Если кто-то вдруг спросит: «Не знаешь ли ты, кто устроил Апокалипсис?» - мне придется ответить: «Я». Да, это не только моя вина – нас было сорок человек, сорок молодых и дерзких ученых, решивших поиграть с законами природы. Но я боюсь даже думать о том, что случилось с остальными, поэтому остается предположить, что я – единственный, кто остался в живых, единственный, кто продолжает искупать свою вину. Сам себе жертва, сам себе палач.
Все случилось так быстро, что я даже не успел осознать, что происходит. Помню, как стрелки на приборах бешено закрутились – и даже мы, те, кто проектировал эту ядерную станцию, не поняли, отчего это случилось.
Помню, как замигала красная лампочка, как раздался противный звук сирены и все бросились к аварийному выходу. Я тоже побежал, но побежал в другую сторону – к главному реактору, туда, где началось возгорание. Мне важнее было не спасти себя, а понять, что творится с оборудованием. Но я не смог сделать ни того, ни другого…
Внутри реактора бушевал пожар, и вскоре он взорвался. Пламя вырвалось из-за негерметично закрытой двери, и первый, кто попался ему на пути, был я. Вспышка белого света обожгла мне глаза, и я ощутил ужасную боль, от которой потерял сознание и рухнул на пол.
Мне не повезло - я не умер. Но моя жизнь была кончена. До взрыва был молодым, полным сил тридцатичетырехлетним мужчиной, перспективным ученым, добившимся больших успехов в своем деле. После взрыва я стал никем.
Фамилия моего отца была Хэд, и моя мама, большая юмористка, решила назвать меня Робин – в честь легендарного разбойника, которого потом назвали Робином Гудом. Но после того, что случилось, меня правильнее будет называть Робин Анхэд. Робин-без-головы.[/font][/size]
Поскольку речь пойдет о человеке без лица, я решила на некоторое время вернуть ему лицо.
Мне было хорошо. Я снова вернулся в свои тридцать два. И был славный безветренный весенний денек, и чистое небо, насыщенно-голубое, как новая, только что купленная в супермаркете «Джобс» рубашка, и ясное апрельское солнышко, и крики малышни, гоняющей мяч во дворе. И я, тридцатидвухлетний, пришел в городской парк, чтобы проветриться.
скриншот в повседневной одежде
Я вернул свое состояние – бездумное и спокойное. Как же хорошо мне жилось! Хотя я считал, что моя жизнь тяжела. Наивный! Я еще не знал, что такое по-настоящему тяжелая жизнь.
Я был образован, добр, умен и чуток. Я верил в себя. Я не знал за собой никакой вины. У меня было треклятое чувство собственного достоинства и детская вера в ум и гуманность человечества – ведь я никогда не предавал, не спал на промерзшей земле, не наедался мясом бродячей собаки, не видел ужасов, от которых душа черствеет. Я спокойно засыпал по ночам.
скриншот в купальном костюме
Я думал, что моя работа очень важна, и был готов пахать до седьмого пота, лишь бы осуществить мечту. Мечту, погубившую мир.
Я снова стал собой – спящим в коконе. Слепым романтиком, ориентирующимся в мире на ощупь, делающем выводы о том, что этому миру нужно, на основании собственных иллюзий и вбитых когда-то в башку ложных принципов. И вот, когда я снова стал таким, я вздрогнул и проснулся.
- Что ты? – сонно спросила Пятница, которую я разбудил, неосторожно дрыгнув ногой.
И я в считанные секунды вспомнил, что у меня больше ничего нет. Прежний я умер. Мой мир лежит в руинах, и у меня даже тела не осталось. У меня больше нет ничего. Кроме неё.
- Спи, - попросил я. И она уснула. Кто знает, вдруг ей тоже приснился сон о нашей несбывшейся прекрасной жизни.
«Мне пришлось жить в такое странное время, когда жизнь мало-помалу перестала напоминать вечную войну или седьмой круг ада, и все надеялись, что вот-вот, еще немного, и мы заживем легко, привольно, без этой изматывающей душу тоски, без страха, без голода, без Смерти, вечно караулящей нас за углом. Все расслабились, как после долгой зимы, обрадовались и приготовились греться под первыми лучами солнышка – а март так и не настал. Это была лишь оттепель, иллюзия весны, но не сама весна. Нам казалось, что мы сможем жить полноценной жизнью – но это нам только казалось. Апокалипсис не прекращался. Возврата к нормальной жизни не было и быть не могло».
в повседневной одежде
Его дед был героем, его мать была героиней. А Джастас не был героем. Он был легким и светлым душой, как мать. Родись он в другое время и в другом месте, был бы всеми любим и счастлив. В другом месте. В другом времени. Не здесь и сейчас.
Но он жил здесь и сейчас.
"Иногда мне немного стыдно перед предками. Мне кажется, я куда слабее, чем они".
С самого начала его представляли другим, не таким, каким он был. Мать дала ему имя Джастас.
Красивое имя, сильное. Джастас, Юстас. "Справедливость". Игрек надеялась, что её сын вырастет гениальным, как Робин, сильным, как Рэм, или справедливым, как Ромул. Но мальчик не был похож ни на одного из них. Он родился, чтобы улыбаться – вот в чём была разница.
С самого детства он умудрялся сочетать несочетаемое.
Сын больной матери и мертвого отца, брат мертвых сестричек и братьев, он жил в доме, населенном призраками, среди могил – и при этом его веселый игривый смех согревал душу всех в доме.
Единственный мужчина в доме, глава семьи – и рубаха-парень, душа компании, который всегда найдет время и способ пошутить.
Душа компании и любимец женщин, он вел себя как плейбой – но на самом деле как одинокий человек, отталкивающий от себя женщин. В глубине души он просто не верил, что имеет хоть один шанс на любовь.
в купальном костюме
Мог ли ты знать, что судьба улыбнется тебе? А потом, когда ты поверишь в свое счастье – ударит так больно, как только может, причем дважды?
Многим он казался странным, непонятным, чужеродным. Когда все стонали от горя, он улыбался, как будто ему все нипочем. Люди не понимали этого. Для них его веселость казалась нелепой; он был как разряженный танцор, дающий представление среди развалин.
в вечернем наряде
Тебя не любят, ты одинок, тебе некому помочь, все тебя сторонятся. Тебе все еще хочется смеяться, Джастас?
"В детстве у меня была одна странная фантазия. Когда мне было грустно или страшно, я закрывал глаза и начинал представлять себя лебедем с серыми крыльями. Крылья расправляются за спиной, я поднимаюсь в воздух и лечу, лечу, парю всё выше и выше, а всё, что было там, внизу, становится все меньше и меньше, и я забываю, откуда я прилетел, и всё забываю, и просто лечу…
Возможно, этого я всегда и хотел – просто улететь отсюда".
Икс Анхед - от голода † Рэм Анхед - от болезни † Пятница Анхед - от старости (платина) † Робин Анхед - от старости (платина) † Тефнут Анхед - от страха † Сэм Анхед - от града † Шу Анхед - съеден коровой † Зет Анхед - от старости (платина)† Ромул Анхед - от старости (платина)† Карен Анхед - от удара током † Даймон Анхед - от падения огненных шаров † Виолетта Анхед - от падения огненных шаров † Альфонсо Анхед - от падения огненных шаров † Белинда Анхед - от падения огненных шаров † Джойс Анхед - от падения огненных шаров † Джастин Анхед - от падения огненных шаров † Адамант Анхед - от утопления † Берилл Анхед - от утопления † Даймонд Анхед - от утопления † Жади Анхед - от утопления † Эмералд Анхед - от утопления † Сизар Анхед- от падения раскладной кровати † Джаспер Анхед - от мух † Силия Анхед- от спутника † Руби Анхед - от голода † Саффире Анхед - от огня † Агата Анхед - от солнечного света † Игрек Анхед - от старости (платина) †
[/size][/font]
Апокалипсис - 5б.
Дополнительно:
Богатый жених/невеста - 1б.
Писатель - 1б.
Свободные призраки - 2б.
Семейная карьера - 1б.
Добрый вечер. А мы к вам. С подарком.
Анхэды, вам письмо. Не танцуйте, вам, если не ошибаюсь, пока ограничения не позволяют.
Здравствуйте, выжившие Анхэды!
Я долго собирался с мыслями, прежде чем написать это письмо. И все равно не знаю, с чего начать. Пишет вам ваш родственник (прикидывая время, прошедшее с тех пор, как я в последний раз видел нашу семью, скорее всего дядя) Рэм.
Я никогда не видел тебя, читающий это письмо. Не знаю даже, кто ты – парень или девушка. А может, кто-то из моих братьев и сестер еще жив? Не знаю. И, наверное, боюсь узнать, поэтому и не приехал ни разу в родное поселение.
Сейчас я живу в городке Флокс, что на севере страны. Меня приютила семья Фьерро. Они чудесные люди, особенно их дочь Камила (зачеркнуто). Я очень надеюсь, что когда-нибудь мы все встретимся. Мне очень хочется познакомиться со всеми родными, кого я не застал. И очень хотелось бы познакомить вас с людьми, которые стали моей второй семьей.
Вы, наверное, не поверите, но здесь именем Робина Анхэда пугают малышей. Я, если честно, полагал, что о нем не знает никто. Но нет же, устное народное творчество – великая вещь. Правда, история его изменилась до неузнаваемости. В частности, по самой популярной среди местных детишек версии взрывом ему голову оторвало, но он каким-то чудесным образом выжил, и теперь голова руководит телом на расстоянии. Будь я 7-летним мальчишкой, точно ночь не спал бы после такого.
Впрочем, справедливости ради следует отметить, что Фьерро все же придерживаются версии о "невидимости". Пару раз был большой соблазн сообщить им мою фамилию и назвать имя отца. Но пока как-то не решаюсь.
Ну да я, кажется, отвлекся. Очень прошу тебя, невидимый друг, напиши мне, что стало с Анхэдами. Не знаю, когда я смогу сам приехать навестить родные места. Но я всем сердцем рвусь туда, где вырос. Прости за некоторый сумбур, сложно писать тому, кого даже не знаешь.
Искренне ваш, Рэм Анхед
.
__________________
Последний раз редактировалось Николетта, 13.03.2016 в 10:41.
Поскольку отчёт идёт под символическим номером 13, и меня не отпускает после мёртвых нянек, да и вообще у нас тут накопилось немало умертвий - отчёт будет посвящен исключительно тем, кто у нас помер за всё это время.
Отчет тринадцатый
Недели 24-31
Путеводитель по семейному кладбищу (часть 1)
Доченька,
Понимаю, что ты очень юна, полна жизни, и не хочешь думать о таких вещах, но я всё-таки хочу рассказать тебе о тех, кто покоится на нашем семейном кладбище.
Ты, наверное, уже обратила внимание, какое оно большое, как много на нём могил. Давай я устрою тебе небольшую экскурсию, чтобы ты знала, кто лежит под каждым из надгробий.
Пожалуй, я начну с дальнего конца кладбища и сперва расскажу тебе про тех, кого никогда не видел, о ком рассказала мне мама. Эти могилы в самом начале нашего кладбища, они почти рассыпались от древности.
Первая могила самая старая. В ней лежит твой внучатый дядя Икс Анхед, единоутробный брат моей мамы, которую, как ты помнишь, звали Игрек (такая вот шутка дедушки Робина). Он, как и моя мама, был с рождения болен, и умер молодым, сестра-близнец надолго пережила его. Но умер он не от болезни, а от голода, спасая от такой же участи девушку, которую любил. По-моему, это равносильно подвигу.
Милая моя, я почти знаю, что ты думаешь, читая эти строки, я почти вижу этот немой вопрос на твоём личике. Любила ли она его, спрашиваешь ты? Или она только принимала любовь и платила за неё благодарностью и искренней жалостью? Могла ли девушка полюбить больного с рождения, некрасивого на вид, всеми высмеиваемого, неполноценного юношу? Полюбить, даже зная, что у них будут такие же некрасивые дети? Влюбиться настолько, чтобы забыть обо всём, даже о его физических недостатках?
Ваше с ним положение слишком схоже, чтобы ты могла не думать об этом, не терзать себя этой мыслью.
Доченька, милая, поверь мне, я вовсе не хочу дать тебе ложную надежду, но и разбить твоё сердце, сказав, что никакой надежды нет, тоже выше моих сил. Всё возможно. Никто не знает, любила ли та девушка моего дядю. Она умерла почти сразу после того, как не стало его, и ничего не успела никому рассказать.
Но знаешь, у меня есть другой пример для тебя – мои отец и мать. Мама была больна с рождения – точно так же, как и её брат. Как и у него, у неё почти не была видна голова, как и он, она была обречена провести всю жизнь в темноте из-за слепоты. Казалось бы, такое уродство должно было оттолкнуть от неё любого – но мой отец полюбил её, полюбил её даже и такой, и он как будто не замечал её недостатков. Они прожили вместе недолго – отец скончался в результате несчастного случая – но всё то время, пока они были вместе, они были счастливы.
Поэтому никогда не теряй надежды, моя дорогая. Обязательно найдётся мужчина, который полюбит тебя – тебя, такую юную, нежную, с открытым сердцем и чистой душой. Надеюсь, он будет беречь тебя и заботиться о тебе так же, как я. Только эта надежда и даёт мне силы жить.
Следом за могилой Икса должна быть ещё одна могила - твоего внучатого дяди Рэма Анхеда, младшего брата моей мамы, - но я так и не смог найти захоронения, чтобы перенести его сюда. По рассказам мамы, Рэм был молодым, красивым и здоровым парнем, бравым солдатом и умным генералом. Он умер от внезапно подкосившей его болезни, которую не смогли вылечить. В нашем городе есть военный музей, где хранится его портрет и некоторые личные вещи; его сослуживцы, а также их сыновья и внуки хранят память о нём и передают солдатам, которые служат в его армии сейчас. Поверь, хоть он и ушёл от нас молодым, он столько всего сделал для армии, что ты смело можешь им гордиться.
А ещё он был очень красив, гораздо красивее меня, его неудачного племянника, хотя и я в своё время имел успех у женщин (чего уж скрывать). Посмотри, где-то в записях деда должен быть его портрет – правда ведь, красавец? Черноволосый, белокожий… К сожалению, лучшие всегда уходят первыми.
Останков его, как я уже говорил, мы так и не обнаружили. Должно быть, с ними что-то случилось. Не хочу даже думать о том, что могилу разграбили.
Под третьим камнем упокоилась твоя прабабушка, Пятница Анхед, великая женщина. Настоящее имя её мне неизвестно: мы пытались навести хоть какие-то справки, но увы, ничего узнать не удалось. После Взрыва было уничтожено всё, в том числе и архивы. Дедушка звал её так только потому, что она вечно сопровождала его, как Пятница сопровождал Робинзона. Как её звали на самом деле, она сказала даже ему. Зато бабушка рассказывала кое-что от своей жизни до встречи с дедом. Потеряв после Взрыва новорожденного сына и семью, похоронив обоих родителей, погибших от рук бандитов, она бежала из родных мест туда, где у неё был шанс выжить и найти хоть какой-то дом. Словами не передать всех тех ужасов, что случились с ней по дороге, не рассказать всего того, что она видела: мама начинала рассказывать мне кое-что, но это было так ужасно, что я не могу заставить себя изложить её рассказ на бумаге - даже для тебя, моя радость.
А ведь Пятница не всё ей рассказала. Наверняка она жалела её так же, как я жалею тебя. Насколько же было страшно то, о чём она молчала? Мы с тобой даже представить не можем, какие муки она перенесла.
Твоя прабабушка пережила настоящий ад, и не только выжила, но и смогла открыть сердце новой любви, родить и вырастить десятерых детей, многие из которых родились нездоровыми или слепыми и нуждались в её особой заботе. Она была единственной любовью и верной женой Робина, заботливой матерью своим детям. Кроме того, она была талантливым врачом, спасшим не один десяток жизни, возродившим разрушенную больницу буквально из пепла.
Может быть, в сравнении с мужем и сыновьями её подвиг и выглядит скромно, но она сделала для города ничуть не меньше, чем Рэм или Зет. Кроме того, скажу прямо: если бы не она, где бы были сильный Рэм, умнейшие Зет и Ромул, талантливый Сэм, где бы была моя мать, где бы был я сам, где бы была ты? Она, и только она дала жизнь всем нам. Если бы не она, наша семейная история и не началась бы.
Твоя прабабушка умерла в глубокой старости, почти потеряв разум, но до этого пережила столько мучений и сделала столько добра, что этого хватило бы и на десять жизней. Помни об этом и всегда вспоминай о ней с благодарностью, рассказывай о неё детям и внукам.
Следующая могила – самая, должно быть, важная для нашей семьи.
Твой прадед, Робин Анхэд, родоначальник нашей семьи - он упокоился рядом с женой, таково было его желание. Я поместил их останки рядом. Он был противоречивым человеком: не хочу тебя пугать, но именно он, как член той самой команды физиков, виновен в том, что случился Взрыв. До конца жизни он чувствовал неизгладимую вину перед всем человечеством, и старался сделать хоть что-то, чтобы загладить причиненное им зло.
Твой дедушка умер в глубокой старости, потеряв рассудок, сделав в своей жизни немало и хорошего, и очень плохого. Думаю, что рано или поздно историки разберутся в его личности; я не хочу его судить, не хочу и оправдывать. Он был героем хотя бы потому, что смог пережить ужасные испытания, которые не под силу вынести человеку.
Что бы о нём ни говорили, ты должна помнить об этом, а ещё о том, что без него не было бы ни тебя, ни меня. Всегда вспоминай его с теплом и признательностью, прощая ему то зло, которое он выпустил в мир, сам того не понимая, и благодаря за всё, что он сделал хорошего для своей семьи и всего города.
Дальше - могилы их младших детей, последней вспышки их любви. Здесь почти что рядом лежат брат и сестра с чудесными именами – Шу и Тефнут, Луна и Ночь. Пятница родила их незадолго до того, как состарилась, когда этого от неё уже никто не ждал. По семейной легенде, они родились ночью, потому что призрак скоропостижно умершего сына Рэма явился беременной, и от испуга у неё начались преждевременные роды. Должно быть, поэтому близнецы родились такими странными. Они оба были невероятно талантливыми, артистичными, демонстративными личностями. Они смогли достигнуть определенных успехов, но судьба обоих была трагична, оба умерли во цвете лет. Возможно, они могли бы ещё много добиться, но увы, слишком ярко горели и потому сгорели, как спички, без остатка.
Тефнут была отвязной девицей, любительницей вечеринок, девушкой с неформальными взглядами и очень неровной психикой: она умерла от ужаса, увидев перед собой призрак умершей матери. Сколько раз я видел её призрак, она всегда плакала. Надеюсь, хоть сейчас она обрела покой.
Её брат Шу был музыкантом: благодаря ему в городе снова вспомнили о том, что такое музыка. Он тоже был довольно экзальтированным и странным, и умер неприятной смертью: его заглотило живьём, парализовало и переварило хищное растение. Ужасная смерть, которой никому не пожелаешь, даже самому лютому врагу.
Между их могилами - надгробье их старшего брата, моего дяди Сэма. Он был косвенно виновен в смерти Шу, потому что притащил в дом это растение. Дядя Сэм пошёл по стопам своего отца и стал учёным, и настолько талантливым, что большинству его изобретений ещё предстоит найти применение. К сожалению, он трагически погиб, будучи совсем ещё молодым - его убило собственно изобретение, погодная машина, которая позже погубила и моих братьев и сестёр. Невольно задумаешься: почему все изобретения членов нашей семьи приносят только вред? Проклятие ли это? Закономерность? Или трагическая, жуткая череда совпадений?
Дальше - могилы Зета и Ромула Анхедов. О них можно сказать много всего хорошего, можно написать о каждом из них целый роман, или хвалебную речь в десять листов длиной - и то не удастся перечислить всё, что они сделали для города. Расскажу тебе буквально в двух словах, а всё остальное ты сможешь найти в записках своего прадеда.
Зет стал первым директором нашей городской школы, восстановив её буквально из пепла; затем он точно так же поднял из пепла школы по всей стране. Если бы не он, миллионы детей так и не смогли бы получить хотя бы элементарное образование. Заняв пост в министерстве, он начал восстанавливать университеты и добился того, что у молодых людей появилась возможность получить профессию. Если бы не он, например, твой дядя Сэм не стал бы учёным и не сделал столько открытий, а твоя тётя Джил не смогла бы работать криминалистом. Думаю, что бы я о нём не сказал, всё будет недостаточно.
Ромул был слеп от рождения, но смог преодолеть этот свой недостаток, более того, он выучился на юриста и смог наладить работу судов по всей стране - то есть сделал для людей, стремящихся к справедливости, то же, что Зет сделал для детей, стремящихся к знаниям. То, что они сделали, просто невозможно оценить: это был гигантский титанический труд на благо всех людей.
Ромул и Зет умерли в глубокой старости уважаемыми, но одинокими людьми. Однако добрая память о них всё ещё жива в городе, а это обо многом говорит. Гордись ими, дочка. Знаю, я много раз ещё напишу эти слова, но вышло так, что практически каждым членом нашей семьи можно гордиться как национальным героем.
Следующая могила - могила моего отца, Карена Анхед. Пишу тебе о нём, а рука дрожит, и слёзы наворачиваются на глаза, хоть я его совсем и не знал. Мама рассказывала, что он был очень добрым, хотя немного странноватым и наивным. Он был гениальным режиссёром, но после Взрыва его талант долгое время оставался неиспользованным, вот он и мыкался, несчастный, не зная, как теперь выразить всё, что он хочет сказать. Впрочем, ему удалось совершить невозможное и снять в нашем городе настоящий фильм - с еле работающим оборудованием и безо всяких средств на съёмки. Однако он добился своего, и в нашем городе появился - только представь! - первый фильм. Люди, наработавшись до одури, уставшие до полусмерти, поздним вечером шли посмотреть его, собирались в толпы - потому что это было искусство, это была правда. Они смотрели фильм, как в былые времена, и у них появлялась надежда на то, что всё, что мы в одночасье потеряли, когда-нибудь восстановится. Он не был героем, но дал людям то же, что давали все герои из нашей скромной семьи, - он дал им надежду, дал вдохновение, дал силы бороться.
Возможно, отец сделал бы и больше, но жизнь его оборвалась слишком рано. Он погиб по нелепой случайности от электрического разряда, когда чинил один из электроприборов в доме. Я всегда буду вспоминать его с благодарностью как первого художника, пришедшего в наш город, - и как человека, давшего мне жизнь.
Дальше ты видишь ряд детских могилок. Здесь упокоились мои братья и сёстры, умершие, когда я был совсем ещё маленьким, из-за несчастного случая, связанного с погодной машиной. Невероятно трудно было найти их, но я всё же смог, и теперь они покоятся рядом со своими родственниками. Их имена: Даймон Анхед, Виолетта Анхед, Альфонсо Анхед, Белинда Анхед, Джойс Анхед и Джастин Анхед.
Следом за этим рядом могилок - другой ряд: это дети моей тёти Ландау, твои двоюродные дяди и тёти, каждый из которых моложе тебя лет на десять. Они утонули, когда мы за ними недоглядели. Этих детей я знал, я их воспитывал с пелёнок, и я же закапывал их в землю. Мальчиков звали: Адамант Анхед, Берилл Анхед, Даймонд Анхед. Их сестричек - Жади и Эмералд. Они были чудесными малышами, хоть и непоседливыми. Я очень страдал, когда их не стало. Вот и сейчас пишу тебе о них, а у самого в горле ком.
Детей в нашем мире подстерегало столько опасностей, что сейчас, оглядываясь назад, я удивляюсь, как сам не погиб в детстве или в юности, когда учился в школе. Вот, например, мой двоюродный брат Сизар Анхед, сын другой моей тёти, Джил. Он был неплохим парнем, и я относился к нему почти как к родному брату. Однажды он вернулся домой ужасно уставшим и решил как следует отоспаться. Рад экономии пространства в доме мы установили откидные кровати, вот он и подошёл к одной из них и начал её опускать - да не тут-то было.
Кровать, видимо, была плохо закреплена, потому что упала на него и придавила так, что когда его вытащили, бедняга уже не дышал. Перелом шейного отдела позвоночника, травма спинного мозга и остановка дыхания - мгновенная смерть.
Похожая история произошла с другим моим двоюродным братом, сыном Ландау, Джаспером Анхед. Его атаковали агрессивные мухи и искусали так, что он мгновенно скончался от анафилактического шока.
Не знаю, в чём была причина, но мужи облепили его, как чёрный кокон, и полностью обглодали лицо, так что мы не смогли потом его узнать.
Дочь Джил Силия Анхед погибла ещё более странной и нелепой смертью. Когда она лежала на газоне, разглядывая облака...
...на неё свалился обломок космического спутника - в те времена на землю падало много космического мусора.
Иногда дети сами причиняют себе вред - как, например, сделала моя двоюродная сестра Руби Анхед . По её "драгоценному" имени ты уже могла догадаться, что это была ещё одна дочь Ландау. Несмотря на красивое имя, Руби была очень нехороша собой, и, отчаявшись бороться с природой, решила не приукрашивать некрасивое лицо и заняться фигурой. Она внушила себе, что обязательно должна стать стройной, тонкой, изящной настолько, чтобы это компенсировало в глазах мужчин другие её недостатки. Она голодала долго, упорно, отказываясь от пищи и тайком выбрасывая её, когда кормили насильно. В один тёмный вечер она вышла из дому, пошатнулась и упала - когда мы её хватились, она уже давно была мертва.
Вот скажи, зачем она это сделала? Икс голодал по одной простой причине: ему нужно было отдавать свою еду девочке, которая без этого сама бы умерла. А эта девица ради чего довела себя до смерти?
И ведь они могли бы вырасти, получить профессию, стать хорошими супругами и родителями, но их жизни оборвалась невозможно рано. Когда я думаю об этом, мне всё время жаль всего, чего они не смогли достигнуть. Когда будешь проходить мимо их могли - сразу за детскими могилками - вспомни Сизара, Джаспера, Силию и Руби Анхед добрым словом.
Мне иногда кажется, что детей Ландау кто-то сглазил. Суди сама: из них смог дожить до старости только один. Вот моя любимица, крошка Саффире Анхед, погибла только из-за того, что оказалась в помещении, где работала кухонная плита.
Где-то проскользнула искра, начался пожар - и девчушка вспыхнула как свеча. Нам не удалость её спасти.
Я долго и тяжело переживал её смерть - она была такой маленькой и такой миленькой, я так сильно любил её, как не любил бы, наверное, и родную сестрёнку, почти так же сильно, как люблю тебя. Мне тогда казалось, что моё сердце разорвётся от горя.
Я назвал тебе имена этих детей для того, чтобы ты почаще их повторяла. Все они ничего не успели сделать для этого мира, потому что умерли детьми, но их души были чисты, а помыслы невинны. Они ушли из этого мира, не замарав себя дурными поступками. Вспоминай о них хотя бы иногда с теплом и нежностью, как о солнечном лучике, который промелькнул в нашей тьме и тут же исчез.
Впрочем, была одна сестрёнка, про которую можно сказать, что она сама приблизила свою смерть. Это была Агата, ещё одна из многочисленных отпрысков Ландау и её хахаля. Она была единственной, кому передался недуг матери - слепота - и потому всё её жалели. Девочка выросла своевольной и избалованной, и в результате попала в дурную историю. Её случайный знакомый высосал из неё все силы и превратил бедняжку в нежить, вампира.
Бедняжка - или вернее, то, что от неё осталось - вернулось домой к рассвету. А утром суровая мать заставила её идти в школу. Как бедняжка ни сопротивлялась, ей всё же пришлось выйти во двор. По-моему, она уже не соображала, что делала, потому что вывалилась во двор прямо в длинной, до пят, ночной рубашке.
Может быть, она надеялась добежать до автобуса и укрыться там, но не успела: по-утреннему яркое солнышко немедленно сожгло её своими невыносимо горячими лучами.
Не прошло и пяти минут, как девушка в белом платье превратилась в груду пепла. Мы потом долго ещё думали: как такое могло произойти?
Теперь, как и положено любой нежити, призрак Агаты разгуливает только по ночам, причём она является полностью одетой, и только что без кепки на голове. Но, несмотря на всё это, она постоянно пригибается к земле, как будто её жжёт невидимое ночью солнце.
В отличие от неё, Сизар предпочитает разгуливать днём. Должно быть, ночами он отсыпается, ведь умер он глубоко уставшим и полусонным.
Вот мы и дошли до середины нашего семейного кладбища. Пожалуй, об остальных могилах я расскажу тебе чуть позже, потому что слёзы уже льются у меня из глаз, и я никак не могу заставить себя успокоиться настолько, чтобы продолжить письмо.
Потому что за могилой Агаты - могила моей матери, несчастной Игрек Анхед.
Она умерла в глубокой старости, ничего не понимающая, с миром в душе. Но мне всё равно невыносимо больно оттого, что я её потерял.
__________________
Последний раз редактировалось Лалэль, 08.03.2018 в 13:29.
Охохошеньки! И правда, мрут Анхеды как мухи (пардон за каламбур, хе-хе). Агату жалко, симпатичная была девушка. Я так понимаю, её смерть была запланированной? Спрашиваю, потому что мне тоже играть подростками-вампирам, но у меня нет столько лишних симов.
Вообще, я тоже не понимаю, зачем заводить столько персонажей, а потом убивать (хотя уж чья б мычала). Ведь они даже ограничения, насколько я поняла, ни одного не сняли. Особенно странно, что Ландау, которая в предыдущей главе с облегчением сбросила обузу в виде кучи детей, настрогала ещё пачку, как в анекдоте про грязных малышей. И тоже их похоронила, кроме одного (кому ж так повезло, интересно?).
А ещё очень хочу узнать о судьбе Джил. Двое детишек-то не от святого духа родились. Кто их отец, и как мать не уследила? В общем, сплошные вопросы. Надеюсь получить на них скорый (ну, хотя относительно) ответ.
Цитата:
Сообщение от Лалэль
Вот мы и дошли до середины нашего семейного кладбища.
Так это ещё не все? Заинтриговала. Злой симовод требует остальные тушки!
__________________
Последний раз редактировалось Influence, 27.03.2016 в 23:44.
После того, как мне выпал очень оригинальный кнут, я долго размышляла над тем, какое именно из ограничений мне изобразить. Сначала я подумывала снять "Безнадежность" (все-таки день холостяка и все дела), но потом передумала и решила снять своеобразную открытку ко Дню Матери.
О материнстве и медицине
Это превью, полный размер по клику, сходите полюбуйтесь, полотно эпичное
Полагаю, теперь вы почувствуете весь ужас материнства в апокалипсисе с неснятой еще медициной.
Вглядитесь в эти лица!(бесплатный бонус ко скриншоту, не отвертитесь)
Опять же, можно увеличить, нажав на изображение
Хочется напомнить, что медицина влияет в том числе и на материнство, делая женщину счастливой и уверенной, а её детей - спокойными и здоровыми.
Я попыталась изобразить на скриншоте все, что связано с ограничением "Медицина"
Левая сторона скриншота - до снятия ограничения:
Нельзя лечить болезни (могила символизирует умершего от болезни Игрека)
Нельзя лечить мутации - вампиризм, ликантропию и т.д. Недоступна покупка зелья против вампиризма и прочих антимутационных зелий.
(Зет имеет характерный окрас лица, он, бедняжка, инопланетянин, а вылечить нет возможности).
Только симам, работающим на данный момент в области "Медицина", разрешено использовать карьерную награду "Домашняя операционная "Вскрытие покажет" (на снимке - дефолт этой награды, от которой в ужасе отшатывается Игрек).
Где бы симы не делали "Woo Hoo", это должно происходить только с целью "Зачать ребенка" (бедная Пятница наплодила детей и снова беременна).
Нельзя использовать пеленальные столики (Ландау сидит грязная рядом с грязным подгузником).
Правая сторона - после снятия ограничения:
Можно покупать ванны, душевые кабины, раковины дороже самой дешевой. Можно пользоваться этими предметами. Можно купаться самим и купать собак.
Можно использовать пеленальные столики.
Можно использовать кошачий лоток (кошечка делает дела где надо, а не прямо на полу).
Можно пить воду из-под крана, она чистая.
Можно лечиться (Пятница держит во рту термометр).
Можно использовать брызгалки, сделанные на станке игрушечника (вот и одна из них).
И главное - можно использовать контрацептивы, на что тонко намекает открытая пачка презервативов.
Как говорится, почувствуйте разницу!
Последний раз редактировалось Лалэль, 25.06.2017 в 18:47.
Лалэль, гы-гы, эпично! Прямо социальная реклама для апокалиптиков: "до" все ходят грязные и обгаженные, мрут как мухи и мухи же над ними летают, а "после" детей мало, они чистые, а потенциальная мать может предаваться радостям жизни, не боясь наплодить толпу малолетних свинтусов. Не хватает только надписи: "А ты уже снял "Медицину"?".
Не хватает только надписи: "А ты уже снял "Медицину"?".
В точку)))
Вообще да, медицина в Апокалипсисе - одно из самых жутких ограничений. Как здорово, что Лалэль таки закончила кнут (хотя я все еще на отчет сильно надеюсь)))
Поскольку Анхеды никак не могут пропустить премию, пришло время стряхнуть пыль с темы и написать несколько отчетов. Пока дело идет бодро, надеюсь, так пойдет и дальше.
Итак, Анхеды вернулись! И начиная с этого отчета Джастас пишет исключительно от своего имени, с Игрек можно попрощаться.
Отчет четырнадцатый
Недели 24-26
Чужой для своих
Девочка моя!
Вот я и проплакал, сколько нужно, и могу снова писать тебе о маме, без надрыва, с тихой грустью. Считается, что мужчины не должны плакать, но ты, моя крошка, знаешь,что твой отец редко прятал слезы. Мне кажется, что тот, кто скрывает свои чувства, не может быть хорошим человеком. Если ты притворяешься в этом, то не будешь честен и во всём остальном; а я стремлюсь быть с тобой настолько искренним, насколько только возможно. Особенно в этих последних письмах, где речь пойдет обо мне.
Да, в прошлых письмах я был предельно откровенен, рассказывая тебе о моей несчастной матери, о её семье, о моей тёте, о её бедных детишках. Я не жалел их, касаясь даже таких вещей, о которых говорить не принято, особенно если общаешься с невинной девушкой, да ещё и собственной дочерью. Мне хотелось быть для тебя настолько открытым, насколько это возможно. И я постараюсь оставаться настолько же беспристрастным, бесстрастным и справедливым сейчас, когда речь пойдет обо мне самом. Все же не зря меня назвали Джастасом.
Что же я могу рассказать тебе о Джастасе Анхеде? Описывая тебе жизнь моей матери, я немного показал, каким было мое детство. Я вырос в доме, наполненном призраками моих братьев и сестер, которые были моими товарищами по играм. Единственным живым существом, заботившимся обо мне, была моя слепая мать, наивная и доверчивая, во многом абсолютно беспомощная. К счастью, дед в своё время смог устроить её на работу, где она смогла зарабатывать хоть какие-то деньги, и благодаря этому (а еще помощи маминых коллег и соседей) мы и смогли выжить. Получается, дед совершил очень дальновидный поступок.
Хочу признаться: моими детскими друзьями были мои мёртвые братья и сестры, я вырос среди могил, причем о тех, кто лежал в них, мама зачастую отзывалась как о живых. Жизнь и смерть в моем сознании тесно переплелись, и я иногда уже не понимал разницы между живым и мёртвым.
Живи я в другом времени и в другой обстановке, возможно, я вырос бы легкомысленным, весёлым и живым парнем. Но в этой среде я не мог стать таким.
Мне выпало жить в очень странную пору. Это уже не был непрекращающийся кошмар повседневной борьбы за выживание, в котором пришлось строить свою жизнь твоим дедушке и бабушке. Многое изменилось с тех пор, мы смогли кое-как наладить свою жизнь так, чтобы не приходилось бороться за неё каждый день, поэтому нам все время мечталось, что вот-вот, вот ещё немного – и жизнь станет «нормальной», спокойной, сытой, безопасной, такой, какой мы представляем себе жизнь до Взрыва.
Нам так казалось. Но это были наивные, беспочвенные мечты. Ничего похожего на прошлую жизнь мы не могли построить, нечего было и пытаться. Всё прежнее было разрушено до основания, и восстановить его в прежнем виде было невозможно.
Оптимизм и вера в будущее заставляли нас думать, что жизнь становится легче – а она между тем оставалась не менее опасной, чем была при наших родителях и дедах. Только мы стали более беспечными и в каком-то смысле избалованными теми немногочисленными достижениями, которых добились наши родители и деды. Мы отказывались верить, что опасность нашей жизни всё ещё существует, что смерть все еще стоит у наших дверей, подкарауливая нас каждый миг. Что жить, не оглядываясь ежеминутно, мы не сможем, должно быть, никогда.
Эта истина открылась мне очень рано, как только я вышел из счастливого младенческого неведения. Я стал сторониться своих товарищей по играм, чувствуя исходящую от них угрозу (и не зря, ведь это были не живые малыши, а заблудшие души моих братьев и сестер). Постепенно они отдалились от меня, но я все равно чувствовал тонкий запах смерти, исходящий от всего, что было в нашем доме. Чувство тревоги не оставляло меня, я стал бояться всего, прежде всего смерти от голода. Уже в шестилетнем возрасте я знал, что если в доме не будет запасов еды хотя бы на неделю вперед, мы с мамой можем не встретить следующего воскресенья. Я выпрашивал еду у прохожих, давал деньги соседям, просил, чтобы они наполнили наш холодильник. Они привозили нам припасы.
Опасность витала надо мной, как злая птица, и я во всём видел её признаки. Я водил маму за руку, опасаясь, как бы она не споткнулась и не расшиблась, я сажал её в машину, когда за ней приезжали с работы, и проверял, чтобы ремень безопасности был пристегнут, а дверца плотно захлопнута. Я с тревогой ждал её возвращения, боясь, что с ней что-нибудь случится при погружении или она попадет в аварию на обратном пути. Когда она готовила еду, я сам включал плиту, проверял, не пахнет ли в кухне газом или дымом; когда еда была готова, я первый пробовал её. Если мама хотела нарезать свою порцию на кусочки, я вырывал у неё нож и разрезал мясо сам. Я боялся всего, а мама... что ж, мама привыкла, чтобы её оберегали, она быстро приняла это как должное и даже хвалила меня за заботу.
Потом приехала тётя Ландау. Сперва я был рад этому, потому что тётя была взрослой и очень энергичной, и я думал, что она нам поможет во всем, и можно будет не волноваться, а потом, когда она привела в дом этого, обозлился на неё и решил, что не буду больше опекать ни её, ни маму. Затем в доме появились маленькие дети, которые требовали внимания, но почему-то, ухаживая за ними, я отдыхал душой. Я мог дать им все, что им нужно, решить все их проблемы, научить их всему, и без того, чтобы они меня одёргивали или посмеивались надо мной, как над малявкой. Потом, они были такие живые, такие беспечные, совсем как я до пяти лет. Вместе с ними в дом пришла сама жизнь, а смерть как будто отступила. Так было, пока по халатности (моей и тёти Ландау) они не погибли.
Тогда я понял, что все, кто мне дорог, в любой момент могут меня покинуть, как бы я их ни оберегал. Единственный выход – отдалиться ото всех, поставить между ними и собой невидимый, но очень прочный барьер. Что я и сделал.
Теперь я был равнодушен ко всему. В доме зачинали и рожали новых детей, готовили еду, обсуждали успехи и неудачи, болели, умирали – мне было всё равно, я с лёгкостью воспринимал как радостные, так и грустные события.
Единственным происшествием, вызвавшим у меня искреннюю реакцию, был приезд тёти Джил. Я обрадовался её появлению, полагая, что теперь в доме появится хотя бы один адекватный взрослый, который сможет взять на себя ответственность за всех нас, трезво мыслящий и осмотрительный. Поэтому, когда она появилась на пороге, я приветствовал её очень тепло.
Тётя Джил изучала в университете психологию, но в нашем городишке никому не нужны психологи, хотя людей с психологическими проблемами очень много. Впрочем, она долго не расстраивалась и быстро устроилась в полицию
на очень высокую должность: наш местный полицейский участок загибался от недостатка кадров. Я очень гордился, когда узнал, что ей выдадут табельное оружие и форму, но когда я увидел её в этой униформе, просто потерял дар речи от изумления.
Должно быть, мужчины-полицейские решили таким образом выставить бедняжку на посмешище и выжить её с козырной должности. Но тётя, видимо, недаром провела все эти годы, обучаясь психологии. Она вела себя совершенно естественно, как будто в том, чтобы разгуливать по улицам в наряде из секс-шопа и с боевым оружием в кобуре нет ничего необычного.
Надо сказать, её политика принесла свои плоды: тётя быстро пошла на повышение и заняла единственную вышестоящую должность, достигнув вершины карьеры полицейского
в нашем городке.
Впрочем, я подозреваю, что дело было вовсе не в деловых качествах тёти. Я никому об этом не говорил, но однажды мне удалось подсмотреть, как она, облачённая в костюм супергероя, бесшумно поднимается в небо. Тогда мне все стало ясно: тётя получила особые способности, которых нет у обычных людей.
Твоя тётя была супергероем, малышка. Таким, каких рисуют в комиксах, только взаправду.
Должно быть, это случилось во время того странного контакта с какой-то внеземной силой, во время которого её чуть не украли.
Однако давай я расскажу тебе о себе, как и обещал. Тётя Джил стала выполнять свою таинственную работу
, а также, что гораздо ценнее, весомый продуктовый паёк и мешки с углем для печек. Жизнь в доме понемногу улучшалась, по крайней мере, не нужно было заботиться о пропитании так, как раньше, а на воспитание мелкоты я махнул рукой, смутно опасаясь, что дети Ландау вряд ли доживут до совершеннолетия. Так и вышло: из них выжил только один мальчик, ставший впоследствии моим лучшим другом по колледжу.
Наш дом в те годы напоминал бедлам с вечно орущими, дерущимися, плачущими полуголодными детишками, которых кое-как пытались накормить, разнять и успокоить три замотанные женщины, которые, несмотря на наличие контрацептивов, несмотря на то, что дом и так был переполнен малышнёй, снова и снова беременели и рожали.
Тётя Джил оказалась в этом отношении такой же приверженкой деторождения, как и тётя Ландау. Она быстро закрутила роман с одним мужчиной, начала жить с ним практическим семейной жизнью, но без оформления брака. Жить с нами под одной крышей она его также не приглашала, но зато приживала от него детей с завидной регулярностью.
Когда я решился спросить её об этом, тётя Джил сказала:
- Всегда хотела, чтобы у меня было много ребятишек, - притом, что они втроем еле справлялись с тремя малышами, куда уж больше?
На уточняющий вопрос: почему в таком случае она не выйдет замуж за своего ухажера? – тётя, пожав плечами, ответила, что не хочет связывать себя обязательствами.
Впрочем, не могу сказать, чтобы тётин "муж" мне не нравился:он был хороший мужчина и заботился о ней и о детях, и думаю, женился бы на ней не раздумывая, если бы она позволила. В любом случае, я лучше бы ужился под одной крышей с ним, чем с двумя другими.
Что я всё о нашем житье! Я ведь обещал рассказать о себе.
В то время я взял себя в руки решил, что не буду больше тратить душевных сил и времени на детей, а сосредоточусь на себе и постараюсь как можно реже бывать дома, пусть это и звучит эгоистично. Мне хотелось иметь возможность побыть вне дома, наедине с собой, и ещё мне нужны были деньги на карманные расходы. Поэтому я нашёл себе работу. После того, как тётя навела порядок в городе, комендантский час был отменён, и подросткам разрешили устраиваться на вечернюю работу (раньше это было запрещено из-за того, что это было слишком опасно для несовершеннолетних). По протекции мамы меня взяли
в ту же команду океанологов, где работала она. Так океанология стала нашей семейной профессией: мой дед, мама и я – все попробовали себя в этом деле. Мне очень понравилось общаться с морскими животными, я быстро пошёл на повышение
С людьми же мне разговаривать совсем не хотелось. Единственной, для кого я делал исключение, была твоя мама, в то время симпатичная студентка колледжа. В те дни я и подумать не мог, что она станет моей женой, но с ней я мог беседовать на сотни разных тем, и я не смогу передать, как я благодарен тёте Джил, которая нас познакомила.
В остальном же я старался дистанцироваться от людей, не только от домашних, но и от одноклассников. Я опасался обсуждать с ними даже общие темы, например, фильмы, поскольку даже в таком разговоре можно было испортить себе настроение
. Одноклассники же никак не могли оставить меня в покое, думая, что раз я сын режиссера, должен отлично разбираться в кино и сценариях и вообще досконально знать всё, что касается процесса киносъёмки. По школе прошёл слух, что я чванюсь. Несколько раз меня лупили за это, но мне было плевать.
Иногда до меня доходили слухи, что детей тёти Ландау обижают в школе, зная, что за них некому заступиться. У Джаспера (того, что потом съели мухи), один хулиган постоянно требовал тетради, чтобы списать
, а потом ещё и вытрясал деньги из кошелька, из-за чего парень не мог нормально учиться
, да и питаться в столовой тоже. Я слышал об этом, но ни разу не подошёл ни к их учителю, ни к хулигану, ни к самому Джасперу, чтобы разобраться в ситуации. Теперь я корю себя за это, но в то время эти малявки настолько надоедали мне дома, что я не мог заставить себя заниматься ими ещё и в школе. Хотя на правах старшего обязан был решать все их проблемы.
Ох уж эти обязанности старшего! Мама не была ребёнком, но ждала от меня того же: совета, одобрения, помощи. На работе у неё не всё ладилось
, но её пугало не это, а женское одиночество. Она хотела быть желанной, нужной, любимой, в конце концов, мама была ещё относительно молода. Словом, однажды я узнал, что моя мама встречается с мужчиной.
Более того, пока я переваривал эту новость, выяснилось, что мама ждёт от своего тайного поклонника ребёнка. Сказать, что я был ошарашен – ничего не сказать. Однако мама так трогательно смущалась, так искренне переживала, что изменила памяти отца и обидела меня, что я довольно быстро и легко принял её выбор и поддерживал её во всё время беременности.
Мама родила двух очаровательных девочек, двух сестрёнок, и я даже оставил выработанные принципы и начал возиться с ними.
Одна только мысль меня грызла.
Тот, кто стал их отцом, кроме моей мамы, был близок с тётей Джил (когда постоянного ухажёра не было поблизости), и уж точно один раз приходил к тёте Ландау.
Девочек я не стал от этого любить меньше, и маме ничего не сказал. Но эта мысль не давала мне покоя.
Мама и тётя Ландау были слепыми в буквальном смысле, их несложно было обманывать. Но тётя Джил? Она же всё видела и всё знала!
__________________
Последний раз редактировалось Лалэль, 12.07.2017 в 13:12.
Новый отчет - и мы на шаг ближе к выходу из архива. Это очень хорошо даже в отсутствие комментариев.
Отчет пятнадцатый
Недели 27-28
Наблюдатель за насекомыми
Доченька!
Надеюсь, я не слишком шокировал тебя, сообщив о том, что три сестры – моя мама и две тёти – встречались с одним и тем же мужчиной; более того, они все завели от него детей. Жизнь – крайне запутанная материя, и в ней случаются и не такие ситуации; ты сама поймёшь это, когда станешь постарше. Со своей стороны, я постараюсь воздержаться и не написать ни одного слова в осуждение бедняжек – я в своей жизни нагрешил не меньше, о чём тоже расскажу тебе в своё время.
Я не осуждал женщин (в конце концов, две из них явно были обмануты, а третья могла не понимать, что делает). Я и сейчас их не виню и прошу тебя о том же. Но мужчину я не мог простить тогда и не могу простить сейчас, даже зная, что сам такой же грешник. Когда он входил в наш дом – открыто, не смущаясь, – и пытался ласкать своих дочерей, как будто имел на это право, как будто был им настоящим отцом (а все вокруг делали вид, что так и должно быть), у меня начиналась истерика. Я кричал, грубил и пытался на него напасть – а все вокруг и он сам как будто этого не замечали.
Мама... Я пытался её понять и поддержать, но честное слово, сделать это было сложно. Она не остановилась на том, что родила от этого мужчины двух девочек, Айрин и Луизу. Она забеременела от него ещё раз и снова понесла двойню. Я понимал, что мама уже немолода, что эта беременность, скорее всего, станет последней, что малыши станут лучиком света, согревающим её в старости. Я видел, как она похорошела. Но как я ни пытался, мне очень тяжело было относиться к этому спокойно.
Можно сказать, для Анхедов настала чёрная полоса. После ряда смертей многочисленных детей тёти Ландау (к этим постоянным потерям, как это ни страшно звучит, понемногу привыкли все, и что ужасней всего, привыкла она сама) произошло несчастье с первенцами тёти Джил, Сизаром и Силией. Оба ушли из жизни в результате несчастного случая: Силия погибла, убитая упавшим с неба космическим телом, а Сизару сломала шею откидная кровать. Тётя Джил, в отличие от сестры, отреагировала на потерю очень тяжело: впоследствии она рассказала мне в доверительном разговоре, что сочла это наказанием за то, что продолжала встречаться с мужчиной, которого моя наивная мама считала своим вторым мужем. Но разорвать эту связь она по каким-то причинам не могла, хотя и мучилась от этого.
Да, дочка, даже женщина-супергерой не может стать героиней, когда речь идёт о её личной жизни.
В то же время случилось ещё кое-что... Доченька, ты слышала поговорку «Где радость, там и горе», или наоборот? Словом, тётя Ландау заработала отличную премию, победив в честной борьбе
. Чтобы отпраздновать радостные события и хоть немного отвлечься от мучительных переживаний, тётя Джил решила приготовить праздничный ужин, не допуская к плите Ландау, хоть та и предлагала сделать всё сама.
Если бы она согласилась! Если бы тётя была попрозорливее и могла предвидеть последствия своих поступков, она даже не стала бы включать плиту!
Тётя Джил довольно плохо готовила и совершенно не умела обращаться с плитой. А Саффире, мою любимую малышку Саффире, жизнелюбивую и любопытную, конечно, невозможно было выгнать из кухни – там ведь было так интересно!
Я знаю, что у тёти не было злого умысла, ведь она тоже любила малютку. Знаю, что она многократно раскаялась в своём поступке и страдала так, как редко кто в жизни страдает, перенеся многочисленные испытания, посланные ей жизнью. Но всё равно моё сердце наполняется гневом, когда я думаю об этом.
Тётя вышла на минутку, оставив кастрюлю с чили на плите и поручив неразумному ребёнку следить, чтобы не подгорело. В кухне не было пожарной сигнализации, газовая колонка была не совсем исправна, ветхая деревянная дверь была в двадцати сантиметрах от плиты. Чили начало подгорать, Саффире попыталась подкрутить вентиль – и вспыхнула, а вместе с ней и кастрюля, и дверь... Когда прибежали на помощь, дверь уже ярко горела, и потушить её никак не удавалось, а пролезть через единственное окошечко в кухне не смог бы и суслик.
Малютка Саффире сгорела заживо. Мне даже сейчас кажется, что я слышу её жуткие крики. Это было бесчеловечно и несправедливо – заставить её так мучиться.
Мне и так было нелегко в семье, а после этого происшествия я просто отшатнулся ото всех. Я мысленно обвинял тётю Джил в смерти ребёнка и в том, что она со своим мерзавцем наставляет рога маме. Я обвинял тётю Ландау в том, что она как будто и не заметила потери ребёнка, привычно поплакав и положив ей на свежую могилку мягкую игрушку. Я сердился на маму, во время моего личного траура родившую мне очередных братика и сестричку, которые должны были расти как все дети в нашем доме – без постоянного присмотра и заботы, словно трава на крыше. Я с чувством лёгкой тошноты глядел на резвящуюся детвору: брата, сестёр, кузенов, не понимающих, что они в любой момент могут расстаться с жизнью, которая казалась им таким безусловным, неотъемлемым благом. Мне ни с кем из них не хотелось сближаться.
Именно тогда я нашёл своё призвание – им стала энтомология. На работе, где до этого я выполнял свою работу добросовестно, но не усердствовал, меня стало невозможно отогнать от микроскопа. Я засиживался в лаборатории до глубокой ночи, разглядывая под увеличением и с подсветкой морских и сухопутных насекомых, препарированных и живых.
Я пристал к начальнику и выпросил у него все, какие у него были, книги по энтомологии и несколько рамок для хранения коллекции насекомых. Свободное время я проводил вдалеке от дома, охотясь за какой-нибудь редкой бабочкой или жуком. Я ловил их, сушил, прикалывал булавками, помещал в коллекцию и думал: «Вот ты был жив, а теперь – нет. Пока ты летал, тебя можно было поймать и приколоть, а сейчас, даже если тебя стряхнуть с листа, не полетишь». Честно признаюсь, дочка, я думал так каждый раз, и дикая злобная радость охватывала меня.
Со всеми так будет, иногда думал я. За мной тоже кто-то охотится с сачком.
Несколько раз меня кусали пчёлы, но я только радовался: их укусы заставляли меня чувствовать, что я жив.
Впрочем, дочка, я не был жестоким, не отрывал жукам лапки, а бабочкам – крылья, и другим не прощал такие жестокие забавы
. Я ощущал себя наблюдателем, исследователем, бесстрастно фиксирующим переход живого и прекрасного в неживое. Мучения насекомых не доставляли мне радости, я стремился свести их к минимуму. Много чего я натворил, дочка, но садистом не был никогда.
Что бы я ни делал и где бы ни находился, я наполнял коллекцию. Если какой-то экземпляр ускользал от меня, я страшно огорчался
. Хорошее слово – экземпляр! Сразу позволяет думать о том, что речь идёт не о живом существе, а о предмете.
Мой энтомологический психоз длился недолго: вскоре мне пришлось переключиться на решение домашних проблем, и на хобби просто не оставалось времени. С мамой было нехорошо. С ней стало нехорошо сразу после того, как мы тихо отпраздновали юбилей – едва ли не сразу после того, как она задула свечи на праздничном торте.
Сначала мама глубоко задумалась, «ушла в себя», и никакими силами невозможно было её растормошить. Мы с опозданием заметили признаки глубокой, затяжной депрессии, из которой вытащить человека едва ли не сложнее, чем из болота. Затем прибавились тревожные физические симптомы. Мама быстро сдала, чуть не в считанные дни превратилась в старуху. Она перестала следить за собой, неряшливо одевалась, а самое ужасное – перестала скрывать прозрачную, как бы отсутствующую голову.
Доченька, я отметил, что это было самое страшное не потому, что это выглядело отвратительно с точки зрения эстетики – я любил свою маму и готов был видеть её любой, даже в самом отталкивающем виде. Это было страшно потому, что я увидел в этом верный признак: маме всё равно, она отказывается бороться.
Возможно, горечь копилась в ней уже давно, а сейчас, когда уже нечего было ждать от жизни и нечего терять, кроме страданий, наполнила её до краёв и вылилась в молчаливый протест против жизни. Даже тот факт, что у неё были маленькие дети, не мог заставить её вновь полюбить жизнь.
Теперь мама проводила дни в неподвижности: молча сидела на одном и том же месте – на скамейке у входной двери – всегда в одной и той же позе, положив руки на колени, как манекен. Если её заставляли поесть, или принять душ, или лечь спать, она подчинялась, но затем снова возвращалась на своё место, не обращая внимания на то, что творится вокруг неё. Брань и крики тёти Ландау, не понимавшей, что происходит, и грубившей ей, мои испуганные просьбы, гуление моего младшего брата Дорофея, который, как и я, любил маму безусловно, в любом виде, и не мог понять, почему его больше не берут на руки – ничто не могло заставить её пошевелиться или сказать что-нибудь.
Тётя Джил была погружена в свои духовные терзания, тётя Ландау думала только о том, как бы нас всех накормить и выпроводить гулять, чтобы не мешали встречаться с кавалером. Вытаскивать маму из депрессивного состояния и заботиться о малышне пришлось мне. Отложив свои переживания вглубь души, словно бы спрятав их в ящик комода, я занялся тем, что было необходимо делать. С детьми было проще, мне не впервой было их выхаживать, но как помочь маме, я придумал не сразу.
Спросив совета у коллег, которые хорошо знали маму, я решил, что лучшим средством будет приставить к маме какое-нибудь животное, которое будет рядом с ней круглосуточно. Она очень любила дельфинов, но не мог же я притащить в дом дельфина!
Я подружился со многими бродячими собаками в округе, но мама плохо на них реагировала:собачий лай заставлял её судорожно сжимать руки на коленях.
Тогда я притащил ей кота, которого случайно поймал по дороге из школы. Детвора потребовала, чтобы я назвал его Пупсик, и пришлось оставить это дурацкое имя. Впрочем, коту оно очень шло. Чёрно-белый красавец, не по-уличному вальяжный и манерный, по-уличному пронырливый и хитрый, спокойный (когда дело не касалось еды) – кот и был настоящим пупсиком.
Сперва я не планировал подпускать его к больной и назначил хвостатого на должность крысолова
при кухне (крысы в тот год нас просто атаковали), но затем он начал ходить кругами вокруг мамы, запрыгивать ей на колени – и я своим приказом повысил хвостатого, назначив его маминым терапевтом
. Наблюдения показали, что кот отлично справляется со своей задачей. Он проявил халатность лишь однажды, пригласив своих уличных друзей-котов поиграть в игру «кто быстрее поймает живого скунса»
. Когда я прибежал на кухню, самый мордастый кот истошно орал, явно обрызганный струёй, стояла невыносимая вонь, а по полу растекалась лужа молока из разбитой чашки, оставленной по недосмотру на столе. Я выгнал всех гостей, а на кота наложил штраф: деньги, отложенные на его питание, пошли на отмывание кухни и покупку новой чашки, так что недели две он питался очень скромно, что ему очень не нравилось. Надеюсь, милая, мне удалось тебя немного повеселить этой кошачьей историей.
Впрочем, это был единственный случай. Кот был паинькой, мама к нему привыкла, не хотела отпускать от себя и даже стала понемногу вставать и ходить по дому, правда, требовала, чтобы кот всегда шел рядом с ней. Мне ничего не оставалось делать, кроме как обучить его команде «рядом» и назначить его на должность поводыря
.
Кототерапия помогала, мама понемногу оживала и даже начала проявлять внимание к детям, например, нежно утешать их после того, как они становились свидетелями ссоры между ней и тётей Ландау.
Впрочем, это произошло довольно поздно, когда они уже заканчивали начальную школу. До этих пор я возился с детьми, заменяя им, как умел, и отца, и мать. Против своей воли я начал привязываться к ним, хоть и обещал себе этого не делать. Особенно мне понравился Дорофей, живой, неунывающий мальчишка. Честно признаюсь: хоть это и неправильно, я выделял его, потому что с ним у нас было больше общих интересов, чем с девочками.
Я, насколько мог, научил его всему, что знал сам, и Дорофей быстро стал самостоятельным и даже начал опекать сестёр. Он был очень музыкален и всегда стремился научиться играть на музыкальном инструменте, хотя первые его робкие попытки кончились конфузом
. Мне понравилось, что парень легко воспринял свою неудачу и не сдался. Я подговорил парней из школьного ансамбля, где я играл, взять его играть с нами. Сначала они не хотели возиться с малявкой, потом согласились на том условии, что я всегда буду находиться рядом, «чтобы подтягивать ему штаны и подавать соску». Однако парень быстро освоился, и ребята довольно быстро приняли Дорофея в команду на равных правах. Вскоре мы уже подменяли друг друга на выступлениях.
Был, правда, один случай, когда мы немного поссорились, как раз из-за музыки. У нас сложилась своего рода традиция заканчивать ежегодный концерт тяжелой хэви-металл композицией. В первый год в составе группы играл я и сыграл как полагается, несмотря на то, что в зале присутствовали родители учеников и им это не понравилось
. На следующий же год меня подменял Дорофей, и он решил не рисковать, а сыграть так, чтобы понравилось всем – и достиг успеха
. Я рассвирепел и полдня гонял брата по дому, крича, что он испортил всё и нарушил мои принципы. Тогда мне казалось, что это серьёзный проступок с его стороны, чуть ли не предательство, а сейчас я только посмеиваюсь над тем, какие мы были глупые. Всё меняется со временем, доченька.
Когда я думаю про Доротею, сестру-близнеца Дорофея, понимаю, что у меня не осталось никаких воспоминаний о том, какой она была девочкой. В отличие от брата, она была очень тихой, скрытной, казалось, пряталась в его тени. Впрочем, у меня не было времени заниматься педагогическими наблюдениями, поэтому, должно быть, я нечасто обращал на неё внимание: здорова-сыта-одета-уроки выучены, и ладно. Она, по-моему, не натворила в детстве ничего такого, чтобы обратить на себя внимание в нашем бедламе.
Зато старшие девочки, Айрин и Луиза, удивили меня ещё в раннем возрасте. Айрин с рождения была слепа, с прозрачными глазами, но парадоксальным образом была влюблена в черчение и рисование. Она постоянно носилась с листами бумаги, что-то чертила, рисовала, подклеивала, собирала коллажи и так далее. Бумага и карандаш были её первыми и постоянными игрушками, не припомню, чтобы она возилась с чем-то другим, разве что совсем малюткой играла с мягкой игрушкой. Она обожала всё, что касалось канцелярии, могла на ощупь определить сорт бумаги, её плотность и текстуру, твёрдость или мягкость карандаша, качество клейкой ленты. С лентой и клеем, кстати, обходилась так же виртуозно
.
Уже в начальной школе она призналась мне, что собирается стать художником или архитектором. Я пытался склонить её к первому варианту, объясняя, что если она нарисует плохую картину, все переживут, а подготовленный вслепую макет дома может стать причиной того, что дом рухнет и пострадают жильцы. Айрин задумалась и сказала, что будет тренироваться. Мне показалось, что всё это детские глупости, но вскоре я заметил, что она не столько чертит, сколько щупает бумагу. Из любопытства я начал наблюдать за её упражнениями и был поражён. Она проводила линию, кривую, чертила окружность или четырёхугольник, тщательно ощупывала их – и тут же, рядом, старалась начертить такую же, ориентируясь на тактильные ощущения. И у неё получалось! Не сразу, не идеально, но постепенно она научилась проводить практически идентичные линии.
Карандаш царапает бумагу, оставляя на ней микроскопическую бороздку – внутри впадина, по краям - выпуклость. Остатки графита сопровождают этот процесс, они летят во все стороны, как комья земли из-под сохи, прокладывающей борозду. Эта особенность процесса черчения стала для слепой девочки единственной возможностью «видеть» линию.
Тётя Ландау, не полагаясь на зрение, развивала обоняние и слух, из-за чего и стала великим кулинаром. А Айрин смогла развить тактильные ощущения и мышечную память до такого совершенства, что чувствовала малейшую шероховатость бумаги и могла повторить движение, совершенное некоторое время назад. Впрочем, во всем есть свои минусы: для того, чтобы не лишиться своего дара, ей приходилось как можно чаще держать руки в карманах, чтобы не прикасаться ко всему подряд.
В старших классах она уже изумляла нас всех, рисуя абсолютно идентичные круги, квадраты, треугольники. Мы просили её рисовать наши портреты, но она ощупывала наши лица и отказывалась: это была слишком грубая работа для её пальцев, привыкших чувствовать малейшую соринку.
К концу обучения в школе она отказалась от книг, набранных шрифтом Брайля, и читала обычные книги. По её словам, единственное, что ей мешало – артефакты вроде прилипших к странице кусочков бумаги, ниточек и всего такого. Буквы она якобы чувствовала руками и понимала смысл прочитанного. Не знаю, правда ли это, но, судя по всему, у неё действительно получалось. Ах, дочка, как бы я хотел, чтобы ты стала такой же целеустремленной!
Ещё меня поражала её идеальная грамотность, за которую её даже награждали
в младших классах. Как ей удалось изучить орфографию – ума не приложу.
Луиза также поразила меня, притом, что переплюнуть Айрин было очень сложно. Она интересовалась всем и знала всё. Бывают дети, которые заучивают, чтобы получить хорошую отметку, послушные, исполнительные, но не блещущие умом. Луизе знания давались легко, но она постоянно хотела узнать что-то ещё. С первого класса она организовывала какие-то научные эксперименты
, выступала на различных конференциях, сперва детских, несерьёзных, потом – всё серьёзней и серьёзней. По-моему, только я в доме заметил, что мы воспитываем вундеркинда. Думаю, что Луизе достался, хотя бы частично, интеллект нашего дедушки, самого умного человека в городе.
Сначала мне казалось, что Луиза поддержит семейную традицию и обратится в науку. Однако уже в третьем классе она своим поведением ясно дала понять, что у неё другие цели, более широкие. Она хотела всего и сразу. Луиза любила производить впечатление, ей нравилось внимание, она стремилась к одобрению и поощрению, при этом любила людей и любила деньги
, была альтруистична и эгоистична одновременно. В детстве она сказала мне очень серьёзно, что хочет, чтобы всем вокруг было хорошо, потому что ей от этого станет хорошо. Луиза интересовалась столькими вещами и столько всего хотела попробовать, что казалось, одному человеку не под силу такое. Конечно, с таким складом личности она не могла бы стать учёным, просто не смогла бы сосредоточиться на изучении чего-то одного.
Айрин поставила себе одну цель и шла к её осуществлению, невзирая на преграды. У Дорофея и Доротеи не было определённых целей. Луиза же разрывалась между множеством целей, стремясь достигнуть их всех.
Мне кажется, дочка, что из всех моих братьев и сестёр Луиза больше всего была похожа на меня в духовном плане. Мне тоже свойственна жадность к жизни и желание всё узнать и всё изучить, желание сделать всех счастливыми за свой счёт и сделать себя счастливым за счёт других.
По-моему, про детей я рассказал тебе всё, что мог. Расскажу немного про взрослых и про себя. Мама понемногу приходила в себя, у тёти Ландау ничего нового не происходило, кроме появления новых детей. Терзания тёти Джил привели к тому, что она решила написать книгу
, чтобы выплеснуть свою горечь. Книга, разумеется, была посвящена погибшим сыну и дочери, а также малышке Саффире. Потом, когда у нас состоялся тот откровенный разговор, тётя призналась, что три призрака кружились вокруг неё всё время, пока она писала роман, хотя речь в книге шла совсем не о них
На заднем плане, кстати, призрак Силии. Действительно кружили призраки, не фигурально выражаясь.
. Горькая, едкая и злая проза тёти Джил понравилась читателю; книга хорошо раскупалась
. Свой гонорар тётя решила отдать мне, но понимая, что я не возьму этих денег ни для брата и сестёр, ни тем более для себя, она поступила хитро. Тётя вдруг увлеклась, как и я, энтомологией, и постоянно заказывала – через меня или советуясь со мной – различные приспособления, необходимые для этого увлечения. Потом, когда мы приносили в дом заказанные новинки (обычно очень недешёвые и очень классные), выяснялось, что тёте Джил они не подходят
, или она не умеет ими правильно пользоваться и боится испортить, словом, оставить их себе она не хочет и не может. Все её богатства переходили ко мне, и до сегодняшнего дня я поминаю покойницу тётю Джил добрым словом, пользуясь тем, что она когда-то назаказывала на свои бешенные гонорары.
На почве общего увлечения мы с тётей вроде как помирились, даже снова сблизились. Это, кстати, был не единственный случай, когда моё хобби помогло мне наладить отношения. Девушка, которая работала в нашей лаборатории уборщицей загонов, как оказалось, тоже любит собирать бабочек и жуков. Я помог ей привести в порядок её коллекцию
, а затем пригласил домой, чтобы показать свою.
Её звали Веста – как сейчас помню. Она стала моей первой девушкой, именно с ней был мой первый поцелуй, мы встречались несколько лет и были очень близки. Вот как удачно я предложил ей помощь с коллекцией.
Не знаю уж, почему, но даже с ней, как бы хорошо нам ни было вдвоём, я чувствовал себя одиноким и покинутым. Наверное, дело было в том, что мои сестрёнки-умницы подросли
и уехали, чтобы осуществить свои мечты.
Конечно, я гордился ими. В конце концов, это был первый за много лет случай, когда дети уезжали из этого дома не вперёд ногами и не в морг. Мои малышки смогли даже выиграть себе неплохую стипендию
на обучение в колледже. Мне было очень приятно сознавать, что они уже выросли и стали такими умными и самостоятельными.
Но мне было невыразимо грустно оттого, что они не позвали меня с собой. Конечно, я бы отказался, оставались в доме другие дети, которым я был нужен. Но ведь они могли предложить, просто предложить поехать учиться с ними.
А они лишь улыбнулись на прощанье.
Я снова стал ощущать себя исследователем, живущим среди жуков. Исследователь ведь тоже всегда одинок. А насекомым нет до него никакого дела.
__________________
Последний раз редактировалось Лалэль, 08.10.2017 в 17:47.
Апокалипсис: Династия Анхэд - Всадник без головы
). Ведь они даже ограничения, насколько я поняла, ни одного не сняли. Особенно странно, что Ландау, которая в предыдущей главе с облегчением сбросила обузу в виде кучи детей, настрогала ещё пачку, как в анекдоте про грязных малышей. И тоже их похоронила, кроме одного (кому ж так повезло, интересно?).
Линейный вид
