Лучший второстепенный персонаж - Брюс Берберис, Сага о Брокенстоунах Лучший дуэт - Хьюберт Брокенстоун и Брюс Берберис, Сага о Брокенстоунах
Лучший текст среди начинающих - Сага о Брокенстоунах Лучшая романтическая сцена - Сага о Брокенстоунах
Мы забрели в какое-то заведение в центре города. Я никогда так часто не бывал в подобных местах до того, как встретил Мэй, и то, что я нахожусь сейчас здесь, меня весьма удивляло. Эта девушка сумела нарушить весь уклад моей рутинной жизни и все мои привычки, хотя она появилась здесь лишь несколько дней назад. Но я был рад этим переменам. Они будто бы наконец пробудили меня настоящего.
– Мне нравится эта песня, – улыбнувшись, сказала Мэй.
"А мне нравишься ты" - кричало всё во мне, и это было далеко не единственное, что мне хотелось ей сказать. Сейчас мы были с ней как никогда близко. Однако раньше я не смел позволить себе не только решительных действий, но и настолько дерзких мыслей. Теперь же я чувствовал, что уже теряю то, что останавливало меня. Что пришло то самое время.
Я наконец-то был готов.
– Потанцуем? – предложил я.
Мы вышли на танцпол, и я держал её за руку. Сначала всё было несколько неспешно и робко. Сегодня Мэй не была такой гиперактивной, как пару дней назад, но она нравилась мне и такой - робкой и нежной.
Я положил одну руку на её талию, другую на плечико, её же руки обвили мою спину. Мы улыбались друг другу, глядя глаза в глаза. Её запах манил меня, сладкий и приятный. О, Всевидящий, ни один человек, ни одна женщина встречавшиеся мне до неё не пахли так сладко!
Мэй прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Руками я ощущал, как по её спине ходила мелкая дрожь, и сам был готов затрястись от волнения в этот момент.
Совладать с собой было невозможно, и потому я осторожно коснулся губами её щеки. В ответ она задышала чаще и крепче прижалась ко мне.
Мне захотелось продолжить покрывать мелкими поцелуями её лицо, шею. Волосы Мэй приятно щекотили мою кожу, волновали ещё сильнее.
Чувствовал ли я такое раньше? Точно не с Джейд. С ней каждая близость казалась мне тягостной вечностью, с Мэй же я не хотел, чтобы она заканчивалась. Разум услужливо подбрасывал какие-то схожие образы, сюжеты, но, видимо, это так распалялась моя фантазия. Какая разница, было ли что-то подобное в моём прошлом, если я живу здесь и сейчас? То, что было со мной до потери памяти, больше не имело ни малейшего значения. Всё, что я теперь хотел, было связано лишь с этой женщиной. И она будет моей.
Мне было плевать, видел ли кто-либо нас и будет ли кто-нибудь судачить об этом вскоре. Именно сейчас никого кроме нас не существовало, это было наше время, наш танец.
К чёрту эти дурацкие привычки и предрассудки.
Сейчас или никогда!
–... Это был он.
Мама охает, прижав ладонь ко рту, и что-то тихо шепчет в ответ. Рэймонд, медленно и размеренно шагающий по прихожей, растерянно качает головой.
– Я его ни с кем не спутаю. Он был таким же, как… в тот день.
– И что же?..
– Не знаю, он исчез слишком быстро, но мне точно не привиделось.
– Но ведь тот парень, тогда... Он ведь сказал...
– Я не думаю, что этому типу вообще можно было верить! – повышает голос мужчина, и женщина тут же отшатывается от него.
Рэймонд осторожно подходит к жене и обхватывает руками её чуть вздрагивающие плечи. Мэй помнит, что он всегда так делает, когда собирается сказать что-то важное, ему всегда в такие моменты нужно касаться собеседника. Пусть его лицо и остаётся как всегда спокойным, Мэй уже знает, что папа пытается на что-то решиться. Он окидывает взглядом лестницу за маминой спиной, так, между прочим, конечно, но Мэй чувствует, как всё внутри неё холодеет, и она делает осторожный шаг обратно во тьму. Она надеется, что ничем не выдала своего присутствия, и к её счастью, папа наконец перестаёт обыскивать пространство вокруг прицелами зрачков, и фокусирует их на мамином лице.
– Элли, – понижает он голос так, что Мэй его едва слышит, – послушай меня. Если ты всё-таки увидишь его в городе, или, не приведи Творец, недалеко от дома, пообещай мне, что бросишь всё и уедешь куда-нибудь. Сразу же. Хорошо? Не плачь, пожалуйста. Если до этого дойдёт, я не могу тебе гарантировать, что со мной к тому моменту будет всё в порядке. И с девочками. С Мэй.
– Я не могу, Рэй, как же я… – дрожащим голосом в ответ шепчет мама.
– Элинор! – распахиваются папины глаза, - Поверь мне. Только так ты сможешь хоть как-то спастись, если этот… если он посмеет заявиться сюда. Неизвестно, чего можно от него ожидать. Я думал, что знаю его, как никто другой. Я не верил в то, что про него говорили! Ну вот как, как он мог бы совершить всё то, что, как я считал, ему ложно приписывали?! И тут… он появляется спустя столько лет. Он мог бы дать хоть какой-то знак мне... Я бы всё понял.
Элинор всхлипывает…
– А теперь я скорее убью его, если снова увижу.
…и заходится в рыданиях, прижимаясь крепче к мужу.
Какое-то время они так и стоят молча, обнявшись. Мама выглядит такой беззащитной и кажется, будто её вот-вот может надломить это незримое что-то, повисшее над их семьёй. Рэймонд, напротив, кажется почти спокойным, аккуратными и уверенными движениями гладя маму по волосам. Мэй же остолбенело смотрит на родителей, не веря, что её отец, светило симландской медицины, спасший столько жизней, вообще способен кого-либо убить. Она никогда не видела его таким. Никогда.
– Знаешь, – неожиданно продолжает говорить он, – иногда я думаю, что всё это случилось по моей вине. Я ведь давно замечал, что с ним что-то не то. Всё стало хуже после того, как я привёл их к ним домой. Наверное, если бы не я, все были бы сейчас живы. У Мэй была бы семья…
– Но ведь мы тоже её семья, Рэй.
– Поверь мне, Элли. Я люблю Мэй как родную дочь, не меньше, чем Ариэль, но... О, жнец, мне так жаль.
– Ты кого-то подозреваешь? Ведь не сам же он…
– Столько лет прошло, милая. Пока я убивался горем, они давно уже замели все следы. Но Макгроу… Макгроу я ещё могу достать.
Макгроу? Музыкант Стайлс Макгроу, солист Bad Dead Boys? Ведь он же пропал без вести много лет назад… Значит, он всё-таки жив и папа… Рэймонд знает, где он находится? Странно… А вообще...
Так. Стоп. Мэй словно ударяют чем-то, и она чувствует, как холодеет всё внутри. Что только что сказал папа? Что у неё была бы семья? Но... Нет, этого не может быть. Нет-нет-нет. Вот есть же она, мама, папа, сестренка Ариэль. Так было и будет всегда. Или всё это... не по-настоящему? Всё это враньё? Мэй мотает головой, будто пытается прогнать остатки сна, или говорит решительное "нет" всему тому, что только что услышала. Она думает, что ей это снится, конечно. Просто дурной сон, просто дурной, жнец подери, сон! Она осторожно прокрадывается обратно в свою комнату, запирает дверь, ложится на кровать, и начинает беззвучно рыдать.
Это всё сон, конечно...
Конечно...
Папа снабдил её подсказками на все случаи жизни, чтобы она знала, как действовать в любом случае, хоть простом, хоть сложном. Но, как вести себя в ситуации, когда узнаёшь, что твоя семья – не твоя, и вся твоя жизнь – ложь, отец не рассказывал.
Когда я наконец-то дошёл до питомника (ужас какой, всего два шага, а добраться оказалось сложнее, чем пешком до Твикки), я не сразу уловил, что в атмосфере царило что-то неладное.
– Дирк, представляешь, я нёс твой латтэ, а тут… – осёкся я, взглянув на коллег. Какое-то смутное понимание происходящего стало ко мне всё же приходить. То, что сейчас в это время здесь были и Дирк, и Брюс – было нормальным явлением. Брюс быстро справлялся со своими рабочими обязанностями, а потому, чтобы не слоняться без дела, часто проводил время у нас. С растениями тоже никаких явных проблем не было видно.
– Ты уже встретил этого упыря, да? – не глядя на меня, глухим голосом произнёс Брюс.
И вот это было очень. Очень. Странно.
Конечно, я помнил, каким Брюс бывал после столкновений с Джеймсом. Теперь же то, что я видел тогда перед собой, превзошло все предыдущие реакции. Дирк всё же всегда был немного угрюм, а Брюс… сейчас у него был такой непривычный и неправильный вид, словно из него выкачали всю радость. Это казалось мне невозможным.
– Ч.. что-то случилось?
– Да то же, что и обычно – пришёл Джеймс, накрутил нам хвосты, и ушёл, довольный. Вот же энергетический вампир-то! Ему явно нравится, когда другие люди страдают.
Воображение услужливо подкинуло картинку, от которой я едва не рассмеялся, так что пришлось сделать вид, что я закашлялся. Мне представился Джеймс с карикатурными клыками и в развевающимся на ветру старомодном плаще, подобно таким, какие носят вампиры в некоторых сериалах. Из глаз его сыпались искры, и всего его окружал фиолетовый туман. Это меня очень позабавило.
– Бедняга Хьюберт, ты часом не заболел?
– Нет-нет, всё в порядке, просто… знаете… я уже успел, кажется, восстановить справедливость.
– И как же? Мысленно показал ему неприличный жест в спину? Оттоптал его сияющие ботинки?
– Хуже… то есть, лучше… Я облил его кофе. Опрокинул его прямо на белый халат! Запачкал с головы до ног.
– О, Всевидящий, - удивлённо протянул Брюс, – какое чудо, что после этого преступления ты ещё с нами в мире живых!
Лучшие скриншоты среди начинающих - Сага о Брокенстоунах Лучший романтический скриншот - Сага о Брокенстоунах
Когда я говорил о сумасшествии, я ничуть не шутил. Моя песенка спета: телесно я, может быть, ещё и крепок, а вот разум уже подводит. Я начал забывать даже самые простые вещи; с грустью замечаю, что то же самое происходит и с Пятницей. А ведь мы еще относительно молоды, нам нет и пятидесяти пяти.
Дальше будет хуже, нас поразит то старческое слабоумие, которое неизбежно кончится полной потерей разума. Паркинсонизм, болезнь Альцгеймера, деменция – кто знает, что ещё нас ждет.
Пятница врач, она отлично все понимает. У нас состоялся серьезный разговор, когда я открыто объявил ей, что нам остается только один выход из этого положения – самоубийство. Есть много способов сделать это быстро и безболезненно, говорил я.
Но Пятница, скорбно качая головой, всё повторяла:
- Я не могу этого сделать.
И как я ни старался её убедить, объясняя, что умирать от старости куда мучительнее и дольше, чем от пули, она не поддавалась на уговоры.
- Подумай о детях, каково им будет?
- А каково будет им с нами возиться, пока не помрем? Ты хочешь повесить двух невменяемых стариков на их плечи?
Я понимаю Пятницу - наши младшие, Шу и Тефнут, только-только подросли, глядя на их мордашки, совсем не хочется умирать. Но мы должны думать не только о себе.
- Милая, мы прожили долгую жизнь, десять детей вырастили – и каких детей! Один другого лучше, все на загляденье… Старшие всего, чего хотели, добились, младшие скоро из колледжа приедут – тоже специалистами станут, в жизни устроятся. Дочку вон даже выдать замуж смогли. Дети встали на ноги, сами борются за жизнь, мы им больше не нужны. Чем дальше, тем сильнее мы будем им мешать… Не пора ли освободить их от этой ноши? Внуков нам все равно не нянчить.
- Не знаю, - Пятница выглядела удрученной, - мне надо подумать. Пойдем прогуляемся.
Мы с трудом открыли тяжелую дверь бункера и выбрались наружу.
- Сколько воспоминаний… Вот здесь мы впервые встретились, помнишь? А на этом месте ты впервые меня обнял. А здесь мы стояли, когда ты попросил меня стать твоей Пятницей. Ты помнишь?
- Не очень-то.
- Знаю. На то у тебя и есть я, чтобы помнить.
Пятница зацепилась взглядом за могилу Рэма.
- Ты слышал, что он снова приходил? На этот раз к Зету. Пугал его.
- Может, это был он не он?
- Кто знает…
Мы дошли до границы наших владений и остановились возле развалин старого дома, сгоревшего давным-давно, почти сразу после Взрыва.
- Вот и все, дорожка закончилась. Недолгая была прогулка…
Пятница грустно посмотрела на меня и крепко поцеловала.
- Я не хочу уходить… Пойми меня правильно, я не боюсь, просто мне жаль все оставлять. И я не хочу покидать тебя – вдруг мы больше не встретимся…
Сердце разрывалось от боли, когда я думал об этом, но я принял решение.
- Я буду с тобой. Если ты хочешь дожидаться конца, я останусь ждать рядом с тобой. Плохо, конечно, что ты увидишь, как я одряхлею, но видимо, этого не избежать. Мы пройдем это вместе.
- Пройдем вместе, - жена протянула мне белую ручку, я взял её, и так, рука об руку, мы вступили в закат.
Это моя последняя запись, так что можно посчитать, что моя жизнь обрывается. Хорошо ли я её прожил, дурно ли – решать не мне; если хочешь, осуди меня или похвали, неизвестный читатель. Хотел бы я увидеть тебя хоть одним глазком, но это невозможно…
Я не знаю, что будет с нами дальше. Знаю только, что пока во мне будет теплиться хоть одна искорка разума, я буду любить её. Если бы можно было загадать желание, я бы попросил, чтобы она никогда не умирала. Надеюсь, когда это случится, я буду уже совсем безумен или мертв.
Если она умрет на моих глазах, я не смогу этого вынести.
До самого вечера мы с ней не говорили. Пятница потихоньку встала на ноги, уложила малышей в колыбельку – обоих в одну, мы не ожидали второго ребенка – ходила по дому и что-то делала. Я сидел в своем углу и смотрел на потолок.
Значит, этим шпендикам теперь предстоит всю жизнь отвечать за грешки папаши. Они ничего не делали, но будут страдать так же, как и я – тот, кто делал. За компанию. Потому что они – мои дети. Потому что я погубил не только будущее всей страны, не только свою собственную судьбу, но и их будущее и судьбы заодно. Теперь им не только придется жить в отравленном мире, но и расплачиваться собственным уродством за грехи отцов.
От всех этих мыслей мне стало так невыносимо тяжело, что я завыл в голос.
- Робин, - Пятница открыла дверь и заглянула в комнату, - Робин, где ты?
И она начала меня искать – а я знал, что она меня ни за что не отыщет, тем более в темноте, потому что я гол и невидим. И вот она металась по углам, пытаясь меня нащупать, а я, не переставая рыдать и икать, прятался от неё. В конце концов я забился в самый дальний угол и захныкал. Мне не нужно было ничего. Мне хотелось, чтобы все оставили меня в покое. Лучше всего было бы, если бы я прямо в тот момент умер.
- Робин, - громко звала меня Пятница, не понимая, что я в двух шагах от неё, а я продолжал захлебываться рыданиями. Наконец она нащупала меня – по голосу, может, нашла – и навалилась на меня, душа в объятьях.
- Бедненький мой, бедненький! Ну, успокойся, успокойся…
- Не надо, - я старался отпихнуть её, - вы меня ненавидите… И ты, и они тоже будут, когда подрастут… Да я сам себя ненавижу! Отойди от меня!
- Я никогда, - она повторила, - никогда не буду тебя ненавидеть.
- Почему, блин, почему?!!
- Да потому что я люблю тебя, дурак. И они тебя полюбят. Ты подарил им этот мир.
Последняя фраза содержала в себе жуткую издевку, но я предпочел не задумываться об этом. Мне было важней другое.
- Ты любишь меня? Правда любишь?
- Люблю, люблю… - бормотала она, наугад целуя лицо, которого она даже не видела.
Опять папа? Эх, давай его сюда... Да хватит стучать! Вы что, совсем тупые, я с родителями три месяца не говорила! Дайте пообщаться нормально!
Пааап? А, оценки... Ну, мы хорошо учимся. Честно-честно, одни пятерки получаем. Да, и Сэм тоже. И Ланни. Мы вообще ничем, кроме учебы, не занимаемся, нечего тут больше делать. Вот и сидим до ночи с учебниками. Ну, свечи-то есть, читать можно.
Ланни вообще повезло, ей читать не надо, только пальцами нащупывать... Прости, я не это имела в виду. Да, я знаю, что ей с рождения не повезло. Ну не злись, я не хотела ничего плохого сказать.
Какие планы? Ну, тяжело нам здесь, конечно, но мы решили, что не вернемся, пока не станем самостоятельными и взрослыми, пока не получим профессию. Так что готовься, пап, приедем через четыре года крутыми специалистами.
Да, кому, как ни нам, город строить. Пап, передай маме, если она забыла: нам нужны одеяла. О-ДЕ-Я-ЛА. И шерстяные носки. Записал? И печка, и запас угля. Па, только не начинай! Не устроим мы пожара! Да, будем осторожны. Нет, газ в баллонах не подойдет. Тогда сам приезжай, чтобы все это настроить, мы не сможем.
Да что ж это такое! По башке себе постучи! Нет, пап, это я не тебе. Ладно, надо закругляться, а то мне дверь сломают. Целую тебя крепко-крепко... И маму от нас поцелуй, и Зета, и Игрек, и братика с сестренкой. Уже на ножки становятся? Здорово! Ну давайте, здоровья вам всем и удачи... Не скучайте! Мы вас любим.
Блин, и кто стучался? Кто, черт подери, в дверь стучал? Пять минут подождать не мог? Давай я сейчас встану за дверью и буду мешать тебе с мамой разговаривать, тебе понравится?! А, пап... Ну ладно-ладно, разберусь мирно. Все, давай, время кончилось. Позвоню через месяц, если получится.
Мы вернулись - даже чуть раньше, чем планировали. Как только мы вышли из машины, нам навстречу выбежала Игрек, молча схватила меня за руку и потащила за собой. Её всю трясло, как в лихорадке, и я понял, что случилось нечто ужасное. Пятница тоже все поняла - мельком взглянув на жену, я увидел, что она за секунду побелела, как полотно. Вслед за дочерью мы бегом примчались на кухню, где, выгибаясь в судорогах, катался по полу Икс.
Младшие, отбежав от него на почтительное расстояние, смотрели на то, как он корчится, и в их глазенках читался животный ужас. Зета нигде не было видно – скорее всего, он ушел в свою школу до того, как это началось, а позвонить ему никто не догадался.
Я не мог понять, что происходит, и от этого становилось еще страшнее. Пятница велела нам с Игрек держать больного за ноги, а сама пыталась зафиксировать его голову, чтобы он не стукнулся затылком о бетонный пол. Она задавала сыну какие-то вопросы, пытаясь понять, в сознании ли он, но Икс ничего не отвечал, только бился об пол, как вытащенный на сушу карась. Потом он затих, и Пятница, которая до этого безуспешно пыталась привести его в сознание, начала реанимацию. Я помогал ей - я умею делать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Мы бились над его бездыханным телом очень долго - минут двадцать, не меньше. А потом Пятница вдруг просто и буднично спросила у меня:
- Робин, сколько на твоих часах?
- Три сорок, - автоматически ответил я.
Она помолчала, а затем спокойным, деловитым тоном сказала:
- Время смерти - три часа сорок минут.
Это было настолько не похоже на реакцию убитой горем матери, что я просто не поверил в случившееся. И только громкий, истерический рев Игрек вернул меня к реальности.
Наш сын, который шесть дней назад был жив и здоров - насколько он мог быть здоровым - теперь лежал мертвым на полу нашей кухни. Это было настолько странно и жутко, что я просто не мог в это поверить. Пятница позвонила на работу, вызвала машину с санитаром и носилками - я помог им погрузить тело сына, и они его увезли. Пятница поехала с ним, чтобы оформить все бумаги - поехала в одной машине со своим мертвым ребенком, буквально держа его голову на коленях. До сих пор не понимаю, откуда у неё взялась эти нечеловеческие силы. Пока я, растерянный, пытался собрать себя по кусочкам, она просто и без лишних истерик делала все, что полагалось делать в таких случаях.
Лучшее выполнение лотерейных заданий:
Кнут – Заработать балл Апокалипсис: Династия Анхэд – Всадник без головы
Пряник – "Экскурсия" Апокалипсис: Династия Анхэд – Всадник без головы
Комбинированный вид
