У кого из нас няня не бросала красного ребенка, чтобы понежиться в джакузи или поиграть на пианино? Или чья няня не кормила ребенка, вместо того, чтобы выкупать его, и наоборот? Если вам это все опротивело, милости просим
Начните с созданными в КАСе родителями, подростком, ребенком школьного возраста и малышом (тоддлером). От Лалэль: В моём случае я играю персонажами, которые уже пожили до начала челленджа, так что вы тоже можете использовать своих любимых симов или любую из игровых семей. Поселите их в любой дом, но помните, вам необходимо много комнат на первом этаже (без фундамента).
Оба родителя должны работать и выходит, что надо нанять няню. Цель челленджа состоит в том, чтобы убить как можно больше нянь, насколько это возможно.
Вы получаете 20 баллов за каждую новую форму смерти вашей няни (смерть от мух, смерть от утопления, смерть от огня) и 10 баллов за повторы (второй случай смерти от огня будет стоить только 10 баллов).
Минус 200 баллов за использование кодов boolprop, moveobjects, и любых других кодов и хаков для убийства няни. Использование эликсира жизни или любого другого способа продлить жизнь в этом челлендже запрещено.
Вы должны держать все надгробия/урны на лоте челленджа.
В доме всегда должен быть ребенок школьного возраста (внуки и усыновленные дети тоже считаются).
Невероятные силы играют нашими судьбами, как разбушевавшаяся стихия играет маленьким корабликом. Мне ничего не удастся изменить, я ни на что не смогу повлиять. Моей воли недостаточно, чтобы остановить волну.
Мне кажется, что мы сидим в зрительном зале и смотрим балетное представление про нас двоих.
Вот мы встретились. Как сладко, как больно это видеть! Он протянул мне руку – и я его заметила. Он был уникальным, единственным в своём роде.
скриншот в повседневной одежде
Мы были разными как огонь и лёд, как разум и чувства.
Он всегда был мечтательным, нежным и будил во мне чувства, которых я никогда бы не узнала без него.
Чистая, обнаженная душа... Как он мог нести зло? Как зло могло владеть им? Зло должно было бы стекать с него, как вода, не задевая.
скриншот в купальном костюме
Неужели вся его искренняя любовь, вся непритворная нежность были лишь пищей для той тёмной силы, что контролировала нас? Неужели наша любовь обречена была нести смерть? Ромео, как мне жаль, что ты Ромео! Впрочем, отринь он семью и снова прими другое имя – ничего бы не изменилось...
Мы были непохожи во всем, как будто принадлежали к разным семействам, как будто представляли два абсолютно разных мира, которые не должны были пересечься, никогда, ни в какой из точек. Но они объединились, когда мы встретились и связали свои судьбы.
Потом я вижу себя на сцене – беспомощную, погруженную в сон, глубокий, беспробудный, похожий на смерть, но все чувствующую, все понимающую. Я знаю, что он считает меня потерянной навсегда; слышу ужасный короткий крик – это его душа разорвалась, осознав, что случилось невозможное, что меня больше нет, и из жизни ушло всё то, что составляло ее смысл. Затем отчаяние сменяется гневом, тихие слезы – припадком ярости. Я слышу звон мечей, но не могу проснуться, не могу даже сказать, чтобы они прекратили поединок – потому что я мертва не по-настоящему, а он, если его убьют, уже не оживёт. Я хочу встать, но моё тело сковано будто бы трупным окоченением, и только душа, живая, разрывается от горя. И вот, когда я с криком, похожим на слабый стон, вырываюсь из плена оцепенения – он лежит у моих ног умирающий, и я не могу сказать, видит он меня.
скриншот в выходном костюме
Опустите занавес! Если бы я знала раньше! Стив, очнись! Он не умер, слышите вы, нет! Мы выйдем на последний поклон, а потом я уведу тебя отсюда, на руках унесу, но мы больше не вернёмся в этот ужасный спектакль! Стив, Стив, ты слышишь меня...
Очнись же! Я здесь, я рядом!
...Ты уже не слышишь меня?
- Девочка… Девочка! Как ты привыкла, чтобы тебя звали? Джульстива? Или Джульсти? Как мама тебя зовет? Хотя ты так давно спишь, что, наверное, уже не помнишь.
Джульстива Мэллой – так тебя зовут, ты помнишь? Наверняка помнишь, хотя кто знает, что ты успела забыть за это время. Твоего папу зовут Себастьян Мэллой, а маму – Оливия Нигмополус. Это ты точно должна помнить, нельзя такое забывать. Ты ведь помнишь их? Не забыла, как сильно они тебя любят?
Вспоминай: ты ведь жила обычной жизнью, как любая девочка! Неужели ты не хочешь проснуться и снова увидеть маму, играть, ходить в школу?
- Обычная жизнь? Серость, скука, постылое будничное существование. Для тебя ли это! Не слушай ее, дитя! Ты – наследница двух великих родов, в твоих венах кровь двух величайших женщин, хозяек этого дома и всего города.
Твое рождение – огромная радость для нас всех. Подожди еще немного, и я пробужу тебя, ты очнешься ото сна и предстанешь пред миром прекрасной королевой, которой подвластно все.
- Не кричите, не будите меня! Мне снится волшебный сон про несчастного Карлика и его дочек, которые были принцессами, и жили у коло… колодца с киселем. Я не хочу просыпаться! Когда я посмотрю этот сон, я расскажу его маме.
- Нельзя тебе спать! Знаешь, почему тебя зовут Джульстива? Твоего дядю звали Стив, а тетю – Джульетта. Она тоже пыталась заманить их в ловушку, обещала золотые горы, а когда они не захотели, уснули навсегда. Твоя мама так сильно плакала, потому что очень их любила. Потому и тебя назвали в их честь. Что с ней будет, если и с тобой такое случится?
- Это тетя и дядя? Это же Безумный Шляпник из моего сна, а это - Чащирская кошка. А что ними, они уснули? Как жалко! Мне нравилось с ними играть. Их уже никак не разбудить?
- Не слушай противную девчонку, дитя! Твои тетя и дядя наказаны потому, что не следовали своему пути, и если ты не будешь слушаться, с тобой будет то же. Верь мне, я вырастила твоих папу и дядю. Я сделала их принцами и королями – и ты станешь королевой.
- Значит, я буду принцессой?
- Самой прекрасной, самой могущественной из принцесс!
- Нет, ты будешь вечно страдать, как страдала твоя внучатая тетя. Скоро ты, как она, погрузишься в безумие и будешь просиживать дни на кладбище, где лежат твои жертвы.
- Слушай меня!
- Слушай меня!
- Ой, замолчите! Я вовсе не хочу просыпаться!
Пятьдесят первая жертва, последовавшая за предыдущими
продолжение
Пансионерки одернули юбки, поправили галстучки, проверили, на все ли пуговицы застегнуты их школьные жакеты. Все это они выполняли заученными, автоматическими движениями, не переставая болтать друг с другом и хихикать — видно было, что они так часто приводили в порядок свой костюм, что выполняли все действия не задумываясь, и получалось почти синхронно. Я наблюдала за ними со стороны с отстраненным, холодным интересом — с такими же чувствами, с какими смотрела на выступления сборной гимнасток или пловчих-синхронисток. Ощущение усилилось, когда девушки выстроились парами и, держась за руки, по двое начали заходить в дом — выпрямившись, красиво задрав подбородок, как спортсменки на церемонии награждения.
Мои ли это были чувства и мысли? Или кого-то еще? И чьи они были тогда?
Гров дождалась, пока последняя девочка войдет в дом; она плотно прикрыла дверь за последней парочкой и осмотрелась по сторонам, проверяя, не остался ли кто во дворе.
- Смотри внимательно! - велела она мне. - Скоро приедут другие гости, их надо тоже встретить. Увидишь незнакомых – зови меня.
Я послушно кивнула. Гров ласково — ласково, боже мой! — погладила меня по волосам.
Я никогда не видела, чтобы ее глаза были настолько нежными. Даже в тот момент, когда она обнимала Себастьяна, называя его Джемпиэро, в ее взгляде не было столь безусловной любви – а ведь она и его обожала... на свой лад.
Гров – идейный убийца, садистка, злодейка, существо, как мне казалось, абсолютно лишенное человечности – оказывается, была способна на теплые чувства. Которые, конечно, проявляла в свойственной ей манере.
- Будь умницей, - сказала она и поцеловала меня в щёку. Никто и никогда не целовал меня, Офелию Нигмополус, таким образом, но я восприняла это так спокойно, будто Гров делала это каждый день. Значит, тот, в чьи воспоминания я погрузилась, точно не был мной.
Но кто же это был? Я попробовала сосредоточиться. Гров была приветлива с этим человеком, даже слишком. Кто это был — кто-нибудь из детей генерала Базиля Гранта? Другого влиятельного в городе лица? Нет, она кажется, ведет себя искренне. К кому же она могла так отнестись? Кого она любила? Мою тетушку Оливию-Гертруду? Ее сестру Уиллоу? Или – как я не догадалась сразу — свою маленькую сестренку, Диану?
Однако, насколько я поняла из сбивчивого рассказа Гертруды, Диана испытывала неприязнь ко всему, что было связано с подвалом и творившимся в нем насилием. Неужели она могла сидеть во дворе и с абсолютным спокойствием следить за тем, как молоденькие девушки заходят в наш дом как в ловушку, не подозревая, что там их ждет смерть?
Тот, кто делился со мной воспоминаниями, не понимал, что происходит – во всяком случае, в тот день не понимал. Как иначе объяснить каменное спокойствие этого наблюдателя?
Я с запоздалым раскаянием подумала о том, что в свое время тоже много чего не замечала, а вернее, предпочитала закрывать на многое глаза. Если бы не это, мы все, возможно, не оказались бы главными гостями на празднике жертвоприношения. Возможно, некоторые жертвы и сейчас были бы живы.
Я как могла постаралась отогнать эту мысль. Если я начну думать об этом, то точно сойду с ума. Неизвестный добродетель делился со мной своими воспоминаниями, и я не могла ничего пропустить, иначе его старания пропадут зря.
Может быть, исповедь Оливии и это чудесное погружение в чью-то память помогут мне понять, что же произошло в нашем доме.
Долгое время я просто слонялась по двору, не зная, чем заняться. От скуки я то ковыряла песок и, набрав его в пригоршню, пересыпала из ладони в ладонь, то чертила на нём палочкой разные странные знаки. Пыль, песок и могилы – вот чем был наш двор, и за много лет ничего в нем не изменилось.
Могил только было меньше. Должно быть, Гров ещё убила не всех, кого планировала.
Мне вдруг пришло в голову, что мои тетушки вели себя не просто неосторожно — вызывающе и даже нагло. Хоронить умерщвленных тобой людей на своем же дворе, более того, водружать над каждой могилой надгробие, указывая на ней имя убитого — для этого надо быть или безумным, или безмерно уверенным в собственной безнаказанности.
Оливия-Гертруда наверняка думала, что делает так ради соблюдения обряда, потому что так будет правильно: им незачем скрывать, чем они занимаются. А Гров таким образом утверждала свою власть над горожанами.
Мне вдруг захотелось набрать побольше песка и подбросить его в воздух. Я сделала это, и мне понравилось смотреть, как песчинки взмывают в воздух. Я повторила. Песчинки оседали на моем лице, руках, платье, застревали в волосах, хрустели на зубах, а я восторгом смотрела на устроенный мной маленький самум и думала о пирамидах, сфинксах, древних египтянах, о каком-то божестве с соколиной головой и о другом, с головой не то собаки, не то шакала – обо всём таком. Почему-то все эти образы вызывали у меня чувство глубокого восторга.
Я как раз прокручивала в голове историю Осириса, умершего и воскресшего бога, и убившего его злобного двойника Сета, когда ворота снова скрипнули, и одна их створка с неохотой приотворилась. В узкую щель проскользнула миловидная женщина с добрым лицом, обрамленным челкой и прядями каштановых волос, безжалостно собранными в строгий пучок и старательно заколотыми на затылке.
- Девочка, скажи, пожалуйста, это дом семьи Муэнда?
«Тут живут Нигмополусы» – хотела сказать я, а потом сообразила, что даже если мама уже вышла замуж, они с отцом... с Креоном вряд ли постоянно здесь живут, так что это – не их дом. Он стал домом семьи Нигмополус, только когда я здесь поселилась – это открытие снова меня поразило.
Так что это на самом деле дом Муэнда – Оливии-Гертруды и Уиллоу, её родителей и удочерённых итальянских чудовищ – Брианы и Дианы.
Я молча кивнула, подозрительно глядя на гостью. Она неловко потопталась у ворот, не зная, что дальше делать, пока я не подсказала ей:
- Они садятся обедать в гостиной. Проходите туда, пожалуйста.
Гров, услышав, что я с кем-то разговариваю, приоткрыла входную дверь и впилась пристальным взглядом в шатенку, чем окончательно её смутила. Сначала по лицу Гров прошла какая-то тень, будто она ожидала увидеть кого-то другого и потому была немного раздосадована. Тем не менее, мгновение спустя её лицо округлилось от удовольствия – она знала ту, которая пришла, и ждала её прихода. Женщина же, наоборот, смотрела на Гров так растерянно, как будто видела её впервые и раньше ничего о ней не слышала.
Впрочем, она быстро взяла себя в руки, вежливо поздоровалась, потом они перекинулись несколькими фразами. Я не слышала, о чем они говорили, да мне было и не очень-то интересно. Потом Гров предупредительно открыла дверь – выглядело это как простой жест вежливости, но мне подумалось, что она просто желает убедиться, что гостья проследовала в дом и никуда не сбежит.
Я из праздного любопытства последовала за ними.
В доме гостья также вела себя так, будто всё здесь казалось ей непривычным и странным. Она даже чуть не раскланялась с девчонкой Джинджер Гот, подумав, что та тоже тут живёт.
Гров взяла меня за плечи и вытолкала обратно на крыльцо.
- Почему ты меня не позвала? Скоро придёт ещё одна гостья, и тогда ты обязательно меня покричи, - предупредила она, слегка погрозив мне пальцем.
Зная её, следовало бы испугаться, но я интуитивно ощущала какую-то расположенность злодейки ко мне и потому была абсолютно спокойна.
Поболтавшись ещё с четверть часа во дворе, устав от жары и проголодавшись, я вбежала в дом.
В столовой за большим столом сидели все девушки, которых я раньше видела во дворе. Теперь они не шумели, наоборот, старались сдерживать рвущиеся из груди смешки и громкие выкрики. Впрочем, как они не изображали пай-девочек, меня им обмануть не удалось: я видела, как в их лукавых глазенках скачут смешинки и озорные бесенята, и понимала, что в глубине души они смеются над всеми сидящими за столом — и особенно над важными дамами, сидящими во главе стола.
Кухарка принесла первое в большой супнице — и половина девушек встала из-за стола и начала прислуживать остальным: клали своим визави салфетку на колени, подавали полотенце, наливали вино в бокал, выкладывали на тарелку хлеб и наполняли миски супом. Потом те, за кем ухаживали, встали со своих мест, и они поменялись ролями. Видимо, это было что-то вроде практического занятия для девушек, которых готовили к роли прислуги в богатом доме.
Гостья сидела по левую руку от Гров, и та ухаживала за ней, но поглядывала поверх её головы так нетерпеливо, как будто ждала кого-то другого.
Мне тоже налили супу, я похлебала его ложкой, но скоро мне стало скучно и здесь, и я снова выбежала во двор.
На этот раз я даже не заметила, как скрипнули многострадальные створки ворот и вошла ещё одна гостья – красивая смуглая женщина, одетая в красное.
Она посмотрела на меня с некоторым недоумением и произнесла незнакомое мне имя. Я не понимала, о ком она говорит, но догадалась, что речь идёт о Гров, закивала и старательно закричала, вызываю её.
Гостья оторопела, бросила на меня встревоженный взгляд и потихоньку пошла вдоль сада, не торопясь, любуясь нашими розами и мрачными статуями во дворе.
Пока она так шла, я во все глаза смотрела на неё и скоро догадалась, почему её лицо показалось мне странно знакомым. Это была женщина, чей портрет я видела на каждом молочном пакете, та, кого отчаянно и безуспешно искал весь город — прекрасная Белла Гот.
От изумления рот у меня сам собой раскрылся, но спросить я ничего не успела: Гров уже спешила навстречу гостье. Она, кажется, ничуть не была удивлена таким визитом.
Быстро и небрежно поздоровавшись, она чуть не за руку затащила гостью в дом — я побежала за ними. Гров провела Беллу мимо обедающих, не обращая на них ни малейшего внимания — первая гостья, случайно бросив взгляд на неё, ахнула, но сдержалась. Гров без лишних слов запихнула гостью в свой кабинет и куда-то удалилась.
Белла же — и я вместе с ней — оторопело разглядывала развешанные по стенам фотографии, тихо шевеля губами, не зная, что и сказать от ужаса. Я узнала только одну фотографию - на ней была она, но только чуть моложе. На другой фотографии она стояла в обнимку с черноволосым усатым мужчиной, рядом с ними – черноволосая девочка. Я догадалась, что это её муж и дочь. Остальные мне назвала сама Белла:
- Это мы всей семьёй — старая фотография, это мои муж, дочь и сын сегодня... Это сын, это дочь, они уже взрослые... Мортимер, как ты постарел! Что это? Зачем это здесь?
Страшно было даже не то, что все эти фотографии висели на стене кабинета Гров, этому можно было найти объяснение — пугало то, как они висели. Почти все были повешены вверх ногами или под углом, отчего казалось, что Гров сознательно хотела надругаться над ними. Счастливые лица улыбающихся домочадцев Беллы в таком положении казались жалкими и даже испуганными.
Только фотография Беллы в молодости висела под потолком абсолютно прямо, как будто бы взирая на весь этот ужас и благословляя его. Когда оторопь прошла, я увидела ещё несколько картин на стенах: все они изображали Беллу. Тётка явно что-то задумала, что-то, связанное именно с ней, Беллой. Не знаю, как у неё, а у меня кровь стыла при мысли об этом.
Пока я обо всём этом думала, Гров вернулась, ведя с собой Джинджер Гот. Белла не сразу заметила их, поглощенная своими размышлениями.
-Что всё это значит? - мягко спросила Белла, ничем не выдавая своего ужаса.
- Что значит? Ничего. Мне показалось, что нам полезно будет встретиться и поговорить. - Гров притянула к себе Беллу и Джинджер (мягко, но вряд ли кто смог бы противиться такой "мягкости"!) и воззрилась на портреты.
- Тебе нравится?
- Это ужасно. Зачем ты их собрала? Зачем повесила их здесь?
- Как ни странно, иногда я люблю причинять себе боль, - с невероятной, немыслимой в ней мягкостью и даже теплотой сказала Гров. - Я каждый день на них смотрю. Как думаешь, что я вижу?
Никто из нас троих не решился сказать ни слова, поэтому ей пришлось самой отвечать на свой вопрос:
-Я вижу жестокую мать, которая бросила нас с сестрой, как бросают котёнка. И вижу фальшивую семью, которую она создала, чтобы отдать им любовь — вместо нас, настоящих.
Когда она говорила это, глаза её блестели мягким, женским светом и она почти была похожа на настоящую женщину.
Мы с Джинджер оторопело уставились на Гров. Сперва я подумала, что она шутит, или говорит иносказательно, имея в виду не Беллу, а кого-то похожего на неё, свою настоящую мать. Потом — что она совершенно свихнулась: назвать матерью женщину, которая на вид казалась вдвое моложе её! Но, переведя взгляд на Беллу, я увидела то, что потрясло меня ещё сильнее: в глазах её стояли слёзы, и в мягком взгляде явно читалась вина.
Она не просто поверила — она знала, что всё так и есть.
- Бриана... - полушепотом произнесла она нараспев по-итальянски. - Брианелла... Где же твоя сестра, Диана?
И Белла растерянно поглядела на меня.
- Вот какая ты чудесная мать — даже не помнишь лица своей дочери! - с ледяным спокойствием произнесла Гров, каждым словом старательно заколачивая стальной гвоздь в сердце несчастной Беллы. - Ты не узнала бы её, даже если бы она бросилась тебе на шею.
Белла вся в слезах глядела на меня — и я понимала, что она не понимает, действительно ли я её дочь, или просто посторонняя девочка, что она не помнит, не знает лица своей младшей дочери, сестры Гров — и эта неопределенность сводила её с ума. Да и меня вместе с ней.
Неужели это всё-таки несчастная Диана делится со мной пережитым?
- Ну эту-то, - грубо схватив Джинджер под синий шерстяной локоть и с силой толкнув её к Бэлле, - эту-то ты успела запомнить? У неё тоже была сестра, знаешь ли. И их ты тоже бросила в младенчестве, не оставив им ничего. У тебя это просто, как мы знаем!
Джинджер вздрогнула, как будто у неё по спине электрический разряд прошёл, и инстинктивно отшатнулась от Беллы.
- Джинджер...
- Не говори со мной! Не смей даже думать о том, чтобы назвать меня дочкой!
Джинджер отвернулась, сурово и сосредоточенно глядя на перевернутую фотографию, в переносицу старенькому Мортимеру Гот.
- Это мой отец?
- Да.
- Я знала. Сейчас я вспомнила твое лицо. Мне было мало лет, но я помню каждую черточку. Я всё помню.
- Джинджер...
- Не надейся, я не забуду. Не забыла тогда, и никогда не забуду. И не прощу.
Продолжение следует
__________________
Последний раз редактировалось Лалэль, 31.07.2016 в 23:36.
Батюшки, да тут и впрямь есть от чего свихнуться! Ладно бы пропавшая Белла, но Бренди Брок что тут делает?! Её тоже там закопают?
Я всё думала, кто такая эта Джинджер Гот. А ларчик просто открывался. Теперь осталось понять, как а) (и зачем) Белла умудрилась нарожать столько детей и б) выглядеть при этом моложе дочери.
Постановка с семейными фото и впрямь выглядит жутко. И эти песочные часы на столе... Что бы Гров ни задумала, это однозначно будет трындец.
Я думала, что отчётов не пропустила, заглянула в тему на всякий случай и оказалось, что всё же умудрилась упустить отчёт. И какой отчёт! Я уже и забыла, какой восхитительный здесь слог. А ещё мне нравится, что сюда вплели загадочную Беллу Гот, сразу вспоминается период, когда я была просто одержима ей и её поисками. Однако больше всего радует то, что здесь история несколько иная. Не стандартная, как у большинства, а с новым какими-то загадками, мелочами, новый виток сюжета. Что - то мне подсказывает, что к Белле отнесутся с особой жестокостью, припомнят все грешки и отомстят за них. И у меня нет идей, чем кончится вся история и самое главное, когда. Ощущение близкого финала пока нет, так что буду ждать продолжение истории Гров и Беллы.
Mirby, у вас, наверное, особый нюх на проду, потому что прямо сейчас я как раз плотно работаю над продолжением этой истории. Буквально на днях планирую закончить и выложить) И там будет и Белла, и Гров, и все-все-все.
Что же касается финала, то уж на этот-то Хэллоуин я планирую челлендж закончить. Надеюсь, что мне это удастся.
Пятьдесят первая жертва, последовавшая за предыдущими
продолжение
скриншоты однотипные, уж простите
- Что здесь творится?!! – не знаю, кто первым это закричал – я или Бренди, завалившаяся в гостиную вслед за нами, видимо, движимая тем же смутным чувством тревоги, которая привела туда нас всех.
Гров с извращённой улыбкой разглядела нас всех – растерянных, шокированных, напуганных. Наш вид явно доставлял ей удовольствие. По-моему, она долго готовилась к этой встрече.
Теперь, конечно, можно было никуда не спешить, и Гров развалилась на диване, зорко следя за новоприобретенной матерью, которая скорее напоминала её дочь или младшую сестру, за Джинджер, приходившейся ей сестрой и совершенно на нее не похожей, и за Бренди, которая тоже играла в разыгрывавшейся трагедии какую-то роль.
Только на меня она не смотрела, но и прочь также не гнала. А я всё не могла понять, кто же я такая.
- Тебе интересно, что с нами стало, когда ты бросила нас и мы остались одни? – эти жестокие слова она проговорила очень мягко и нежно, и я снова поразилась женственности, неожиданной в таком бесчеловечном существе.
Серьёзные, бескомпромиссно взирающие на мир глаза Джинджер Гот пристально её изучали. В их глубине не было видно сочувствия, милосердия, но читалось что-то, похожее на понимание и одобрение.
В тот момент действительно можно было поверить, что они – сёстры.
- Представь, наш лагерь сравняли с землей, но благодаря одному доброму человеку мы смогли выбраться. Несколько месяцев мы скитались вместе с ним, он кормил и защищал нас из жалости, и потому, что я была его любовницей. Потом он захотел избавиться от сестры, которая была для него обузой. Я с этим не согласилась и избавилась от него. Потом я около двух месяцев скитались с грудной сестренкой на руках, и нас не пытались обидеть разве что такие же бездомные, как мы.
Раздался громкий звук – это зарыдала добродушная, сентиментальная Бренди. Джинджер и Белла молчали, да и мне было все равно.
- Случилось чудо, и мы забрели в этот дом. - Гров провела ладонью по стене, словно бы желая поблагодарить это место за гостеприимство. – Хозяева полюбили нас как родных, воспитывали вместе со своими дочерьми. И Дом принял нас, допустил к своим тайнам. Ты знаешь, что этот Дом живой? Он может подталкивать людей к смерти и забирать их души, и одновременно с этим осыпать благами тех, кто служит ему. Дочери хозяев прошли инициацию, и я вместе с ними. Дом принял меня, и я честно служила хозяину, отдала ему всю себя и ни разу не пожалела о сделанном выборе.
В гостиной повисла зачарованная тишина. Все молчали, не в силах ничего сказать по поводу услышанного.
- Знаешь, о ком я думала, слушая крики жертв, запуская пальцы в горячую плоть? Я думала о тебе, мамочка. - Гров пристально поглядела на Беллу. – Единственным моим желанием было воскресить отца и тебя, вернуть те времена, когда мы были семьёй.
Джинджер презрительно скривилась, глядя на печальную Беллу. Она как будто хотела сказать: «А стоило оно того?».
- Дом и в этом мне помог. Представь себе мой восторг, когда я обнаружила, что он может воскрешать умерших!
Все и без того были удивлены, но в тот момент, кажется, совсем потеряли связь с реальностью. Всё это напоминало страшный сон или бред, когда против твоей воли происходят парадоксальные события, а ты воспринимаешь их как нечто естественное, не пытаясь найти объяснения.
Гров обвела нас торжествующим взором. Со стороны могло показаться, что эта немолодая женщина с воодушевлением рассказывает окружающим о том, что ее дети подали документы в колледж, о тётушке, победившей рак, или о чем-то настолько же жизнеутверждающем.
- Это было настолько чудесно, настолько прекрасно, что я не могла поверить, не могла охватить этого сознанием. Дом, как воск, собирал слепки всех, кто был с ним связан, сохраняя их личности, словно матрица, и по прошествии многих лет их можно было отлить заново, как отливают те дешёвые пластмассовые статуэтки – раз за разом наполняя материалом одну и ту же форму. Ты никогда не сможешь представить себе, какое невероятное открытие я совершила, насколько я была потрясена.
Гров ошибалась: впервые за всё время разговора я прочувствовала её состояние. Если у меня, слушающей объяснение, ум за разум заходит - насколько же ошарашена была она сама, сделав такое открытие!
-Теперь, с помощью Дома и живущих в нем могущественных сил, я могла отнимать жизнь и возвращать ее по своему усмотрению. Теперь я могла вернуть родителей.
- Подожди, - несмотря на весь ужас ситуации, я почувствовала прилив любопытства, мне захотелось выяснить в подробностях, как и что происходило, и мой ум искал логические нестыковки в истории, где не могло быть никакой логики. А может, во мне пробуждалась Хозяйка Дома.
– Твои родители ведь были мертвы, когда ты это узнала. Пока они были живы, они ни разу не переступали порога нашего дома, даже в городе нашем, насколько я понимаю, не жили. Почему же ты решила, что Дом вернёт тебе тех, кого никогда не знал?
Гров снисходительно оскалила зубы в усмешке.
- Ты разве не знаешь, что в каждом человеке хранится информация о его родителях?
- В физическом смысле – да, в генах, но в смысле духа вряд ли.
- Дух – тоже своего рода материя, дитя моё. Люди ещё не пришли к пониманию этого, но это так.
- Но ведь… ведь дом не мог воскресить их, взяв за основу твои воспоминания... - не могу поверить, что сказала подобную чушь, даже слышать эти слова было странно. С другой стороны, если принять это за истину, многое сразу встанет на свои места.
Например, почему Джетро перед смертью видел страшную не-меня, а Галина – жуткого не-Стива. Дом сохранил наши образы и, когда хотел собрать жертв, выпускал на волю существ, похожих на нас как две капли воды.
- Не воспоминания, - покачала головой Гров, - тогда я получила бы назад своего отца, того, кого любила и знала. Нет, всё намного сложнее. Я убивала людей одного за другим, я приносила Дому жертвы, задабривала его, рисковала своей свободой и жизнью, а также свободой и жизнями всех, кто проживал в Доме. В городе нас стали опасаться, затем — открыто ненавидеть. Приютивших меня людей убили, мы с их дочерьми едва смогли спастись. И в итоге, принеся все эти жертвы, потеряв то, что не вернешь, я узнаю, что родная мать меня обманула! Сперва отца, а затем и меня!
Впрочем, я даже рада, что все так обернулось. Я счастлива, что обнаружила эту ложь.
Она вполоборота повернулась к Белле, скромно разглядывавшей портреты на стенах:
- Скажи – мне просто интересно – долго тебе пришлось уговаривать свою совесть, чтобы лечь с ним?
Белла вспыхнула.
- Ты не можешь осуждать меня! Ты не знаешь, как мы жили! Война высосала из нас все силы, всю душу, к тому моменту она уже была проиграна...
- И ты решила заранее подлечь под победителя? - брызжа ядовитой слюной, перебила Гров. - Ты решила не ждать, пока отца убьют или признают военным преступником, решила подготовиться заранее и встретить победу британских войск, будучи женщиной британского офицера?
- Ты не можешь меня судить. - не опуская глаз, ответила Белла. - Ты не знаешь, что между нами было. Это касается только нас троих.
- Так ты себя оправдываешь?! - взвизгнула Бриана. - Была бы ты честной женщиной, ты призналась бы во всём отцу и ушла от него! Как ты могла рожать детей от другого и врать отцу в глаза, зная, что он ни в чём не виноват?!
- Тебя это не касается, - по-прежнему твёрдо – вот это выдержка! – ответила Белла. – Это наши с ними дела, а не твои.
- Нет, меня это ещё как коснулось! - так же твёрдо, глядя матери в глаза, заявила Гров. – Плевать на ваши интрижки, но из-за твоей неверности я лишилась возможности воскресить отца. Думаешь, такое можно простить?
Мне было интересно, но та, в чьём сознании я находилась, заскучала и демонстративно зевнула.
- Что дальше-то было? – спросила она, прерывая перебранку. – Когда Дом тебе их вернул – её и того мужика, твоего папашу. Что с ними стало?
Гров бросила на меня тот же снисходительный, покровительственный и тёплый взгляд, как будто перед ней стоял котенок, только что бегавший за своим хвостом или вытворявший что-то настолько же милое.
- Это действительно интересная история! – согласилась она. – Я надеялась возродить семью, а смогла получить только мать, запятнавшую себя изменой, и её любовника, который мне даром не был нужен. Мать бы я, пожалуй, оставила при себе, да только они оба ничего не помнили – как бы я рассказала ей обо всем? Мне и сегодня было непросто вскрыть её память, а тогда я этого не умела. Пока я думала, как с ними быть, они разбрелись по свету, потерянные и беспомощные, как дети. Каждый пошёл своей дорогой, не вспоминая о другом – а ведь у них был роман! Это мне показалось забавным. Я следила за вами, - она снова обратилась к Белле, - за тобой и за ним, была осведомлена обо всем, что вы делали. Мне было очень интересно узнать, что вы натворите дальше.
Белла нахмурилась и неодобрительно покачала головой, как будто от ее мнения что-то зависело.
Гров снова недобро усмехнулась. Обычно такую улыбку принято называть ядовитой, но в ее оскале чувствовалась такая не сдерживаемая ненависть, что скорее уж её можно было сравнить с ослепляющей вспышкой ядерной бомбы, поэтому я назвала её «атомной».
- Ты, наверное, хочешь узнать, что я сделала с твоим любовником? Впрочем, я забыла, ты же ни о ком не думаешь, кроме себя. В любом случае, я не намерена портить себе удовольствие: мне хочется рассказать о нём, и я буду говорить о нём, а потом уже, может быть, отвечу на твои вопросы.
Хоть вы и разошлись в разные стороны, судьба снова привела вас в один и тот же город – и я снова удивилась тому, как высшие силы выполняют все мои желания. Мне не пришлось искать вас по всей стране – вы жили почти что на соседних улицах. Конечно, ты не знала об этом, когда соглашалась занять вакансию учительницы в пансионе для мальчиков, да и он не подозревал, что уезжая на заработки за тридевять земель, снова встретит там тебя. Впрочем, он сделал все возможное, чтобы не попадаться тебе на глаза. Скажи, ты ведь даже не сможешь сейчас вспомнить его лица?
Белла, мертвенно-белая, покачала головой.
- Не могу представить, о ком ты говоришь.
Гров скорчила презрительную гримасу, словно бы говорящую: «Я так и думала».
- Больше того: он позаботился о том, чтобы никто из семьи не общался ни с кем из вашей семейки. Так ведь? – она повернулась к Бренди, тихо присевшей на подлокотник кресла и внимательно ее слушавшей. – Милочка, ты ведь не была знакома с этими гиеньим выводком?
Круглые глаза Бренди раскрылись так широко, что, казалось бы, куда шире.
- Ты все это время думала: зачем меня сюда позвали, что у этих женщин общего со мной? А вас объединяет то, что вы спали с одним и тем же лгуном.
- Неправда! – закричала возмущённая Бренди и оглянулась на Беллу, ожидая поддержки. Та промолчала.
- Белла Гот, богачка из старого города, по которой вздыхают все ловеласы – и мой муж… Мыслимое ли дело?
- Не хочешь – не верь. – равнодушно ответила Гров. – Я тоже долго не могла поверить, что это он – мой папаша, но тут уже ничего не сделаешь.
- Ты – дочь моего Скиппи?! – вскрикнула Белла. – Да ты ему в бабушки годишься!
Гров оглушительно расхохоталась, и адский хохот угрожающим эхом отлетел от каменных стен и потолка.
- Как-как ты его звала? Скиппи? – и, отсмеявшись, снисходительно пояснила:
- Когда вы познакомились, твой Скиппи болтался по свету почти восемьдесят лет. Он родился в апреле тысяча девятьсот двадцать второго года, жил по соседству с твоими родителями, между прочим, все трое ходили в одну школу. Странно, что они не узнали его – решили, наверное, что перед ними сын или родственник. Больше всего усилий люди прилагают, чтобы заставить себя не замечать того, что выходит за пределы их понимания. Смешно, но так всегда бывает.
Бренди неуверенно поглядела на Беллу, ожидая объяснений. Белла снова не произнесла ни звука.
- Сама-то ты разве не из таких? Признайся хотя бы себе самой, что ты силой заставляла себя закрывать глаза на многое: на все его выходки, на странности в поведении, на пугающие оговорки, на то, как он вздрагивает от каждого шороха, сторонится людей, боится выходить на улицу, когда стемнело, ложится спать только с включенным светом… Скажи, разве ты всего этого не замечала?
Не задавала себе вопроса, почему вы живёте в нищете, а твой муж не может удержаться ни на одной работе? Он и тебе запретил работать, хотя только твой заработок помогал вам держаться на плаву. Сам-то он не очень-то старался обеспечить семью. С последнего места работы его выгнали после того, как он прогулял несколько дней без веской причины.
- Как ты все это узнала? – закричала доведённая до истерики Бренди. – Ты следила за нами? Почему?
- Потому что я – ваша совесть! - громко, веско, чётко проговаривая каждое слово заявила Гров. – Если бы меня не было рядом, его грязные делишки так и остались бы никому не известны. А ты… ты была его пособницей! Не задавала вопросов и старалась ничего не замечать. Даже того, что рожаешь детей не от мужа, а от настоящего чудовища – ты тоже не видела!
- Что… что это значит? – дрожащим голоском спросила Бренди, как будто в одно мгновение осознав ужасную реальность происходящего.
- Ты что, не догадываешься? – Гров подалась всем телом вперед, как будто хотела приблизиться к Бренди, и, морщась, трагическим шепотом сообщила:
- Твои дети – не от него. Кажется, столько лет прошло, ты должна уже была понять.
Бренди ахнула.
- Это абсурд! – потом, с жалостью глядя на Гров, добавила:
- Я поняла, ты сошла с ума. Несчастная…
Гров покачала головой.
- Вероятность этого крайне мала. Я не старуха Гертруда и не моя малодушная сестра, мой разум ясен, Дом заботится об этом. А вот ты вполне можешь рехнуться, когда осознаешь, что на самом деле происходило в твоей семье.
- То, о чём ты говоришь, невозможно, - убежденно заявила Бренди. – Уж я-то знаю, от кого рожала детей. Тут не может быть ошибки.
Гров мерзенько захихикала.
- Ой, не могу! – выговорила она, успокоившись. - А я ещё опасалась, что ты можешь заподозрить неладное. Подумать только, я волновалась из-за набитой дуры!
Гров слегка пошевелила кистью руки, до того спокойно лежащей на подлокотнике – это лёгкое движение можно было и не заметить, и я бы точно не обратила на него внимания, если бы сразу вслед за тем, как она это сделала, за спинкой дивана не появилась густая, необычная, почти красная человеческая тень. Я вздрогнула.
В самом появлении тени не было ничего сверхъестественного, и потом, она не казалась угрожающий. Однако эта тень не повторяла очертаний силуэта Гров и определённо не принадлежала ей. Больше всего она напоминала тень мужчины, в меру высокого, худого, но не слишком.
- Как я могла отомстить твоему мужу? Он выставил меня круглой дурой, и мне хотелось отплатить ему тем же. Если я была выращена отцом, который не знал, что выращивает чужого ребенка, то и с ним должно было случиться то же – только в сто раз хуже. И я придумала, как это устроить.
Тень за спиной злодейки колыхнулась, задержала, обретая форму, цвет и непрозрачность, превращаясь в осязаемое, реальное человеческое существо. Мне не было страшно, а Бренди громко закричала, и, видимо, чуть не сбрендила от ужаса, потому что узнала своего мужа.
Она сделала неуверенный шаг вперед:
- Скиппи?!! Как же это может быть… Ты умер, утонул, мы видели твоё тело… Как ты смог спастись? – Бренди внимательно вгляделась в лицо признака и сказала, осознав очевидное и невероятное:
- Ты – не он. Ты очень похож на него, но не он. Ты – его двойник. Откуда ты взялся?
Гров и раньше громко смеялась, но на этот раз она зашлась в припадке такого безумного смеха, что, казалось, старые каменные стены и потолок вот-вот обрушатся.
- Только сейчас заметила?!! Ха-ха-ха!
Какое-то время она не могла говорить, только смеялась как сумасшедшая. Все молчали, никто не смел ее прервать.
- Когда я узнала, что этот козёл наставил рога моему отцу, надул меня, отнял у меня право считать родителями тех, кого я любила, как никого не любила на свете, – Гров повторила то же самое, то ли заговариваясь от восторга, то ли стараясь, чтобы мы еще лучше запомнили её слова, – я быстро придумала, как с ним поквитаться. Помнишь, я говорила про формы, в которые можно раз за разом заливать материал и получать пластиковые игрушки, похожие друг на друга, как две капли воды?
Конечно, пришлось забыть об осторожности и выйти за рамки – мне предстояло принести в жертву множество горожан. Но оно того стоило: я смогла снова наполнить форму материалом и слепить копию моего папаши, чтобы наказать его и эту дуреху. Пусть он и похож на человека только внешне, а внутри – бездумное животное, управляемые инстинктами, зато это животное полностью подчиняется мне. Милый, подойди-ка поближе!
Ожившая тень колыхнулась и продвинулись вперед. Бренди автоматически сделала шаг вперед, и встала прямо перед ним, не моргая.
- Узнала? – наслаждаясь ситуацией, спросила Гров. – Удобно, что у него глаза другого цвета. Легко отличить одного от другого, правда ведь?
Бренди так и стояла столбом, не издавая ни звука.
- Ой, да ладно, ты не могла не догадываться, что отдавалась другому мужчине, не мужу! Ты не забыла, как это случилось в первый раз? Напомнить тебе, что было тёмной осенней ночкой пятнадцать лет назад? Вы возвращались домой в первом часу, были весёлые и пьяные, вели себя развратно, ты была накрашена и одета не как приличная жена – как дешёвка из бара, поэтому, должно быть, он зажимал тебя в каждом тёмном углу… Вспомнила, нет?
- Ты говоришь про тот вечер, когда мы отмечали мое повышение? Мы действительно немного перебрали, но что с того? Мы были женаты уже полгода, он был моим первым мужчиной, я была ему верной женой. Мы не совершали греха.
- Он согрешил еще в тот момент, когда совратил мою мать и наставил рога отцу, – перебила Гров, – а затем согрешил второй раз, когда бросил её, – указывая на Беллу, – расхлебывать в одиночку то, что они творили вдвоем. Ты же была его пособницей во грехе, нравится тебе это или нет. Не надо строить из себя невинную овечку.
- Что же случилось в ту ночь? – нетерпеливо спросила я.
- Какое любопытное дитя! – Гров посмотрела на меня с удовольствием. – Я впервые отомстила – вот что случилось. Он надругался над женой моего отца – я сделала так, что надругались над его женой. Только отец ни о чем не подозревал, а я отомстила так, чтобы тот козёл всё видел, но не мог ничего сказать или сделать. Так ведь гораздо интереснее, правда?
Гров, не вставая с дивана, грубо толкнула Бренди – и та чуть не упала в объятия двойника своего мужа.
- Да вспомни уже! – визгливо вскрикнула она. – Помнишь, как он набросился на тебя, даже не дав тебе закрыть входную дверь? Помнишь его зелёные глаза, под цвет платья, которое, кстати, он и изорвал прямо на тебе? Как бы ты ни была пьяна, ты не могла не заметить подмены! Вспомни первую брачную ночь – разве тогда твой муж вел себя, как скотина? Почему же после ночи, когда вы зачали вашего старшего, тебе пришлось замазывать синяки и следы удушения? Ну же, подумай хорошенько!
Скромная Бренди покраснела до пунцового румянца и продолжила с ужасом рассматривать двойника.
- А знаешь, что я придумала? – Гров захихикала. – Да, это была славная месть! Ты-то ничего не запомнила, но он-то все видел, только ничего сделать не мог. Представь, он видел, как его жена целует чужого мужика, думая, что целует его самого – и не мог ни предупредить её, ни остановить. Правда, я здорово это придумала? С одной стороны, она ему изменила, а с другой, он даже не мог ее в этом упрекнуть, потому что, по сути, она изменила ему с ним же. Нет, что ни говори, отличная была идея!
Даже мне, стороннему наблюдателю, стало противно – а уж Бренди и вовсе скривилась, держась за живот, будто ее вот-вот стошнит.
- Сколько раз? – через силу спросила она, измученными глазами глядя на двойника.
- Каждый раз! - торжествующе заявила Гров. - Каждый раз, когда он пытался зачать с тобой наследника, его место в твоей постели заменял двойник. Это он – отец твоих детей. И того, что ты родила после смерти мужа, и того, которого ещё родишь.
- Бью – наш с ним сын! – истерически выкрикнула Бренди. – Ни один мужчина не прикасался ко мне после его смерти!
- А вот он прикоснулся... - губы Гров снова расползлись в некрасивой усмешке. – Зря ты налегаешь на виски, дорогуша. Думала, если будешь заливать горе, спрятавшись ото всех, ничего не случится? А вот случилось. Тебе случайно не снится сон, будто твой муж воскрес и снова забрался в вашу кровать? Так вот, это был не сон, и поздравляю тебя, ты снова родила ублюдка – и не от твоего муженька.
Бренди смотрела на нее, белея от бешенства. Не могу себе представить, чтобы её доброе лицо выражало такую безграничную ненависть.
- Злишься? О-о, если бы ты видела его в ту ночь – жалкий слизняк. На что угодно был готов, лишь бы остаться в живых, даже отдать на растерзание тебя и ваших поросят, предлагал принести их в жертву или вывести ко мне, чтобы я делала с ними, что захочу. Дурной он был человечишка, и хорошо, что у тебя дети не от него.
Бренди побелела так, будто превратилась в мраморную статую.
- Я убью тебя! – закричала она и бросилась к мучительнице в порыве ослепляющей ярости, которая туманит разум и отключает самоконтроль. Если бы на месте Гров был кто-то другой, ему наверняка бы не поздоровилось. Гров же даже и не моргнула.
- Взять! - коротко приказала она, и ожившая тень, доказывая, что она сделана из плоти и крови, схватила Бренди и, не обращая внимания на отчаянное сопротивление, потащила её куда-то.
- Наслаждайся, дорогуша! – издевательски закричала Гров. – Ты же хотела еще одного младенчика в память о муже? У тебя появился шанс его получить! Проведи время с пользой! – и, довольно улыбаясь, повернулась к нам.
Думаю, Белла в этот момент захотела слиться с каменной стеной и лишь усилием воли заставляла себя держаться достойно. После того, что старая ведьма сотворила с Бренди, которая, по сути, ни в чем не провинилась – что она собиралась сделать с Беллой, которую считала предательницей?
Но, видимо, Белле предназначено было стать десертом, потому что, проводив глазами несчастную Бренди, Гров сразу же повернулась к Джинджер:
- Ты, наверное, хочешь меня о чём-то спросить?
Джинджер посмотрела на нее исподлобья и ничего не сказала.
- Давай я расскажу, чем занималась всё это время твоя и моя мать? Это не так интересно, как похождения моего отца, но тоже занимательно. Удрав от меня, она нанялась учительницей в закрытую школу-пансион для мальчиков. Естественно, и учителя, и воспитанники с ума сходили от её красоты, и что же? Вместо того, чтобы искать себе пару среди взрослых мужчин, что было бы хотя бы прилично, она завела порочную связь с мальчишкой, которого учила – должно быть, потому, что его родители были баснословно богаты. Стыд и позор! Она лишилась работы, от неё все отвернулись, но она не отказалась от своей неприличной интрижки. Когда же последствия бесстыдного поведения стали настолько катастрофическими, что их трудно было скрыть даже под самой просторной одеждой – ты понимаешь, о чём я, – она проявила несусветную наглость и обратилась к родственникам совращённого мальчика, требуя, чтобы они помогли ей в её положении. Те, конечно, пришли в ужас и использовали все средства, чтобы избавиться от проблемы, но эта низкая женщина твёрдо вознамерилась их опозорить – и родила тебя и твою сестру. Сразу после рождения она отказалась от вас, и вас передали миссис Крамплботтом, родственнице вашего несовершеннолетнего отца, которая сперва подыскала кормилицу, а потом, когда вы подросли, пристроила вас в свой приют. Вы росли круглыми сиротами, не зная, кто ваши родители – а они между тем успели пожениться и преспокойно родили еще двоих – на этот раз законных. Они любили их, баловали, души в них не чаяли – а про вас вспоминали не чаще, чем про тапок, завалившийся за тумбочку. Они рады были от вас избавиться… как думаешь, это справедливо?
- Нет, - кусая губу, ответила Джинджер, - нет, это несправедливо.
- Ты хочешь им отомстить? – спросила Гров.
Джинджер молчала. Гров лениво поднялась с дивана, подошла к ней и заглянула прямо в лицо.
- Хватит у тебя сил убить её? Отомстить разом за все годы унижений и украденную материнскую любовь?
Продолжение следует
Последний раз редактировалось Лалэль, 02.08.2017 в 21:45.
Я, конечно, подозревала, что Белла не так невинна, как кажется (всё-таки стремление обязывает). Но чтобы настолько! Получается, она что в первой жизни, что в следующей прыгала по койкам, рожала никому не нужных детей, а Гров всё это время следила за ней и за Скипом. Нет, я понимаю - отомстить любовнику матери, используя не слишком умную Бренди. Но теперь-то за что её терзать? Скип и так получил своё сполна, а Бренди изначально ни в чём не была виновата. Я бы сказала, что до настолько изощрённой мести нормальный человек не додумается, но теперь я даже мести не вижу. Брианне просто нравится издеваться над несчастной женщиной, единственная вина которой была в том, что она выбрала неправильного мужа.
Цитата:
Сообщение от Лалэль
После того, что старая ведьма сотворила с Бренди, которая, по сути, ни в чем не провинилась – что она собиралась сделать с Беллой, которую считала предательницей?
Вот мне тоже это интересно. Но пока я не вижу в Джинджер готовности убить мать. Она вообще мне не кажется человеком, который может хоть кого-нибудь лишить жизни. Видимо, за излишнюю доброту бедняжка и поплатится...
Influence, согласна, жуткая жуть, но чего еще ждать от психопатки-маньячки с комплексом не то бога, не то дьявола? Тут обычная логика не работает, как бы мы ни старались объяснить и оправдать поступки садиста.
В извращенной логике Гров, вполне вероятно, муки и смерть - вполне закономерное наказание за предательство и за разврат (в её понимании разврат - очень широкое определение, ей почти все кажется безнравственным). С другой стороны, моральные травмы детства и привычка безнаказанно убивать не могли сделать её другой.
Впрочем, ни с Джинджер, ни тем более с Беллой, ни даже с малышкой Бренди она не закончила. Все они еще успеют удивить её - по-своему.
Пятьдесят первая жертва, пятьдесят вторая, пятьдесят третья жертвы
окончание
Я никак не могла не закончить на Хэллоуин! Скринов сегодня не будет, извините, наслаждайтесь чтением. Скрины будут в течение дня-двух.
- Офелия! – позвала Гров. – Офелия, вернись к нам из своего далёка. Нам нужно обсудить множество важных вопросов.
Я тряхнула головой, прогоняя наваждение, и снова увидела тёмные стены подвала, Себастьяна и Виолу, не похожих на себя самих, одетых как близнецы, в яркие костюмы, бледного как смерть Гамлета в чёрном и ликующую Гров, держащую под локоть мою старую тётю, похожую на растрепанную курицу.
- Видишь, что случается, когда Хозяйка дома отказывается от своей судьбы? - обращаясь ко мне, сказала Гров. - Она исполняла обязанности Хозяйки двадцать лет, и смотри, во что она превратилась теперь. Жалкое зрелище! Оливия, ты меня слышишь?
Тётушка, кажется, услышала её, посмотрела в её сторону вполне осмысленным взглядом и неуверенно произнесла:
- Гров? Гров, королева шотландская?
Себастьян сделал большие глаза; тетка это заметила.
- Да, мой дорогой, меня зовут именно так. Твоя бабушка, Офелия, - она посмотрела на меня, - твоя бабушка взяла имя Геката, в честь героини Шекспира, и стала Гекатой Нигмополус, и всем нам дала шекспировские имена, чтобы горожане заранее знали, кто станет её наследником. Её невестка взяла имя Уиллоу, сестра невестки, вот эта падаль, - с этим словами она плюнула под ноги тёте, - Оливия, а нас с сестрой назвали Гров и Диана. Тебе, когда ты родилась, дали имя Офелия – чувствуешь преемственность?
Меня затрясло.
- Моя сестра думала, что сможет избавиться от предначертания. Она сбежала из дома, замела все следы, думала, что прошлое её больше не найдет, и первого сына назвала Стивом. Но второй сын оказался в наших руках, и мы дали ему имя Себастьян. Стив тоже оказался умным мальчиком – он не только вернулся в этот дом, но еще и назвал своих детей Виолой и Гамлетом. Умный мальчик, тонко чувствующий. Он предполагал, какая судьба ждет его детей.
- Ничего я не предполагал! – отчаянно прошептал призрак Стива, с ужасом оглядываясь на меня. А я вспомнила, как Джульетта, вернувшись из роддома, сказала: «Представляешь – Гамлетом назвали! Это все Стив виноват, настоял, зараза. Сказал, что хочет всем детям дать шекспировские имена».
Вольно или невольно, он играл за их команду.
Меня как иголочкой кольнуло. Джульетта... Джульетта?!
- Вот как ни странно, Джульетта была не из нашего рода.Я даже предложила называть Стива Ромео, как его и должны были звать с самого рождения – было бы забавно.
Не знаю, отчего, но мне стало легче. Хотя чему тут было радоваться? Всё равно оба мертвы, и без вины виновный, и невинный. И мы все на пути в ад – виновато-невинные.
- Ах, Оливия! - задушевно сказала Гров, глядя на мою безумную тетушку – та ничком лежала на полу, куда её уложили силой. - Бедная старая безмозглая Оливия! Неужели ты думала, что сможешь покинуть дом, и на этом все закончится? Пример Креона и Уиллоу тебя ничему не научил? А пример дурёхи Дианы, которая думала, что сможет избавиться от тяги к дому? Поучилась бы лучше у своей племянницы! Смотри, какая она умница – потеряла память, быстро поняла, что вне дома, без подпитки ей не жить, и вернулась домой. Молодец, Офелия, умная девочка. Никому еще не удавалось убежать от судьбы.
Оливия поглядела на меня жалобно, как индейка, приготовленная на закланье. Мне стало дурно, появилось ощущение, что в этой славной компании вурдалаков и убийц я самый главный преступник.
Они свои изуверства творили более или менее осознанно, а я, будучи частью той же системы, имела подлость считать себя невинной.
- Пей, – Гров с ужасной улыбкой поднесла ей кубок с неизвестной жидкостью, – пей за свою смерть! Пей за то, что через миг ты рассыплешься в прах, как и мечтала! За то, что увидишь того, кого давно ждала!
Оливия пыталась сопротивляться, но её насильно заставили выпить все до капли. Как только её зубы щелкнули, смыкаясь, и последний глоток проскочил горло, появился тот, кого только и не хватало на этом шабаше кровопийц. Он предстал в своем традиционном образе четвертого всадника Апокалипсиса, скелета с косой в руках - и тут же поманил за собой тетю, показывая ей огромные песочные часы: время вышло, мол. Злосчастная Оливия ещё пыталась сопротивляться, но скелет был неумолим и заставил её следовать за собой. От неё осталась лишь горстка пепла, которую коричневые тут же заботливо поместили в урну.
Я даже не почувствовала отчаяния. Внутри осталась только глубокая, ничем не заполненная пустота.
- Ты даже не плачешь по тете, Офелия? - серьезно, с глубоким сочувствием в голосе спросила Гров. И я почувствовала себя ещё большей сволочью, чем раньше.
Я действительно не могла плакать – не потому, что мне было невыносимо больно, так, что и слез не было, а потому, что не хотелось.
Я ничего не ощущала – и это было ужасно.
- Старуха пожила своё, - равнодушно сказала Гров, - ад давно её заждался. Она свое дело сделала – оставила нам пять замечательных наследников. Теперь у нас два мальчика и три волшебные девочки.
Три? Почему три? Нас же двое на двое...
- Когда тетя покинула тебя, мы ждали, что ты станешь хозяйкой дома, но ты не торопилась. Потом в доме поселились Мэллои. Сперва мы ждали, что дом их уничтожит, но он опознал их как своих и принял. Мальчики – сыновья Дианы, дети Стива – её внуки, а дом еще хорошо помнил свою хозяйку, поэтому принял её наследников, как родных. Очень скоро мы поняли, что каждый из вас может стать Хозяином, и принялись ждать. Рано или поздно дом должен был инициировать одного из вас... а может, и нескольких из вас.
Вот оно как! Значит, не я одна во всем этом варилась. И Стив, и Себастьян, и Виола, и Гамлет – все что-то чувствовали, все видели кошмары, все ощущали себя соучастниками убийств. Все мы были жертвами дома.
- Вам намекали. Помните первую няню, которую убило градом у ваших дверей? Это был намек для всех вас, напоминание, что нужно выполнить свое предназначение. Жаль, что вы не прислушались. Потом была другая жертва, и еще, и еще... Неужели вы не насторожились? Вы должны были прочувствовать, что дом пытается вам что-то сказать. Люди гибли только из-за того, что вы не желали прислушаться.
- Этого не может быть, - онемевшими губами прошлепала я. - так не бывает.
Лица Себастьяна и Виолы говорили красноречивее, чем любые слова. Гамлет был как-то поспокойнее — видимо, он был слишком мал, когда всё это происходило, и не мог даже опосредованно посчитать себя виновным.
Но тут старая ведьма, как бы опомнившись, зацепила и его:
- Когда родился малыш, мы подумали, что именно он станет Хозяином. Тем более, при его рождении была принесена такая кровавая жертва.
Гамлет посмотрел на неё недоуменно, а я сразу вспомнила про сгоревших нянек. Вот она, жертва!
- Вряд ли он вам подчинится, - я оглянулась на Гамлета, ища его поддержки и желая подбодрить, и увидела глаза испуганного волчонка. – Одно его имя – залог того, что он вырос свободным.
- Разве ты не знаешь, что и у Шекспира Гамлет не был свободен? «Весь мир – тюрьма, и Дания – одна из лучших».
- Он был свободен. А то, что он оказался заточен среди низких людей, это всего лишь стечение обстоятельств.
- Все они пали жертвами обстоятельств, Офелия. Когда-нибудь, когда ты станешь мудрее, ты это поймешь. Никто из них не был злодеем, но все стали отличными марионетками в руках Кукловода.
Я фыркнула, втайне надеясь, что чем дольше мне удастся отвлекать её разговорами, тем больше у нас будет шансов придумать какой-нибудь план спасения. Несмотря на все доводы рассудка, я продолжала мечтать выбраться оттуда. Поэтому я набрала в грудь побольше воздуха и выдала целую тираду:
- Разве они не поплатились за свои грехи? Тот же Клавдий – разве он не убил своего брата-короля, не приказывал убить Гамлета, не отравил его в конце? А Гертруда разве не была его сообщницей? Даже та дура Офелия, в честь которой меня и назвали – разве у неё не было ушей, не было глаз, она не видела, что вокруг творится, не могла связать два и два? Раз она не могла ничего предпринять, чтобы спасти возлюбленного, чтобы отомстить убийце? Ах, да, если бы правда выплыла наружу, её папаша бы пострадал! Только из-за этого следовало хранить молчание и молча наблюдать, как твоего возлюбленного выставляют сумасшедшим, а затем и преступником.
Старуха мерзенько захихикала.
- А ты понимаешь, милочка, что только что описала себя и своих друзей? Разве вы не то же самое делали? Всё видели, но предпочитали делать вид, что не замечаете?
Я захлопнула рот. Но ведь…
- Мы никогда не скрывали ни от себя, ни от мира, кто мы есть. А вот вы, молодежь...
И в этом она была права.
- Одни из вас лгут сами себе, - сказала Гров, внимательно глядя на меня, - другие ни во что не хотят вмешиваться, - мельком пригвоздив взглядом Виолу и Гамлета и переводя взгляд на Себастьяна:
- А третьи использую свое положение, чтобы рассчитаться с врагами. Признайся им, - останавливаясь напротив Себастьяна и прожигая его взглядом, медленно, вкрадчиво попросила она. – Подтверди, что ты действительно лелеял черный замысел убить своего брата, и сделал так, его желание осуществилось.
Себастьян, бледный как четвертый всадник Апокалипсиса, молча кивнул. Судя по всему, он потерял дар речи – или его этого дара лишили. Но я не могла поверить, что Гров опустилась до того, что использовала свои силы, чтобы заставить Себастьяна пойти на самооговор – все-таки она в любой ситуации ратовала за справедливость.
Я ни на секунду не поверила, что мой муж действительно убил Стива, единственного близкого ему человека. Не говоря уж о том, что он вообще вряд ли был способен на убийство.
- Ты подтверждаешь? – обратилась к призраку Стива, по-прежнему молчаливо парившему по левую руку от меня. – Он действительно виновен в смерти своего старшего брата?
Стив отчаянно вздохнул, а потом страшно захрипел. Видимо, Гров и ее присные духи не терпели неповиновения.
- Да, - прохрипел он, и я услышала истошный, рвущийся из груди вскрик Виолы:
- Иуда!
Но Гамлет по-прежнему не верил и колебался. Меня она также не смогла убедить. Я не могла найти ни одной причины для того, чтобы Себастьян захотел убить Стива. И мне не понравился этот вопрос, заданный в третьем лице.
- Гамлет, не верь ей, она манипулирует нами! Почему он убил брата? Какая тут может быть причина?
- Сама-то как думаешь? – осклабившись, спросила Гров.- Из-за женщины, конечно. Всегда во всем замешаны женщины. В данном случае – дело в тебе.
Меня затрясло, как в лихорадке.
- О чем ты говоришь?
Гров снова обратилась к призраку бедного Стива:
- Расскажи, из-за чего вы поссорились с Себастьяном? После этой ссоры он пообещал, что убьет тебя.
- Я говорил ему, что Офелия не для него, что ему не нужно пытаться добиться взаимности. А он не представлял жизни без нее. Он так и не смог меня простить.
Себастьян покачал головой; глаза его были полны слез.
- Никто меня с ней не разлучит, - голос его дрожал. – Я создан для нее, а она – для меня.
Гамлет поглядел на него безумным взглядом – и бросился вперед с мечом, судорожно сжатым в руке, словно ангел возмездия.
Себастьян едва успел схватить подсунутую кем-то шпагу и отразить атаку.
-Что с тобой?! – кричал он, отчаянно отбиваясь. – Ты обезумел?!!!
- Я не прощу!!! – кричал Гамлет, яростно оскалившись и налетая на дядю, который был выше его на две головы и гораздо мощнее. – Не прощу тебе убитого отца!!! Не прощу тебе смерти матери!!! Не прощу, что ты погубил Офелию!!! Не прощу, что ты довёл её до безумия!
Это выглядело бы комично, если бы не было так жутко. Гамлет от ярости потерял всякие представления о том, что он делает, и действительно был готов убить моего злосчастного мужа.
Ах, если бы я могла вмешаться в их побоище, остановить их! Уверена, они меня бы послушались! Но у меня как будто отнялся язык – вместе с возможностью двигаться, и все, что я могла – стоять соляным столбом, подобно окаменевшей жене Лота.
- А знаешь, мне нравится, как они стараются уничтожить друг друга, - похихикивая, негромко сказала Гров. – Бьются за корону, которая всё равно достанется мне.
Мне захотелось понять, о чем она говорит, но как только я попыталась на этом сосредоточиться, послышался громкий вскрик и вслед за этим – протяжный стон. Гамлет вонзил шпагу в грудь своего дяди.
Я, мгновенно освободившись от пут, громко закричала и подбежала к нему. Он лежал лишь слегка побледневший, и даже видя глубокую рану в груди, сложно было подумать, что он умирает. Но он умер, едва я подбежала к нему, успев прошептать только:
- Офелия, о радость, помяни меня в своих молитвах, нимфа…
Только его губы сомкнулись, он перестал дышать, и я поняла, что моего мужа больше нет на свете. Я уложила его головой на свои колени и закрыла ему глаза.
Похоже, я была одной из самых никчемных жен на всем свете. Прости меня, милый.
Гамлет, тяжело дыша, с расширившимися от ужаса глазами, так и стоял в двух шагах от меня, сжимая в руках обнаженный окровавленный меч.
- Добился своего? – спросила я его таким голосом, каким, должно быть, и Адам не вопрошал Каина, куда тот дел своего брата.
Гамлет сглотнул комок. Он понемногу начал осознавать, что натворил.
- Он был виновен, – сказал он, - и получил по заслугам. Он убил отца.
- Откуда ты знаешь?!!
-Ты разве не слышала? Или, думаешь, старуха заставила его врать? Зачем ей это, если она может заставить любого из нас сделать что угодно?
Меня осенила догадка, неприятная, вызывающая омерзение, даже больше, чем вся эта история, и именно поэтому крайне правдоподобная.
- Он не соврал, - с трудом ворочая языком, проговорила я. – Но и не сказал всей правды, потому что она не позволила. Ей нужно было, чтобы ты принял именно такое решение. Себастьян действительно желал смерти своему брату. Только не Стиву.
- О чем ты? У него был только один старший брат.
- Ничего подобного.
Передо моим внутренним взором снова возник стеснительный призрак Льва, смущенно говорящий про Себастьяна: «У него здесь лежат родственники». Вот кого он имел в виду – не девочек Гот, а себя.
- Доктор, - тихо позвала я. – Доктор, я знаю, что вы здесь. Покажитесь, пожалуйста, чтобы я могла на вас поглядеть. Вас это тоже касается.
Монолитная толпа коричневых храните молчание. Не знаю, как ей удалось найти его за считанные секунды, но Гров со своей специфической улыбкой посмотрела прямо на одного из коричневых – и он немедленно откинул капюшон.
Я невольно поразилась тому, как велика была ее власть над горожанами. Скажи она любому из них спрыгнуть с крыши – попрыгали бы все.
Итак, он снял капюшон, и я увидела перекошенное бледное лицо доктора. Он не очень-то постарел с того дня, когда Лев привел меня в лабораторию.
- Это началось сразу, как ее привезли в ваш дурдом, верно? Я не могу вас в этом винить – она была прекрасна, всякий потерял бы голову. Возможно, бедняжка тоже хотела этого и даже провоцировала вас. Но все же это было насилием, потому что она не могла полностью осознавать, что вы с ней делали.
Доктор ничего не стал на это отвечать.
- Себастьян был Льву братом по отцу, верно ведь?
- Нет, - он внезапно заговорил резким, прерывающимся от волнения голосом. Помолчал, облизнул пересохшие губы и, прокашлявшись, признался:
- Диана выносила обоих моих сыновей. Они единокровные братья. Моя жена не может иметь детей, и мы использовали её как суррогатную мать.
Тут уж и я растерялась.
- Выходит, и Лев…
- Мы выращивали этого ребенка себе – нам нужен был наследник. И она разрешила, а второго – не позволила… Она забрала его, сказала, что у нее виды на него, а нам он ни к чему. Никто не сопротивлялся этому решению.
- И Диана тоже?
- Бедняжка была безумна. Сама же сказала – она даже не понимала, что происходит. Мне кажется, она даже и не заметила потери.
- Кажется ему! Вы хотя бы пробовали с ней об этом поговорить? Хотя бы спросили ее? – и я до дрожи в пальцах захотела, чтобы Диана сейчас стояла рядом и могла за себя вступиться.
Послышался глубокий, проникающий в душу вздох. Светлый призрак Дианы возник ниоткуда.
- Мама! – прошептал потрясенный призрак Стива. Меня поразило, с каким благоговением он это произнес – я ведь помнила все, что он рассказывал мне про свою мать.
Любовь ребенка к матери – самое чистое, бескорыстное и не поддающееся анализу чувство, какое только существует на земле. Стив вполне мог возненавидеть мать, как возненавидела ее Гров, у него было для этого столько же оснований, если не больше. Его тоже бросили, оскорбили, унизили. Но он почему-то не затаил обиду.
Стив искренне любил свою мать, но ведь и Гров любила Беллу – в своей особой, извращенной манере. В чем же между ними разница? Почему в одном случае обида переросла в ненависть, а в другом – в светлую печаль?
- Как это странно, - произнесла нараспев Диана, крутясь вокруг меня бесплотным признаком. – Ты ждешь его, каждая секунда – как испытание, час тянется как пытка, к тому же у тебя нет часов… Твое сердце трепещет, как пойманная в капкан птичка, ты почти теряешь рассудок от волнения… И вот он приходит, и твои губы встречают его губы, его руки раскрывают твое тело, как цветок – и ты ничего больше не можешь желать, как только подчиняться всем его прихотям, делать так, как он хочет… А потом ты носишь ребенка, его частицу, и как только он появляется на свет, его уносят, и говорят, что это ребенок той, другой, которая приходится ему законной женой, хоть он и не любит её, и гонит от себя… Когда ты ждёшь второго младенца, ты живешь в страхе, скрываешь это, сколько можешь, боишься, что его так же унесут – и его уносят… Ах, как же это пережить! Даже безумная сойдёт с ума от такого!
- Как-то не очень похоже на искусственное оплодотворение – скептически заметила я.
- Офелия, она ведь была безумна! Конечно, она не вполне осознавала, что с ней происходит. Она считала, что у нас с ней психологическая близость, хотя это было не так.
Мне до боли захотелось расцарапать это бледное, худое лицо, вонзить в него когти так, чтобы доскрести до нечистой совести. Но я не могла этого сделать.
- Гамлет, - тихо прошептала я. – Ты ошибся. Не Себастьян убил твоего отца. Его вина в том, что он всего лишь пожелал бедному Льву, своему брату, сдохнуть – сгоряча, в ярости. Ты должен понять его: он был безнадежно влюблен в меня, точно так же, как и ты. Это не было преступлением, он не хотел такого исхода.
- А может, и хотел, - задумчиво пробурчал себе под нос Гамлет. Он отвернулся, а я была слишком занята лицезрением своего мёртвого мужа и не сразу поняла, что он готовится нанести удар. Я поняла, что он вонзил в себя меч, только когда он коротко вскрикнул и упал на песок.
Обезумевшая Виола расцарапала себе лицо ногтями, как древняя плакальщица, и в отчаянии упала на колени.
Гамлет, когда я к нему подбежала, был ещё жив – удар пришелся в подбрюшье, и он не умер сразу, но медленно истекал кровью, слабея с каждой секундой.
- Этот яд, ревность… он передал его мне по наследству… как он ревновал тебя, так и я… ничего удивительного, мы же родня… яд ревности убил его старших братьев, и этим же ядом я пропитал клинок, которым прикончил его… а сейчас этот же клинок прикончил меня… ревность довела нас до могилы… не ревнуй никого, моя милая… это путь в никуда…
- Замолчи, не говори ничего! Я позову врача, мы тебя вылечим… - он только, улыбаясь, покачал головой. И действительно, кого бы я вызвала? Кто бы нам помог?
- Пожалуйста, сделай мне то же, что делала ему… голову на колени... можно?
Я, вся дрожа от горя, выполнила его просьбу и разрешила ему положить свою ослабевшую голову мне на колени, поглаживая его по мокрым, извалявшимся в песке волосам.
- Хорошо... очень хорошо – держать голову на коленях у девушки… ничто с этим не сравнится, как говорил Гамлет… Ты не думай, я не безумен, как он, но ты, ты – моя Офелия… я тебя люблю как сорок тысяч Себастьянов, как сто тысяч братьев не могут…
На этих словах его дыхание, а вместе с тем и жизнь, прервались. Я машинально продолжала гладить его по голове, где между мокрыми прядями волос перестала биться тонкая голубая жилка.
Коричневые подтащили ко мне тело Себастьяна и положили его голову мне на другое колено. Теперь я обнимала их обоих. Неистовые враги, родня по крови и соперники в любви навсегда примирились на моих коленях.
- Ты довольна? – в слезах, истерично выкрикнула я, гладя по голове то одного, то другого мёртвого влюбленного. – Этого ты хотела?!
Гров покачала головой, выражая неудовольствие. Да как же, чего ты еще могла хотеть, старая карга!
- Минус два, - подытожила она. - Зато у нас остались девочки. Честно сказать, не очень-то я рассчитывала на мужиков, они хлипкие, нет им веры ни в чем. А вот девочки должны быть покрепче... Верно я говорю? - с этими словами она взяла Виолу за подбородок и заглянула ей в глаза.
Виола дрожала крупной дрожью и напоминала кобру, изготовившуюся для прыжка.
- Старая карга правильно сказала — это будет один из близнецов. Она ставила на мальчишку — испытывала к нему женскую слабость, облезлая мартышка. А оказалось, что это не мальчик, а девчонка! - и она расхохоталась, звонко хлопнув Виолу по недавно расцарапанной щеке.
Та в ярости схватила старушку за горло и сжала так крепко, что задушила, не будь та давно и основательно мертва:
- Ты убила моих родителей! - в ярости скрежеща зубами, говорила она. - Убила моего дядю, убила моего брата, издевалась над Офелией, погубила столько жизней, застращала весь город! Ты — зло во плоти!
Гров, прикоснувшись рукой к руке Виолы, сжимавшей её горло, легко заставила её разжаться.
-Я лишь приближаю то, что и так было неизбежно. Разве твой брат не убил своего дядю — не разобравшись, что тот хочет ему сказать? Разве он сам не покончил с собой? Это было исключительно его глупое решение.
- А мама с папой тоже сами решили свою судьбу?!!! - заорала Виола. - Или снова ты, гадина, всё подстроила?!!!
- Твои родители виноваты в том, что не следовали своей судьбе, сбились с пути и начали делать неверные шаги... Впрочем, если хочешь знать — да, их убили. Я даже могу показать тебе того, кто это сделал.
Виола вздрогнула.
- Он здесь? Их убийца? - её голос дрожал. - Ты притащила его сюда?
Конечно! - Гров радушно улыбнулась. - Этой ночью все тайны должны быть разгаданы. Пойдем, я тебе его покажу? - и Гров повлекла нас по каким-то странным лабиринтам, которые казались бесконечными, и мы только успевали замечать мелькающие стены.
Я предполагала, кого мы увидим в этой клетке, но никак не ожидала, что вид его будет настолько ужасен. Я даже вздрогнула от того, насколько он изменился.
Этот Вальдемар не был похож на того приятного, но слегка важничающего парня, каким я его запомнила. Он вообще уже не напоминал разумное человеческое существо. Это было существо, которое долго томили в подвале и пытали безо вской надежды на спасение.
Виола, увидев его, застыла в ужасе, да и я тоже.
-Неужели ты будешь ему мстить? - чуть слышно прошептала я. Виола задрожала ещё сильнее, теперь это напоминало конвульсии.
- Теперь ты вправе делать с ним, что хочешь, - проворковала Гров, глядя на бедняжку со своей неповторимой улыбкой. Кажется, она радовалась рождению новой Хозяйки.
Виола некоторое время смотрела на несчастное, почти лишившееся рассудка человеческое существо, что валялось перед ней — а потом сделала то, чего никто из нас не ожидал.
Она открыла дверь камеры, подошла, тронула его за плечо, потом с силой толкнула и произнесла:
- Беги.
Вальдемар не сразу её понял, а когда понял, не смог двинуться с места. Тогда она еще раз хорошенько встряхнула его и заорала:
- Беги, скотина, беги отсюда так далеко, как только можешь!
И он побежал — насколько быстро может бежать узник, просидевший несколько лет в подвале.
- Ну и очень глупо, - разочаровано сказала Гров. Послышался слабый вскрик, и мы, как по команде, повернули головы в сторону, откуда кричали.
Наш беглец лежал, свернувшись калачиком, на холодном полу и не дышал. Его сердце разорвалось от страха, как только он попробовал покинуть свою темницу.
- А знаешь, - задумчиво сказала я. - В общем-то, у вас, девушки, гораздо больше общего, чем кажется.
Гров повернулась ко мне вполоборота, и в её глазах мелькнула искорка заинтересованности. Действительно, откуда же ей было знать, как я разузнала, каким способом она убила свою мать.
Мне снова удалось погрузиться в воспоминания, приготовленные мне заботливым доброхотом — я так и не поняла, что это была за девочка. Та, в чьем сознании я копалась, когда наблюдала, как Гров встречается с матерью, Бренди Брок и сестрами Гот. Дальше её воспоминания стали несколько сумбурными и перескакивали с одного на другое.
Вот она показывает полуодетую Бренди, которая выбегает из дома вся в слезах и мчится, не разбирая дороги, из этого проклятого места. Должно быть, уже беременная. Вот она видит Гров, наблюдающую сквозь щель между дверью и дверным косяком за тем, как Джинджер Гров идет в столовую. Вот та же Гров, делающая крайне важное объявление:
- Никто из вас не выйдет отсюда живой, если вы не сделаете то, чего я хочу. Я хочу, чтобы вы избавились от одной из вас, и как только вы это сделаете, будете свободны. - и толкает вперед упирающуюся, заплаканную Альбу.
Я вижу, как Гров подает нож первой девочке — Джинджер, и та в негодовании бросает нож себе под ноги, за что получает огромную оплеуху. Я вижу, как несколько девочек поднимают ножи и начинают колоть тело. Альба страшно кричит и складывается вдвое, как тряпичная кукла, под их ударами. На самом деле она умирает не от ран, а до этого — от страха.
Я вижу обезумевшую Джинджер, которая кричит в лицо Гров:
- Ты делаешь это с нами только потому, что мы — твои сёстры? - после чего её, бедняжку, уже невозможно рассмотреть в клубке дерущихся тел — должно быть, её разорвали на кусочки. Всё это происходило очень быстро, как фильм в быстрой перемотке. Наверное, ей было очень страшно.
Девочка, а вместе с ней и я, спускается в темный подвал. Там ей встречается какой-то высокий, кудрявый, в шляпе-цилиндре и с пустыми глазами — от него пахнет ромом. Он улыбается и кладет руку на голову мне, а вернее, той девочке, которая всё помнит, и гладит её по голове, и говорит, что она славная крошка, и может бродить везде, и приходить и уходить, когда ей вздумается, и забирать с собой всё, что хочет. Девочка напугана еще сильнее, но ей приятно.
А потом промелькнула Белла. В своем роскошном красном платье, похожем на подвенечное, она была воистину прекрасна. Гров приготовила её к сочетанию со смертью, и вот уж правда, её должна была взять в любовницы Смерть, а не Гертруду. Я любуюсь её платьем, и фатой, и величественной позой. Она прекрасна даже на фоне констра, на котором её хотят сжечь. Особенно на фоне костра.
Мне не нравится, что красное платье загорается, и я беру подол, и тяну к себе. Белла, хоть и привязана, хоть и стоит посредине костра, покорно спускается. Ни пламя, ни веревки не могут её удержать.
Гров что-то кричит, возмущенная, но высокий в шляпе, появляясь возле меня, говорит, что разрешил мне ходить где вздумается, приходить и уходить когда вздумается и брать, что захочу. На этот раз моё «что захочу» - Белла. В полном молчании мы идем с ней по коридорам нашего подвала, и поскольку я держу её за руку, она в безопасности.
Однако, когда мы пытаемся сесть в лифт, появляется Гров и силой отталкивает меня. Белла с безумными глазами спешит закрыть дверь лифта и подняться на следующий этаж, сбежать... но я слышу оглушительный грохот. Трос обрывается, и лифт вместе с Беллой снова падает к нам, в подвал.
Когда дверь открылась, и она выпала из кабинки, я подумала, что она ещё жива. Но она прожила всего несколько секунд и скончалась. Красавица Белла Гот бесславно погибла в нашем лифте, хотя могла бы красиво сгореть.
- Откуда... Она не могла этого запомнить! Не могла! - срываясь, кричит Гров. По её лицу видно, что мои воспоминания выбивают её из колеи.
Виола, которая долго крепилась, но теперь окончательна съехала с катушек, хватает со стены факел и кричит:
-Огня! Огня! Зажгите факелы! Я сожгу к чертям это проклятое место!
Я призываю её успокоиться, но понимаю, что это бесполезно.
Искать выход, Офелия? А где он, этот выход?!! - её губы дрожат. - Сбеги мы хоть за тридевять земель, это место нас никогда не отпустит! Мы будем носить его в себе везде, где бы ни оказались, и все равно вернемся и будем приносить жертвы! Мы не сможем избавиться от него!Думаешь, у нас есть выбор? Да, есть — или подчиняться, или взять и покончить со всем разом! Эй, капюшончатые, шевелитесь, дайте мне мегафон — я хочу сказать речь!
И она говорит в мегафон речь — безумную и прекрасную настолько, что я даже не могу передать её на бумаге. А потом она заявляет, что все здесь должны умереть, и заставляет их поджигать собственные мантии, а потом сама падает замертво, истощив свои силы. Начинается истинное безумие, все мечутся, все кричат. Никто не хочет умирать достойно.
Я успеваю разыскать в толпе доктора и схватить его за рукав:
- Признавайся, ублюдок! Лев-то конечно ваш с Цирцеей сын, ну а Себастьян? Не поверю, что он вышел похожим на Диану случайно! Облегчи совесть перед смертью, козел!
Он пытается выкрутиться, но я крепко держу его за горло.
- Себастьян, он... она не суррогатная мать... он мой и её... она была прекрасна, невозможно было устоять...
Я с силой бью его по лицу, и он падает. В этот момент я ненавижу его еще больше, чем Гров.
- Эй, Гров, хочешь посмеяться? Я вспомнила, что сказала твоя мать перед смертью!
Белла молчит, но губы её слегка подрагивают. Она готовится мужественно принять то, что неизбежно. Дрова загораются, костер вспыхивает — и она говорит одну-единственную фразу, чуть слышно, почти шепотом. Гров ничего не слышит из-за треска поленьев, но я стою рядом, держу краешек красного платья и всё слышу.
О, да. Белла нашла способ отмстить за себя даже грани жизни и смерти. Чудесный способ, великолепный. Причем она отомстила и за себя, и за наши будущие отнятые жизни.
- Ты — незаконнорожденная, но не Диана. Диана была дочерью твоего отца — того, кого ты так хотела воскресить. Ты могла получить информацию о нем. Для этого стоило всего лишь не убивать её!
Гров смотрит на меня — и я понимаю, что у безумия есть свое безумие, которое страшнее всего, что можно представить.
-Ты лжешь!
- Нет. Она точно помнит.
- Надо было убить её раньше! - Гров тяжело дышит и в растерянности оглядывается.
- Забавно, да? Никого не осталось: ни Дианы, ни её старшего сына, ни его детей, ни её младшего сына...
- Зато остался его ребенок, - радостно спохватывается Гров и спешит куда-то из зала, где происходит коллективное самоубийство. Я, мучимая вспыхнувшей материнской тревогой, бегу за ней.
Что она сделает? Что она сделает?!!
А еще - что это за девочка, которой было позволено так много?!!
Я пытаюсь вспомнить ещё что-нибудь, что помнила она. Вижу закрытую дверь в тётину спальню и страшное нагромождение столиков и тумбочек, призванные изображать баррикаду.
- Вы их так не остановите, - заявляю я (то есть та девочка).
Девчонки, будущие няни (здесь и Вики Смит, и Бим Оливейра, и все остальные) смотрят на меня в ужасе, ведь я спокойно прошла через дверь.
-Выведи нас, - они начинают рыдать, кто-то падает на колени, - выведи нас отсюда!
Я пожимаю плечами.
-Ладно. Только нам нужно держаться вместе. Вы все должны держаться за меня, как будто вы — то, что я забираю. Как только отпустите меня, считайте, всё пропало.
И я открываю им дверь, которая раньше никогда не открывалась, да и не должна была. Мы бежим, но девчонки даже в панике не забывают, что должны держаться за меня. Они бегут вслед за мной, и каждая держится за мою одежду, боясь отпустить. Двигаться так очень трудно, и я быстро устаю.
Добежав до ворот, мы общими усилиями отворяем их, и девчонки бегут врассыпную, от страха даже забывая поблагодарить меня. Я пожимаю плечами и возвращаюсь.
Нет уж, я узнаю, кто ты такая! Ты должна была посмотреться в зеркало, в лужу, хоть куда, хотя бы раз!
Словно читая мои мысли, девочка идет мыть руки. Я смотрю в зеркало, висящее нал раковиной, и вижу рыжие хвостики и серьезные глаза. О нет, эти глаза - я узнаю их везде...
Так вот почему ты пришла. Ничего нет случайного.
Словно потерянная, я бреду за Гров, которая держит на руках мою крепко спящую дочь. Проснётся ли она когда-нибудь, или сон - это всё, что ей осталось?
- Ничего, моя крошка, - говорит Гров, теперь уже не так уверенно, как раньше. - Ничего, моя птичка. сейчас ты отдохнешь... Ты отдохнешь и поможешь мне наконец вернуть то, что я так долго искала!
Мы заходим в помещение, где стоит красивый белый гроб. Гров на мгновение выпускает девочку из рук и зачем-то поднимает крышку гроба - и оттуда показывается бледное, перекошенное лицо, и Гров, страшно вскрикнув, хватается за сердце - если оно у неё есть. Кажется, злодейка впервые попробовала вкус собственного лекарства. Она умерла ещё нелепее и сумбурнее, чем её мать.
- Я могу бродить, где захочу, - повторяет Джульетта, - приходить и уходить, когда захочу, и брать всё, что захочу. И я забираю ребенка.
Она бледная и страшная, и всё же кажется настоящей и живой. Хочется закричать, и в то же время обнять её.
Джульетта берет мою дочь на руки:
- Ты идёшь со мной?
Я кладу руку ей на плечо, и так мы молча поднимаемся из подвала, где уже распространился удушливый запах дыма, поднимаемся, выходи из дома и идем к воротам. Джульетта с трудом, но отворяет ворота, и, удерживая девочку на весу, обращается ко мне:
- Почему ты замедлилась? Нам нельзя мешкать.
Я с удовольствием вижу, что дочка у неё на руках начинает просыпаться. Я вижу её полусонные, но уже вполне осмысленные глазёнки и глажу её по голове.
- Забирай её, и живите. А я не смогу. Виола была права - это место, оно не здесь, оно внутри нас. Мы уже связаны с ним, и связь эту никак не разорвать.
Ты можешь приходить и уходить, когда вздумается, можешь и вовсе сюда не приходить. А я - не могу. Я должна закончить всё здесь.
Джульетта опускает девочку на землю, та уже спокойно держится на ногах:
- Мама! - она ещё не понимает, что происходит.
- Прощай, милая! Помаши мне на прощание, да, вот так... Слушайся тётю Джульетту, расти большой и никогда и никому не позволяй влиять на твою жизнь. Прощай.
Джульстива машет мне рукой. Джульетта внимательно смотрит на меня.
- Знаешь, - говорит она - мы всегда тебя любили.
Она уводит девочку, а мне не хочется возвращаться в подвал, где мечутся горящие люди - а вернее сказать, нелюди, изверги. Я плотно заперла все двери, надеюсь, что сквозь окна они не просочатся.
Погуляв немного среди могил и печальных призраков, я прямо в платье опускаюсь в наш старый бассейн, который никто уже давно не чистил, отчего он стал похож на заросший пруд, пахнет ряской и тиной. Я медленно погружаюсь в него, не зная, что делать дальше, просто погружаюсь, зная, что рано или поздно тяжёлое платье, намокнув, увлечет меня на дно. Мне осталось только недолго полюбоваться ночным небом, краешком луны и какой-то веткой, склонившейся над водой.
Ива, бедная ивушка... Уиллоу... мама...
Надеюсь, эта вода, как потоки слёз, смоет мои грехи... Простите, и прощайте...
Жертва пятьдесят первая. Белла Гот. Смерть от лифта. Жертва пятьдесят вторая. Вальдемар. Умер от страха Жертва пятьдесят третья. Гров. Умерла от страха, заглянув в гроб к вампиру.
Расчет закончен.
__________________
Последний раз редактировалось Лалэль, 01.11.2016 в 14:29.
Как и положено, у жуткой истории и концовка жуткая. Все умерли, кроме наследницы. Конечно, глупо было ожидать счастливого конца, но всё же, как-то много невинных жертв. И ладно бы их убили, но нет - все, можно сказать, покончили с собой. Хотя немудрено, в таком дурдоме у любого крыша поедет. И всё равно как-то жалко Себастьяна, Гамлета и особенно Виолу. В отличие от них, девушка хотя бы не желала никому смерти, даже убийце матери.
И отдельно хочу отметить, как же удачно вписалась в сюжет Белла. При прочтении предыдущего отчёта у меня постоянно возникал вопрос, зачем была нужна ещё и её линия, а теперь всё встало на места. За что автору аплодисменты!
Только у меня пара вопросов по сюжету. Джульетта, значит, была одной из воспитанниц пансиона, когда её отметил этот странный дяденька в цилиндре? Иначе как она тогда очутилась в этом жутком доме, будучи ребёнком? И позже, в последней главе, она мертва или жива? Если жива, то как это обосновано? Что с ней произошло технически, я примерно поняла. Меня интересует, как ты это объяснишь читателям.
И, конечно, поздравляю с завершением! Как всегда, жду скринов
Лалэль, привет! Вот так неожиданно я притопала поздравить тебя с завершением челленджа!!) Когда всё только начиналось, было так мистично, но и местами забавно, ностальгично (вспоминала, как сама топила симов в бассейне в своё время в тс2)). Но чем дальще в лес, тем злее волки... И в конце концов всё вылилось в такую жуткую, мрачную, я бы даже сказала, мерзкую историю! Нет, я сейчас в хорошем смысле. У тебя получилось создать такую атмосферу, вызвать такие острые чувства, что просто мурашки по коже (а лицо искривлено в гримасе то ли отвращения, то ли гнева, ага))! В общем, очень хэллоуинская история получилась. Конечно, я половину персонажей по пути забыла и, возможно, чего-то не до поняла. Но вот про странного дядечку в шляпе, по-моему, точно в последней главе впервые упомянули. Кто он? Сам дом? Или кто-то НАД ним?.. Ну и да, как Джульетта впервые очутилась в доме, кто она? Бэлла и Брэнди тут же оказались, это было неожиданно) И, если совсем честно, не совсем поняла, каким боком Бэлла тут, может, не помню/не знаю чего-то в её истории в тс2?..
Спасибо за захватывающее время, проведенное за чтением!) Ну и техническая сторона, конечно, на высоте!!!)
Не говори маме, что няня умерла: семья Мэллой
+ 100 баллов репутации)
Линейный вид
