствах, а нам долго рассказывали о происках коварных врагов, вырвавших идейного юношу из наших рядов, и о необходимости жестокой мести. О нем до сих пор вспоминают, как о погибшем мученике.
- Некоторые люди приносят больше пользы мертвыми, чем живыми. – голос Гюнтера Месснера был спокоен – Из некоторых получаются прекрасные лики на знаменах, из кого-то - хорошее мыло. Это закон природы. Я не заметил, чтобы вы сами особенно по нему скорбели. Вы выказали удивительную безжалостность для женщины.
- Возможно, достопочтенная Мастер Австрии и ее коллеги из Совета проявят к его судьбе больше участия. Во всяком случае, они совершенно точно проявят больше интереса. Если я не выйду из этой квартиры, вскоре копии письма, полного самых захватывающих подробностей, уйдут по трем адресам.
Губы ее собеседника растянулась в улыбке.
- Право, фройлейн Эйберхарт, вы что же, шантажировать меня вздумали? Угрожать мне? Неужели вы и вправду считаете, что незарегистрированный обращенный грозит мне настолько серьезными неприятностями? Неужели вы думаете, что наша достопочтенная фрау Мастер в белом кринолине правит своими подопечными железной рукой, что не найдется ни одного подданного, готового пойти против нее и ее, как вы выразились, коллег из Совета ради возможности сытой, привольной жизни? Сытость, власть и безнаказанность – так выглядит мечта большинства людей, и после перерождения она, поверьте, не меняется.
- Вы что, еще и тот мир собираетесь вверх дном перевернуть?
- Я попросту предложу им всем конкретные вещи вместо бледных «стабильности и согласия». Мне, откровенно говоря, совершенно все равно, каким именно способом избавляться от расово неполноценных, а отправка на корм к носферату мало чем отличается от отправки в газовую камеру. Это даже более экономно и целесообразно – в бытность комендантом меня нередко раздражала невероятная стоимость каждой зачистки.
- Вы, кажется, говорили, что служили в танковой дивизии.
- Да, согласитесь, что в беседе во время вальса с красивой девушкой это звучит гораздо лучше. Но на вашем месте я бы подумал о других вещах. – голос Месснера стал жестче, а пальцы сжали руку собеседницы, словно пыточные тиски. – У вас есть очень, очень небольшой шанс выйти отсюда. К благотворительности я не склонен, и для того, чтобы принять такое решение, мне нужно от вас нечто большее, чем обещание молчать. – его зеленые глаза загорелись жестоким огнем, и Лора почувствовала, как на нее что-то почти физически давит. В глазах потемнело от боли, и она поняла, что вот-вот услышит хруст.
Пальцы герра Месснера переместились на ее запястье, сомкнувшись вокруг него стальным кольцом.
- Заметьте, я пока уговариваю вас без подручных средств. – напомнил ей бывший комендант, прежде чем его губы расплылись в понимающей улыбке, а голос вновь приобрел вкрадчивость – Однако мне бы не хотелось добиваться вашей благосклонности, выкручивая вам руки, фройлейн Эйберхарт. Вы поймете, что таким, как мы лучше сотрудничать, чем тратить бесплодные усилия в попытке стереть друг друга с лица земли. Вы незаурядная женщина, и я первым буду скорбеть, если вы найдете свой конец в пыточных застенках. Вы достойны много большего, чем быть пешкой в чужой игре. Мне хотелось бы знать, что побудило вас к такому саморазрушительному занятию? В случае нашей победы вы бы приобрели гораздо больше, чем потеряли. Я не палач собственного народа… - его слова стелились мягким шелком, окутывая Лорелей.
«У него уже и собственный народ обнаружился?» - Лора держала саркастичные мысли при себе, не меняя измученного выражения лица.
- Я видел вашего брата тогда, на вечере, - продолжал тем временем Гюнтер – Все лучшие черты нордической расы воплотились в нем. Он мог бы достичь очень многого. Ему бы даже могли простить то расовое преступление – да у него и не было бы необходимости его совершать, ведь любая достойная девушка чистой немецкой крови была бы счастлива разделить с ним жизнь. Я видел вашу мать – ей бы не пришлось тратить годы молодости на то, чтобы выбить себе место в этом жестоком мужском мире, она бы стала счастливой женой и матерью гораздо раньше, как, впрочем, и вы. Ее бы почитали, о вас бы заботились, ибо нет ничего выше настоящей женщины. Ваши дети знали бы, что такое честь, они верили бы в высокие, истинные идеалы, а не в твист, колу и полосатый флаг. Представьте себе мир, очищенный от грязи и низости, мир, где юноши знают свой долг, а у девушек есть чистота и достоинство, а не сигарета в зубах. Мир, где искусство не топят в пошлости на потребу публике. Мир, где матери не плачут над мертвыми детьми с болезненной кровью. Мир, где вы не были бы одиноки… - его ладонь, точно обратившись из стального браслета в гладкую змею, соскользнула с запястья Лорелей.
А фройлейн Эйберхарт увидела в его мертвых зеленых глазах знакомый маслянистый блеск.
Этот блеск едва не заставил ее дернуться, будто к ней в руки и вправду попал ползучий гад. Он прорезал жестким прожектором все мысли, всколыхнул муть со дна омута памяти. Перед глазами проплыла череда таких же лиц – искаженных плотоядной улыбкой, потерявших все тонкие черты цивилизованности, с мутными глазами и полуприкрытыми тяжелыми веками. Учитель танцев в старшей школе, профессор, привыкший к почтению и вниманию малочисленных студенток, безымянный водитель, отвозивший ее с провинциального вокзала… «Фы есть очень красивая». «Ну что же, прелесть моя, не надо бежать». «Куда ты уходишь, сладенькая?». И сладенькая дрожала, качала головой, боясь ответить, боясь дать пощечину, как смелые дамы в романах, боясь двинуться с места. В голове у сладенькой засела, точно гноящаяся язва, дикая детская уверенность, что только дурные, испорченные девочки перечат взрослым и огорчают их, жалуются на такие вещи, вспоминают или говорят о них.
Ей понадобилось немало лет и еще больше сил, чтобы стать дурной, испорченной девочкой, не боявшейся дать пощечину, поднять взгляд с пола или огорчить взрослого. И понять, что такие люди избегают не правильных, чистых девочек, вовремя опускающих глаза и не красящих губы – они избегают девочек, способных разбить им под ноги гостиничный бокал и спокойным голосом предупредить: «Следующий полетит в тебя».
А теперь она была наедине с мертвым нацистом, изнемогающим от вожделения, голода, тлеющей ненависти и жажде мести за все проваленные операции и потерянных людей. Нацистом, который шепчет ей о плодотворном сотрудничестве и бережно целует руку, которую совсем недавно выворачивал – однако в его движениях и словах нет и тени нежности, а есть желание подчинить и сломать - будь то соблазном или грубой силой. И, вжимая ее в матрас, он бы несомненно испытывал то же удовлетворение, что ощущал когда-то, осуществляя «полную ликвидацию гетто» или избивая ногами молодую еврейскую служанку (девушка охромела после этой службы, а ее показания на суде могли бы сложить в целый роман).
В его бледном лице слились и сплавились все ненавистные пороки, все образы врагов. Все, против кого она боролась, кого припечатывала на суде и громила на трибунах, соединились для нее в этих тлеющих зеленых глазах. И ненависть, глухая, всесильная ненависть заколола под кожей, застыв и став металлом на кончиках пальцев.
На миг Лоре даже показалось, что она приподнялась над своим слабым телом и теперь с божественным спокойствием смотрит на врага, удивляясь его ничтожности и своему давнишнему страху.
Она приняла решение.
Наклонившись вперед, Лорелей прикоснулась к его прохладным губам, затем отпрянула, точно в нерешительности. В ее глазах заблестели слезы, горячая капля скользнула по щеке.
- Вовсе не стоит плакать, - мягким, бархатным голосом проговорил Гюнтер, решив, что она, как перекаленный металл, сломлена бесповоротно – Женская натура так нежна и чувствительна… вы в смятении, я понимаю… - он поднес к губам ее тонкие пальцы и бережно поцеловал.
Лора вырвала руку и в нарочитой взволнованности обошла кресло, встав на фоне багряных портьер, наводящих на мысли об оперном театре. Ее тень дрожала в бликах и свете горящего торшера.
Гюнтер, не теряя времени, шагнул к ней. Лора вновь отпрянула, точно в страхе и волнении; на ее ресницах дрожали почти настоящие слезы. Продолжая незаметно пятиться, она протянула к нему руки, словно театральная героиня в отчаянии. Герр Месснер обхватил ее за талию.
- «Лора, Лора, Лора, Лора… - тихонько пропел он песенку времен своей далекой смертной молодости, проводя пальцем по ее губам – Как прекрасны девушки в семнадцать-восемнадцать лет»…как прекрасны…
«Действительно, оперная сцена» - мелькнула у нее мысль – «Тоска и Скарпиа. Но у Тоски был нож под рукой…».
Он оторвался от губ Лорелей и с какой-то хищной нежностью провел губами по ее шее. Ее вдовье одеяние и его черная униформа словно бы слились в единую мрачную тень. Запустив пальцы в его волосы, на миг прижавшись к нему всем телом, женщина с силой толкнула его в грудь и, с нечеловеческой скоростью бросившись к окну, проворно скользнула тонкой рукой меж портьер. Едва не застонав от тяжести и боли, она с силой распахнула оконные створки, отозвавшиеся пронзительным скрипом. Следующее мгновение принесло Лорелей тяжелый удар, опрокинувший ее на ковер, однако комнату уже заливал густой, теплый, янтарный закатный свет – вестник часа, который могущественные и осторожные вампиры-ровесники темных веков предпочитают проводить в своих гробах. Свет огненной волной хлынул на ее противника, с жадностью охватывая уже настоящим пламенем белые руки, аккуратные волосы, гладкое бледное лицо. В первую секунду еще сжимая плечи Лоры горящими руками, он скатился на ковер, скуля, как раненая собака, тщетно пытаясь сбить пламя.
Он мало чем напоминал человека и еще меньше – представительного, уверенного герра Гюнтера Месснера: охваченная огнем, кричащая тварь, выглядящая так, словно время, до сих пор поджидавшее ее где-то под ледяной оболочкой, теперь жадно стремилось наверстать упущенное и с гибельной стремительностью пожирало ее плоть. Лорелей скинула горящее пальто, оставшись в тонком шерстяном платье, и пыталась затоптать огонь, с мистическим ужасом глядя на корчившееся перед ней… существо. Обтянутые почти прозрачной кожей длинные костлявые пальцы все еще тянулись к ней, точно хищные когти, однако собственная дикая боль заслоняла ему взгляд; белесые глаза с красными прожилками горели звериной ненавистью, а кожа неумолимо таяла, обнажая обтягивающее острые кости мясо.
«Вот оно какое – истинное лицо нацизма» - с неуместной иронией, спутницей даже на краю могилы, подумала тезка рейнской сирены. Свежий ветер из окна раздувал веселое пламя, заплясавшее уже не только на ковре, но и на занавесках, грозя вот-вот перекинуться на мебель, которая, вопреки модным тенденциям, состояла сплошь из дерева и мягких тканей. Бросив злосчастное пальто, предоставляя огню завершить свое дело, Лора с дико колотящимся сердцем, боясь обернуться, бросилась из комнаты. Захлопнув за собой двери, она почувствовала, что ее ноги нещадно подгибаются. Бессильно рухнув на колени посреди коридора, ведущего в маленькую прихожую, она больше не боролась с тошнотой. Лора чувствовала, как становится тяжелой голова, как стучит и пульсирует в виске болезненная дурнота, как запоздалые ужас и отвращение заливают душу. Вновь заболела рука. Перед глазами поплыли темные круги. Словно бы сквозь молочно-густую, набитую перьями подушку она услышала, как с треском лопаются матовые стекла в двери гостиной. Борясь с головокружением, Лорелей с трудом поднялась с колен и, чувствуя нарастающий невыносимый жар, бросилась вперед в отчаянной надежде достичь выхода…
***
С возвращением Матильды и Фридриха, едва отбушевали все восторги и стихли расспросы, жизнь в маленьком особнячке, омрачившаяся после давнего отъезда Лоры, потекла своим чередом и, казалось, вновь вернула былую безмятежность. Правда, иногда в разговорах тенью проскальзывали беспокойные вопросы о судьбе старшей Эйберхарт.
Матильда провела жаркое лето среди благоухающих цветов, книг и иллюстрированных журналов. К осени она подыскала себе место в кордебалете местного театра и принялась вновь подниматься на прозрачной заре ради тренировок и укладывать свои пушистые волосы в гладкий пучок.
Фридрих, бормоча, что он дипломированный археолог, заступил на мелкую должность при краеведческом музее, с тоской глядя на глиняные черепки и медные таблички, откопанные не им. Еще не договорившись с Тиффани о помолвке, он уже исподволь готовился к ней, обзванивая институтских подружек и напоминая в этот момент героя известного фильма, убеждающего бывшую пассию, что «на дне озера Титикака нашли древний город» и ему необходимо поехать на раскопки.
Жизнь Готфрида и Фриды изменилось мало – он обожал свою «Израилеву дочь» так же, как и двадцать лет назад, а она по-прежнему носила яркие платья, совершенствовала свой огородный загар и пекла тортики, монументальностью напоминавшие римской Колизей.
Интереса ради Фрида записалась на кулинарные курсы и вскоре подвизалась помогать с подготовкой занятий для начинающих. На всевозможных соревнованиях ее шедевры снискали любовь не только местных гурманов, но и взыскательной столичной публики.
Готовить их Фрида отчего-то неизменно предпочитала в своем «счастливом» костюме ламы – возможно, для того, чтобы сбить с толку конкурентов.
На одном из международных соревнований она даже случайно встретилась с веселой Маргаритой, все так же ангельски красивой и хрупкой. В белом поварском халате она была особенно бледна.
Не обидевшись на проигрыш, девушка (впрочем, какая же девушка? Теперь уже замужняя дама, ее сиятельство графиня фон Шмерц-Гёттинберг) разговорилась с бывшей однокурсницей, засыпав ту вопросами. Засидевшись с Фридой в кафе задолго после окончания конкурсных мероприятий, она жаловалась на некоторую скуку провинциальной жизни, рассказывала о прошедшем в Лондоне летнем Сезоне, об интересных гостях, о том, с каким нетерпением она ждет зимней поездки в Вену.
Потом разговор перешел на восхитительный бал, который давала в прошлом году Мастер Австрии – Маргариту даже ей представили! И та была так приветлива с новой подданной! А как она была хороша, с каким безупречным вкусом одета! Не зря ее и по сей день называют красивейшей женщиной Европы. Гретхен даже подумывает о том, чтобы самой заказать похожее белое платье со шлейфом, но ей не хочется выглядеть подражательницей. Среди приглашенных она заметила нескольких гостей в венгерских мундирах – правда, это мило, что фрау Мастер не забывает некоторых верных подданных, несмотря на то, что они уже с полвека как обрели официальную независимость после распада великой империи?
Пользуясь заминкой в разговоре, Фрида спросила, не слышала ли Гретхен что-нибудь о судьбе своей старшей сестры – спросила скорее для очистки совести, ибо услышать из австрийской провинции или даже из Вены о чем-то, происходящем в штате Виржиния, довольно затруднительно. Маргарита с сожалением покачала головой и пообещала постараться что-нибудь выяснить – правда, не вполне понимая, как, ибо круг ее знакомств ограничивался жителями старой Европы, помнящими Штаты дикой прерией.
***
Помолвку Фридриха было решено отпраздновать в семейном кругу.
В своем серо-жемчужном наряде Матильда выглядела несколько призрачно. Сидя между Готфридом в строгом костюме и Фридой, одетой в свое простое венчальное платье, Тиффани в тонком свитере и вечных брюках чувствовала себя несколько неуютно – впрочем, воздавая ей должное, я должна сказать, что она единственная не замерзла тем торжественным вечером. До шести часов накрытый стол стоял в саду, под отцветающими яблоневыми и лимонными деревьями, и полы белых скатертей то и дело разлетались, будто крылья. Так как с сумерками резко похолодало, к десерту компания решила приступить уже в доме, тем более что на горизонте собирались подозрительные тучки.
Смущенная обстановкой Тиффани не избежала расспросов – впрочем, волнение никак не повлияло на ее аппетит, ибо половина монументального кремового торта была уничтожена ею (Матильда, берегущая тонкую талию танцовщицы, с сожалением от десерта отказалась).
По приглушенному радио передавали концерт, посвященный итальянской опере – гордая синьора Тоска, судорожно сжимая изящный нож, пела свою знаменитую пронзительную арию. Небо за окном уже укрыла мягкая, розоватая пелена заката, белое вино в бокале приятно холодило ладонь и отзывалось благородной горечью на языке. В такие часы хорошо говорить о высоких материях, об искусстве или о судьбах мира. Начали, как водится, с искусства – сперва разразились похвалами последней постановке «Лебединого озера», в которой участвовала Матильда, несмотря на ее роль третьего лебедя справа. Потом заговорили о недавнем джазовом фестивале – некогда безумная и скандальная, теперь эта музыка начала приобретать флер винтажа и ностальгии. После недолгого молчания перейдя к судьбам мира, Готфрид припомнил сравнительно недавний процесс Эйхмана, а кто-то – вероятно, это была неосторожная Тиффани – провел аналогию и упомянул Нюрнбергский суд. После этого за столом воцарилась напряженная тишина, так как все, кроме гостьи, в этот момент подумали о человеке, бьющимся в раскаленном горниле дел, которые так приятно и безопасно обсуждать за сытным ужином.
По радио заиграли печальный вальс «Дитя луны». Фрида предположила, что это мелодия из «Ромео и Джульетты».
Матильда, словно бы пребывая мыслями где-то вдалеке, то и дело отлучалась из-за стола – то попудрить носик, то пройтись по саду, страдая от домашней духоты, то принести шаль. Из одной отлучки она вернулась, неся в руках белоснежный конверт, до того, очевидно, по обыкновению погребенный в прихожей под стопкой рекламных буклетов. Шепнув «Дядюшка, это тебе!», она взволнованно протянула конверт Готфриду. Тот, кажется, не ждал никаких писем и, извинившись, с нахмуренными бровями отошел от стола и вскрыл конверт. Любой заметил бы, как отхлынула краска от лица Готфрида, едва он пробежал глазами первые несколько строк; обладающая чувствительным слухом Матильда услышала, как он, повторяя по привычке, шепчет: «С прискорбием сообщаем… при исполнении… в результате возгорания… выдача тела невозможна…соболезнуем…». Резким, нервным движением Готфрид передал листок удивленной жене. Она читала быстрее, поэтому письмо вскоре оказалось в руках Фридриха.
- Этого не может быть! – громогласно объявил Готфрид – Этого просто не может быть.
Новоиспеченная невеста непонимающе крутила головой.
- Как-то это подозрительно. Не верю.
- А что, если это инсценировка? – предположил Фридрих – Ну, ее собираются отправить на какое-то очень серьезное задание. И, чтобы сбить с толку вражеские спецслужбы… ну, или кто у них там… инсценировали ее гибель. А то как-то все это и правда подозрительно выглядит. Выдача тела, говорят, невозможна…
В другое время Готфрид мог бы иронически улыбнуться в ответ на подобное предположение. Однако теперь он задумчиво протянул:
- Да, пожалуй, в этом есть рациональное зерно…
- А куда ее могли отправить? – недоумевала Фрида.
- Во Вьетнам!
- Почему во Вьетнам-то?
- А почему нет? Там вроде бы какие-то очередные переговоры намечаются.
- Да нет, что ей во Вьетнаме делать… может, что-то с мистикой связано? Паранормальные явления?
- Близкие контакты третьей степени!
- Нет, охота на вампиров!
- Ты вообще думай, что говоришь – у нас же Гретхен укушенная.
Тиффани в смятении вцепилась пальцами в руку Фрица.
- А может, все проще? Ее послали в Аргентину, ловить Бормана. Или Менгеле. В общем, кого-то из них.
- Менгеле же вроде утонул недавно? В газетах писали.
- А кто вам сказал, что это произошло без участия Лорелей? – зловеще вопросил Готфрид.
Воцарилось молчание.
- Тетя Лора крута! – со свойственной ему непосредственностью подвел итоги Фридрих, прежде чем приступить к виноватому объяснению с невестой.
Дальнейшая беседа расцвела всевозможными примерами, ссылками на похожие случаи в художественной литературе разного качества и убедительными доказательствами. Фриц, чьи знания в этой области ограничивались подростковым увлечением комиксами типа «Прекрасная Сесиль в руках гестапо» (прекрасная Сесиль обыкновенно оказывалась еще и очень скудно одетой Сесилью), принимал в разговоре живейшее и деятельное участие. Уже через час никто не сомневался, что в этот самый момент тезка рейнской колдуньи несется на мотоцикле по вечерним пустошам Аргентины и южный ветер развевает ее золотые волосы.
------- Техническое+дополнительное
1. Технически наша Лора банально съехала, и желающим я могу сохранить ее вместе с пустым участком (по-другому симов из игры доставать не умею, увы). Ее линию я решила окончить открытым финалом, так как однозначно убивать ее было бы жалко (хотя я и подумывала об этом), спокойная симская старость точно не для нее, а на эпопею в духе Йена Флеминга меня точно не хватит - я и этот-то отрывок с трудом написала. Так что пусть наша прекрасная феминистка-антифашистка, подобно герою старых добрых вестернов, ускачет в закат на верном мустанге... пардон, на мотоцикле "Хорьх"
2. У герра Гюнтера есть реальный прототип, у которого я спионерила...сгитлерюгендила...в общем, позаимствовала историю с еврейской служанкой и рассуждения о дороговизне "зачисток". Ну, а еще садизм и нездоровую страсть к женскому полу. В общем, всего-то
3. Стихотворение, на котором я частично основывала прочувствованную речь герра, желающие могут прочитать
Ах, какая была держава!
Ах, какие в ней люди были!
Как торжественно-величаво
Звуки гимна над миром плыли!
Ах, как были открыты лица,
Как наполнены светом взгляды!
...Как красива была столица!
Как величественны парады!
Проходя триумфальным маршем,
Безупречно красивым строем,
Молодежь присягала старшим,
Закаленным в боях героям -
Не деляги и прохиндеи
Попадали у нас в кумиры...
Ибо в людях жила - идея!
Жажда быть в авангарде мира!
Что же было такого злого
В том, что мы понимали твердо,
Что "товарищ" - не просто слово,
И звучит это слово гордо?
В том, что были одним народом,
Крепко спаянным общей верой,
Что достоинства - не доходом,
А иной измеряли мерой?
В том, что пошлости на потребу
Не топили в грязи искусство?
Что мальчишек манило небо?
Что у девушек были чувства?
Ах, насколько все нынче гаже,
Хуже, ниже и даже реже:
Пусть мелодия гимна - та же,
Но порыв и идея - где же?
И всего нестерпимей горе
В невозможности примирений
Не с утратою территорий,
Но с потерею поколений!
Как ни пыжатся эти рожи,
Разве место при них надежде?
Ах, как все это непохоже
На страну, что мы знали прежде!
Что была молода, крылата,
Силы множила год за годом,
Где народ уважал солдата
И гордился солдат народом.
Ту, где светлыми были дали,
Ту, где были чисты просторы...
А какое кино снимали
Наши лучшие режиссеры!
А какие звенели песни!
Как от них расправлялись плечи!
Как под них мы шагали вместе
Ранним утром заре навстречу!
Эти песни - о главном в жизни:
О свободе, мечте, полете,
О любви к дорогой отчизне,
О труде, что всегда в почете,
И о девушках, что цветами
Расцветают под солнцем мая,
И о ждущей нас дома маме,
И о с детства знакомом крае,
И о чести, и об отваге,
И о верном, надежном друге...
И алели над нами флаги
С черной свастикой в белом круге.
Мэриан, Лора воистину крута! Ах, какая женщина... заверните одну штуку, уж больно хороша чертовка...
Фрица поздравляю с помолвкой(наконец-то)), а Маргариту - с тем, что пришлась ко двору в высшем обществе))