Бездна
Линии моей руки всегда были тонкими, как паутинки. Они то исчезали, то вновь появлялись, пересекались, создавая сотни крохотных крестиков, уходили пунктиром на самое запястье, шли параллельно, дублируя друг друга десять, пятнадцать раз, создавая неровные дорожки моей судьбы. Если бы я была хиромантом, то сказала бы, что моя жизнь так и не случится. Будет сотня попыток жить, будут развилки сомнений и перекрестки терзаний. Будут бесконечные, не связанные друг с другом кусочки бытия, царапающие сердце тревожными «а если?». Слава Богу, я не хиромант. И моя жизнь все еще оставалось моей. Или мне так казалось.
- Мэди, милая, очнись! – словно пробиваясь сквозь липкий туман, звучат тихие слова.
Неужто я выжила? Я не сломала шею. Рука сама собой пыталась нащупать шершавую власяную петлю.
- Мэди, девочка моя, я с тобой, я с тобой, посмотри на меня! – я уже понимала, что до боли знакомый голос Оливера зовет меня, но ледяное касание воды все еще заставляло дрожать мое тело. Сознание медленно выходило из комы, давая картинку обеих реальностей.
- О, черт, Оливер, да отойди ты от нее, в конце концов, - слышу я голос Марка, - дай Йенсу осмотреть ее! Оливер!
Кажется, я лежу на траве, осенней, слегка пожухлой. Запах ее - терпкий, влажный, дразнящий - возвращает меня на землю. Травы, умирая, становятся сильнее, их целебная сила возрастает во сто крат… О, боже, как же хорошо на земле!..
Мой приступ напугал всех. Марк задумчиво стоял поодаль, и на лице его была решимость, вызывающая у меня страх. Оливер прижимал меня к себе, то и дело стискивая мои плечи, растирая ладони. Йенс, измерив давление, готовил инъекцию. А я едва начинала осознавать, что не умерла, что, пережив смерть, я вновь дышу! Внутреннее облегчение и радостное ликование охватывало мою душу. Мне немедленно захотелось плакать, потом смеяться, потом обнять всех! Потом кричать…
***
Мы добрались до Вулпита ночью. Я почти спала после уколов Йенса. Но странное чувство не отпускало меня. С одной стороны, я боялась уснуть совсем, боялась разорвать ту ниточку, что связывала меня с любимым и друзьями. С другой стороны, пережитые волнения выпотрошили меня, и организм требовал сна. Так, в этой страшной полудреме, я и пребывала всю дорогу.
Вулпит спал, в том числе и крохотный «Лебедь», находившийся в центре деревни. Но нас все же довольно гостеприимно приняли, слегка попеняв, что ждали гостей по предварительному заказу часа так четыре назад. Оливер помог мне подняться в номер, который оказался по-домашнему уютным. Спать никому не хотелось. Я уже спокойно рассказала всей компании о моем видении.
- В Бери-Сент-Эдмундс за очень короткое время повесили 106 ведьм, – я слышала, как Херельсен что–то искал в интеренете, цокая клавиатурой ноутбука. - Большая часть казней состоялась благодаря охотнику за ведьмами Метью Хопкинсу. Этот парень пол-Англии прошел, оставляя за собой кровавый след. И везде - сотни осужденных!
Масштабы впечатляют.
- Знаешь, Йенс, мне кажется, я смотрела фильм про него, – тихо сказала я. – Довольно старый, но страшный.
- Я бы пообщался с ним, - заглядывая в экран поверх плеча Херельсена, грозно произнес Марк. – Ну вот как таких уродов земля носит?! Мэди, что за место было? Что за мост?
- Я не знаю, но все было очень реально и очень страшно, - холодный озноб вновь пробежал по спине. – Я думаю, это где-то тут. Где-то в этих краях. Если «ведьм» вешали тут десятками, то уж можно представить, какова аура здешних мест.
Оливер задумчиво стоял у стены, очевидно, уйдя в какие-то свои мысли.
-Оливер? – я тихонько потеребила его руку.
Он очнулся и обнял меня.
- Давайте–ка спать, - сказал он, чмокнув меня в макушку. – Остальное додумаем утром.
Утро было солнечным, прозрачным и безгрешным. В такие дни хочется благодарить Всевышнего за созданную красоту, восхищаться свежестью бытия и просто ощущать умиротворение. С утра мы разделились. Марк отправился в полицейский участок, Йенс - в неотложную помощь, куда сразу же после пожара направили останки сгоревшего на мельнице Холла. Оливер - в пожарную часть. Я же отправилась в церковь.
Что бы вы думали об утре, полном тишины и спокойствия? Что бы вы подумали, читая строки рекламного буклета «Лебедя»?
"Простота и качество являются двумя основными лозунгами здесь, в «Лебеде». В этом сложном мире мы предлагаем убежище тем,
кто хочет отдохнуть от стрессов повседневной жизни.
Будь то бар, где можно поболтать у стойки с друзьями, столовая, где подадут крабов Кромер и охлажденное белое вино,
или просто прогулки в саду – всё это вы найдете здесь, в святилище «Лебедя».
Старые конюшни были преобразованы в 4 небольших номера с уютной и прелестной обстановкой.
Мы предлагаем великолепный завтрак «Саффолк», состоящий из местного бекона, сосисок и свежайших яиц."
Мило.
Я думала о передышке. О минутном счастье, дарованном мне во спокойствие, поэтому и выбрала поход в святую обитель. Тем более, там я могла не только встретиться со старостой, но и узнать детали у местных историков, которые именовались на сайте как супруги Элизабет и Эдвард Кокрейн.
Церковь понравилась мне с первого взгляда.
Я не люблю храмов помпезных и распущенных, не люблю служб в роскошных нарядах. Я увидела странную церковь. Она была усталой и старой. Я разглядела восемь сотен лет ее трудов, морщинки, опоясывающие ее стены, как тонкие линии жизни на моей руке. Я увидела скромный доход ее прихожан, укладывающих мозолистыми руками на ее каменный пол полевые цветы. Я услышала крики младенцев, вкусивших купели и орущих так, что матери их крестились и плакали одновременно. Я узнала голоса отчаявшихся и потерявших близких, которых они провожали из этого храма в последний путь. Это была церковь-труженица, бывшая рядом и в радости, и в горести с теми, кто нуждался в ней, кто был слаб, кто был на пороге новой жизни, кто желал утешения, кто возлагал надежды!
Я узнаю такие церкви из тысячи. Возведенные для обыденных нужд, а не для прославления и не для искупления вины.
Тихонько распахнув ухоженные двери, я вошла в зал. Необычное впечатление от церкви лишь усилилось. Деревянный свод - как тонкая работа кружевницы. Тяжелые балки, отшлифованный блеск скамей. Я шла по проходу, испытывая странные чувства. На миг эта церковь предстала живым организмом. Я вдохнула полной грудью. В виске забилось болезненное тиканье. Все больней и больней. Маленькие молоточки стучали в тонкие синие жилки. Ей так тяжело? Что с ней? Я села на скамью и ощутила жар сквозь лакированный блеск темно-коричневого дуба.
Рука ощупывала деревянную поверхность подлокотника, гладкую, отшлифованную временем и прикосновениями. Необычные подлокотники у скамей в этом храме господнем - львы, собаки, волки, обезьяны. В голове неожиданно стало пусто.
- Доброе утро! - эхо отразило приветствие сто тысяч раз.
Болезненные молотки утихли. И я взглянула туда, откуда шел голос.
На миг мне показалось, что заговорила статуя святого, находившаяся между двумя оконными витражами.
Но нет! Мужской силуэт вышел из цветной солнечной паутины и остановился прямо передо мной.
- Я напугал вас? – голос его был приятный и глубокий, и мое краткое волнение тут же улеглось.
- Немного… Я не ожидала встретить тут кого-то в столь ранний час. Ну, разве что священника. Вы же не служитель церкви?
- О, нет! Хотя у каждого из нас свой храм, которому мы верно служим! Разве не так? – он улыбнулся и представился: - Уильям Брегон.
- Мэделайн Фреш.
Он склонился и поцеловал мне руку. Манеры его были немного странными, но приятными.
- И что привело сюда Вас, столь юную и прекрасную, в такой ранний час? – спросил он.
- Я хотела немного побродить, ознакомиться с церковью, а позже и встретиться с местными историками. Необычная церковь, правда?
- О, да, - он обвел глазами свод храма, - здесь пересеклись язычество и христианство. Взгляните на этих зверей. Какой художник или резчик в XII-XIII веке мог увидеть в Британии обезьяну или льва? Откуда столь странные фантазии? Или не фантазии? Или реальность?
- Действительно, откуда? – поинтересовалась я.
- Кто знает, - пожал он плечами.- Но работа прекрасная! Мастера творили, восхищаясь природой, деревьями, лесами, обитателями лугов и долин. Природа была их богом. Они были ее детьми. Но позже христианская церковь сметет эти гармоничные отношения и сделает людей рабами своей плети. Разве не это происходило?
- Вы о чем?
Он любезно подхватил меня под руку и увлек к выходу из церкви. Лучи солнца веером освещали роскошную картину за дверьми храма. Осень блистала красотой, не пренебрегая ни одной краской, имеющейся в ее палитре. Солнечные блики скользили, послушные облакам, бегущим в небе.
- Взгляните! – Брегон обвел рукой окрестности. - Разве это не самый лучший храм? Разве здесь есть изъяны? Здесь есть все – страсть, глубина, безграничность познания, таинственность, гордость, успокоение, горе и радость, величие и печаль. И еще – великая любовь! Вот в таком храме мы должны поклоняться богам, а не возводить безликие статуи безликих святых! Люди знали в этом толк, поверьте! Каждая травка была им знакома, каждый плод был использован по назначению. Мужчины любили, женщины рожали, младенцы плакали. И что же? Является мессия, называя отношения, освященные веками, грешными, плотскую любовь – искушением и мерзостью. Младенцев – в купель, иначе это не божье создание, а дьявольское отродье! И хорошо, если нет на теле родинок, атавизмов, родимых пятен! Иначе смерть, отвратительная и жестокая! Смерть всем, кто не такой, как все.
Эта последняя фраза резанула мне слух. Я удивленно смотрела на Брегона. Его речь, яростная и страстная, была искренней. И чем больше он говорил, тем ярче пылали его глаза, на доли секунды становившиеся волчьими!
- Прошу Вас, не надо! – остановила я его. - Я не готова обсуждать с Вами ни убийства ведьм, ни христианскую инквизицию! Я слишком близко знакома с ней и слишком мало знаю Вас!
- Ох, извините, юная леди! – он мгновенно успокоился, будто и не было жаркой тирады. - Для меня это старый и больной вопрос. Но Вы-то, простите, каким боком знакомы с инквизицией? Вы историк?
-Нет, но так случилось, что тема мне не безразлична! А Вы, как видно, тоже неплохо знакомы с этим вопросом.
- Я врач, - медленно проговорил он, - Я закончил факультет психологии в Ньюкастле. Я много практиковал, в основном на севере Англии. И я Вам скажу – огромная часть людей сходит с ума от пережитков религии. От ограничений, от чувства свое мизерности и греховности. От чувства неуверенности в себе. Простите, просто тут много личного, - он поклонился и неожиданно взял меня за руки. – Вы ведь не такая, как все, верно? Вы ведь тоже не понимаете, почему Вы – не такая, как все?
Его глаза, прозрачные и глубокие, смотрели прямо внутрь меня, его взгляд проникал в душу. Чувство уверенности неожиданно охватило меня целиком. Сила во мне росла и прибывала, как будто вся мать-природа стояла за моими плечами. Как будто кто-то шептал мне, что я значима, что я прекрасна, я совершенна. Резкий порыв ветра собрал янтарную листву и закружил ее вокруг нас маленьким смерчем. Тучи закрыли небосклон, и лишь яркий столб света выливался на землю, превращая и без того великолепный пейзаж в потрясающую декорацию действа.
Это длилось едва ли минуту. Брегон выпустил мои руки и быстрым шагом направился прочь по аллее, засыпанной алой листвой.
Продолжение будет...
Медиум. Дело о плачущем мальчике
Линейный вид
