Если кто-то вдруг спросит: «Не знаешь ли ты, кто устроил Апокалипсис?» - мне придется ответить: «Я». Да, это не только моя вина – нас было сорок человек, сорок молодых и дерзких ученых, решивших поиграть с законами природы. Но я боюсь даже думать о том, что случилось с остальными, поэтому остается предположить, что я – единственный, кто остался в живых, единственный, кто продолжает искупать свою вину. Сам себе жертва, сам себе палач.
Все случилось так быстро, что я даже не успел осознать, что происходит. Помню, как стрелки на приборах бешено закрутились – и даже мы, те, кто проектировал эту ядерную станцию, не поняли, отчего это случилось.
Помню, как замигала красная лампочка, как раздался противный звук сирены и все бросились к аварийному выходу. Я тоже побежал, но побежал в другую сторону – к главному реактору, туда, где началось возгорание. Мне важнее было не спасти себя, а понять, что творится с оборудованием. Но я не смог сделать ни того, ни другого…
Внутри реактора бушевал пожар, и вскоре он взорвался. Пламя вырвалось из-за негерметично закрытой двери, и первый, кто попался ему на пути, был я. Вспышка белого света обожгла мне глаза, и я ощутил ужасную боль, от которой потерял сознание и рухнул на пол.
Мне не повезло - я не умер. Но моя жизнь была кончена. До взрыва был молодым, полным сил тридцатичетырехлетним мужчиной, перспективным ученым, добившимся больших успехов в своем деле. После взрыва я стал никем.
Фамилия моего отца была Хэд, и моя мама, большая юмористка, решила назвать меня Робин – в честь легендарного разбойника, которого потом назвали Робином Гудом. Но после того, что случилось, меня правильнее будет называть Робин Анхэд. Робин-без-головы.[/font][/size]
Поскольку речь пойдет о человеке без лица, я решила на некоторое время вернуть ему лицо.
Мне было хорошо. Я снова вернулся в свои тридцать два. И был славный безветренный весенний денек, и чистое небо, насыщенно-голубое, как новая, только что купленная в супермаркете «Джобс» рубашка, и ясное апрельское солнышко, и крики малышни, гоняющей мяч во дворе. И я, тридцатидвухлетний, пришел в городской парк, чтобы проветриться.
скриншот в повседневной одежде
Я вернул свое состояние – бездумное и спокойное. Как же хорошо мне жилось! Хотя я считал, что моя жизнь тяжела. Наивный! Я еще не знал, что такое по-настоящему тяжелая жизнь.
Я был образован, добр, умен и чуток. Я верил в себя. Я не знал за собой никакой вины. У меня было треклятое чувство собственного достоинства и детская вера в ум и гуманность человечества – ведь я никогда не предавал, не спал на промерзшей земле, не наедался мясом бродячей собаки, не видел ужасов, от которых душа черствеет. Я спокойно засыпал по ночам.
скриншот в купальном костюме
Я думал, что моя работа очень важна, и был готов пахать до седьмого пота, лишь бы осуществить мечту. Мечту, погубившую мир.
Я снова стал собой – спящим в коконе. Слепым романтиком, ориентирующимся в мире на ощупь, делающем выводы о том, что этому миру нужно, на основании собственных иллюзий и вбитых когда-то в башку ложных принципов. И вот, когда я снова стал таким, я вздрогнул и проснулся.
- Что ты? – сонно спросила Пятница, которую я разбудил, неосторожно дрыгнув ногой.
И я в считанные секунды вспомнил, что у меня больше ничего нет. Прежний я умер. Мой мир лежит в руинах, и у меня даже тела не осталось. У меня больше нет ничего. Кроме неё.
- Спи, - попросил я. И она уснула. Кто знает, вдруг ей тоже приснился сон о нашей несбывшейся прекрасной жизни.
«Мне пришлось жить в такое странное время, когда жизнь мало-помалу перестала напоминать вечную войну или седьмой круг ада, и все надеялись, что вот-вот, еще немного, и мы заживем легко, привольно, без этой изматывающей душу тоски, без страха, без голода, без Смерти, вечно караулящей нас за углом. Все расслабились, как после долгой зимы, обрадовались и приготовились греться под первыми лучами солнышка – а март так и не настал. Это была лишь оттепель, иллюзия весны, но не сама весна. Нам казалось, что мы сможем жить полноценной жизнью – но это нам только казалось. Апокалипсис не прекращался. Возврата к нормальной жизни не было и быть не могло».
в повседневной одежде
Его дед был героем, его мать была героиней. А Джастас не был героем. Он был легким и светлым душой, как мать. Родись он в другое время и в другом месте, был бы всеми любим и счастлив. В другом месте. В другом времени. Не здесь и сейчас.
Но он жил здесь и сейчас.
"Иногда мне немного стыдно перед предками. Мне кажется, я куда слабее, чем они".
С самого начала его представляли другим, не таким, каким он был. Мать дала ему имя Джастас.
Красивое имя, сильное. Джастас, Юстас. "Справедливость". Игрек надеялась, что её сын вырастет гениальным, как Робин, сильным, как Рэм, или справедливым, как Ромул. Но мальчик не был похож ни на одного из них. Он родился, чтобы улыбаться – вот в чём была разница.
С самого детства он умудрялся сочетать несочетаемое.
Сын больной матери и мертвого отца, брат мертвых сестричек и братьев, он жил в доме, населенном призраками, среди могил – и при этом его веселый игривый смех согревал душу всех в доме.
Единственный мужчина в доме, глава семьи – и рубаха-парень, душа компании, который всегда найдет время и способ пошутить.
Душа компании и любимец женщин, он вел себя как плейбой – но на самом деле как одинокий человек, отталкивающий от себя женщин. В глубине души он просто не верил, что имеет хоть один шанс на любовь.
в купальном костюме
Мог ли ты знать, что судьба улыбнется тебе? А потом, когда ты поверишь в свое счастье – ударит так больно, как только может, причем дважды?
Многим он казался странным, непонятным, чужеродным. Когда все стонали от горя, он улыбался, как будто ему все нипочем. Люди не понимали этого. Для них его веселость казалась нелепой; он был как разряженный танцор, дающий представление среди развалин.
в вечернем наряде
Тебя не любят, ты одинок, тебе некому помочь, все тебя сторонятся. Тебе все еще хочется смеяться, Джастас?
"В детстве у меня была одна странная фантазия. Когда мне было грустно или страшно, я закрывал глаза и начинал представлять себя лебедем с серыми крыльями. Крылья расправляются за спиной, я поднимаюсь в воздух и лечу, лечу, парю всё выше и выше, а всё, что было там, внизу, становится все меньше и меньше, и я забываю, откуда я прилетел, и всё забываю, и просто лечу…
Возможно, этого я всегда и хотел – просто улететь отсюда".
Икс Анхед - от голода † Рэм Анхед - от болезни † Пятница Анхед - от старости (платина) † Робин Анхед - от старости (платина) † Тефнут Анхед - от страха † Сэм Анхед - от града † Шу Анхед - съеден коровой † Зет Анхед - от старости (платина)† Ромул Анхед - от старости (платина)† Карен Анхед - от удара током † Даймон Анхед - от падения огненных шаров † Виолетта Анхед - от падения огненных шаров † Альфонсо Анхед - от падения огненных шаров † Белинда Анхед - от падения огненных шаров † Джойс Анхед - от падения огненных шаров † Джастин Анхед - от падения огненных шаров † Адамант Анхед - от утопления † Берилл Анхед - от утопления † Даймонд Анхед - от утопления † Жади Анхед - от утопления † Эмералд Анхед - от утопления † Сизар Анхед- от падения раскладной кровати † Джаспер Анхед - от мух † Силия Анхед- от спутника † Руби Анхед - от голода † Саффире Анхед - от огня † Агата Анхед - от солнечного света † Игрек Анхед - от старости (платина) †
[/size][/font]
Апокалипсис - 5б.
Дополнительно:
Богатый жених/невеста - 1б.
Писатель - 1б.
Свободные призраки - 2б.
Семейная карьера - 1б.
Айжель, я тут внезапно забрела в раздел апокалиптиков и нашла эту династию... Очень нравится. Сама идея - очень необычна, и прекрасно прослеживается не только в предисловии, но и во всем тексте.
В том, что касается текста - прекрасно, просто прекрасно. Апокалипсис действительно сквозит в каждой строчке, и прямо физически ощущается, что герои стараются не падать духом и делают все для того, чтобы их жизнь в таких условиях была чем-нибудь большим, чем просто безрадостное, бессмысленное существование.
Основателя, правда, жутко хочется назвать "главным героем")))
В общем, в восторге подписываюсь на тему и постараюсь впредь следить за обновлениями... Ибо тут уже, похоже, второе поколение не за горами... Пятница, к слову, очень понравилась с самого начала. Какая-то она... хрупкая и трогательная. Полностью понимаю гг *ох же, ну не могу удержаться*, захотевшего взять ее под крылышко, обогреть и накормить) А к его.... хммм... необычному внешнему виду... ну то есть полному отсутствию такового... девушка привыкнет, думаю. Куда ей деваться)))
Очень необычно..и идея отличная,а исполнена очень хооорошо ,надеюсь вскоре прочитать продолжение.Скрины очень хорошие..ну вообщем с каждой строчкой становиться всё интереснее)
Beta-simka,спасибо-спасибо))
Простите, уже жуть как давно готовлю новый отчет, но все как-то не получается. Сейчас вот глаза болят, долго перед компьютером не посидишь((( Но все равно, рано или поздно я отчет доделаю)
Айжель, зашла в династию. Прочитала. Это жэ шикарно! все очень интересно и хорошо - предыстория, отчеты, скрины... ^^
Вообщем, восхищаюсь и жду продолжения!
Третий отчет
Неделя третья и четвертая
Цветочки ядерной зимы
В следующий раз я проснулся поздно, часов в десять утра. Пошевельнулся, осторожно поправил одеяло… Очень непривычно было чувствовать, что рядом со мной в постели лежит кто-то еще.
В первые мгновения я почему-то думал, что мы не просыпались на рассвете и не занимались любовью, а мне это только приснилось. Но потом я внимательно посмотрел на порозовевшее личико моей девушки – и понял, что все это было наяву.
Пятница очень крепко спала, и я осторожно, стараясь её не будить, вытащил руку из-под подушки, повернулся на правый бок и принялся смотреть на спящую, стараясь запомнить каждую черточку.
Я не знал, как долго она проживет, сколько пробудет здесь. Не знал, сколько мне самому осталось. Не знал, останется она со мной или уйдет. Я ничего не мог сказать заранее – может быть, завтра мы оба умрем, и тогда эти минуты будут последними сладкими воспоминаниями в моей жизни.
Я не знал о ней ничего – имени, и то не спросил. В прошлой жизни это меня бы, возможно, напугало. А сейчас я чувствовал такую огромную потребность в любви, испытывал такое невероятное счастье оттого, что Пятница просто сопит рядом, что ничего не боялся. Я только хотел, чтобы она осталась на подольше.
Наш утренний досуг прервал бесцеремонный стук в дверь – к нам пришли гости. А я и забыл, что сегодня уже суббота.
Бандиты зашли, посмотрели на нас, растрепанных, стыдливо накрывающихся одеялом, заржали и занялись своим обычным делом – выносили все, сопровождая это действо подмигиваниями, сальными намеками и неприличными шуточками. Никогда еще меня так сильно не бесило, что эти козлы ходят по моему дому – но чудный, полный теплоты взгляд моей девушки меня немного успокаивал. В конце концов, пусть выносят, что хотят, самого ценного им у меня все равно не украсть.
- Ну вот, теперь мы нищие, - констатировал я, когда дверь за бандитами захлопнулась.
Пятница зевнула.
- Я все еще хочу спать, - пожаловалась она. Я вздохнул, сел на стул и заставил её сесть ко мне на колени. Так она и дремала – закутанная в одеяло, покачиваясь у меня на коленях, как младенец.
Я был счастлив оттого, что у нас с Пятницей что-то получилось. Но вскоре понял, как безрассудно, как жестоко и эгоистично я с ней поступил. Буквально за несколько дней она изменилась до неузнаваемости: побледнела, осунулась, начала покачиваться при ходьбе и отвечать невпопад. За столом я подкладывал ей лучшие кусочки – но она почти не притрагивалась к еде, миска оставалась полной, а все, что она съедала, тут же выходило из неё, потому что её жутко рвало.
Мне было страшно. Я пытался, как мог, определить, что за заболевание её мучает – кишечный вирус, лихорадка Эбола или радиационное поражение – но все оказалось намного хуже.
Она почти перестала со мной разговаривать, и все-таки, когда я спросил:
- Ты забеременела?
Она сурово и коротко ответила:
- Да.
И я подумал, что она ненавидит меня за то, что я это с ней сделал. И мне стало страшно. Страшно за неё, за несчастный плод и за нас – потому что я не мог представить, как мы будем нянчиться с младенцем в нашем бункере.
Пятнице, между тем, становилось все хуже и хуже. Я начал находить следы крови на сиденье унитаза и капли крови на полу.
- Не береги его, - несколько раз повторил я ей, - не держись. Пускай он выйдет. Главное, чтобы с тобой все было хорошо.
- Тебе не нужен этот ребенок?
А что я должен был ответить? Как он может быть мне нужен, если я его не ждал? Как я могу радоваться его рождению, если знаю, в каком аду ему придется жить?
- Если его не будет, я переживу. Но если тебя не станет, мне будет сильно тебя не хватать.
Кажется, она меня поняла правильно.
Пятница не потеряла ребенка. Наоборот, её пузожитель укрепил свои позиции. У моей милой даже вырос животик – небольшой, но на её хрупкой фигурке он очень заметен.
Тянуть было больше нельзя, и мы пошли в мэрию. Может, я старомоден, но раз уж этот малец твердо настроился родиться, он должен носить мою фамилию. Мы с Пятницей поженились. Не было ни фаты, ни белого платья, ни счастливых гостей – нас быстро расписали и отправили домой. Но кольца я нашел настоящие. В наше тяжелое время труднее найти мешок картошки, чем какую-нибудь золотую побрякушку. Золото не в цене.
Чем больше рос живот у Пятницы, тем страшнее мне становилось. К тому же, почти накануне родов я осознал, что помогать ей рожать некому – ребенка принимать придется мне. И от этого открытия у меня чуть земля из-под ног не ушла.
Зачем, зачем, зачем я это сделал? Как мы теперь будем все это расхлебывать?
Пятнице тоже было страшно. Но она держалась. В её глазах появилось новое выражение – что-то вроде суровой сосредоточенности. Она готовилась пройти свой путь до конца.
- Я все сделаю, - успокаивала она меня, - я знаю, что нужно. Тебе только надо будет взять его в руки, чтобы он не упал, и перерезать пуповину. Это не труднее, чем банку тушенки открыть.
Пятница не хотела взваливать на меня слишком много, и даже когда начала рожать, старательно сдерживала крики, чтобы я не пугался. Но ей было невыносимо больно. И как бы тяжело не было мне, мои страхи не шли ни в какое сравнение с болью, которую она испытывала. И поэтому мой страх должен был сдаться. Я наклонился над ней и начал делать все, что она мне раньше рассказывала, все, что нужно делать, чтобы помочь роженице. Мне нужно было дать ей шанс выбраться.
Как оказалось, мы ждали двойню. Роды длились восемнадцать часов, и это были самые кошмарные сутки в моей жизни.
- Покажи мне их, - слабым голосом попросила Пятница, когда все закончилось. Я промокал ей лоб и радовался тому, что опасность для неё, кажется, миновала. Она осталась жива, осталась со мной.
- Сейчас, - и я полез, чтобы развернуть полотенце, в которое укутал новорожденных. Но когда я взял одного из них на руки, оказалось, что у него нет головы.
Оказалось, что у него нет головы.
Как я не заметил этого раньше? Я же помогал ему выползти на свет.
Нет головы.
Все правильно. У его отца нет тела. У мальчика нет головы. Все логично. Наверное, это наследуется.
А Пятница еще просит его показать. Зачем? Зачем ей знать, что она родила от меня урода?
Я, не соображая, что делаю, нагнулся и положил младенца прямо на холодный пол. Он запищал.
- Робин? – с тревогой окликнула меня Пятница.
- Сейчас. Мне надо посмотреть, - и я достал второго младенца. Второй родилась девочка.
У моей дочери, как и у сына, не было головы. Они дышали, орали, и, наверное, могли есть, ощущать запахи и слышать. Но у них не было головы.
Они – дети невидимки.
Я положил сестру на пол, рядом с братом, и тупо смотрел на них. Мне захотелось немедленно передавить их тонкие шейки – из сострадания. Они не смогут жить в этом мире. Даже здоровые дети не все могут.
- Робин, что ты делаешь! – вскрикнула Пятница, с трудом приподнимаясь на кровати. - Они же умрут от холода!
Я выкрикнул что-то неразборчивое и выбежал вон из комнаты…
До самого вечера мы с ней не говорили. Пятница потихоньку встала на ноги, уложила малышей в колыбельку – обоих в одну, мы не ожидали второго ребенка – ходила по дому и что-то делала. Я сидел в своем углу и смотрел на потолок.
Значит, этим шпендикам теперь предстоит всю жизнь отвечать за грешки папаши. Они ничего не делали, но будут страдать так же, как и я – тот, кто делал. За компанию. Потому что они – мои дети. Потому что я погубил не только будущее всей страны, не только свою собственную судьбу, но и их будущее и судьбы заодно. Теперь им не только придется жить в отравленном мире, но и расплачиваться собственным уродством за грехи отцов.
От всех этих мыслей мне стало так невыносимо тяжело, что я завыл в голос.
- Робин, - Пятница открыла дверь и заглянула в комнату, - Робин, где ты?
И она начала меня искать – а я знал, что она меня ни за что не отыщет, тем более в темноте, потому что я гол и невидим. И вот она металась по углам, пытаясь меня нащупать, а я, не переставая рыдать и икать, прятался от неё. В конце концов я забился в самый дальний угол и захныкал. Мне не нужно было ничего. Мне хотелось, чтобы все оставили меня в покое. Лучше всего было бы, если бы я прямо в тот момент умер.
- Робин, - громко звала меня Пятница, не понимая, что я в двух шагах от неё, а я продолжал захлебываться рыданиями. Наконец она нащупала меня – по голосу, может, нашла – и навалилась на меня, душа в объятьях.
- Бедненький мой, бедненький! Ну, успокойся, успокойся…
- Не надо, - я старался отпихнуть её, - вы меня ненавидите… И ты, и они тоже будут, когда подрастут… Да я сам себя ненавижу! Отойди от меня!
- Я никогда, - она повторила, - никогда не буду тебя ненавидеть.
- Почему, блин, почему?!!
- Да потому что я люблю тебя, дурак. И они тебя полюбят. Ты подарил им этот мир.
Последняя фраза содержала в себе жуткую издевку, но я предпочел не задумываться об этом. Мне было важней другое.
- Ты любишь меня? Правда любишь?
- Люблю, люблю… - бормотала она, наугад целуя лицо, которого она даже не видела.
- Извини, что заставил тебя все это пережить, - сказал я на следующее утро.
- Ничего, - без улыбки ответила она, - извини, что заставила тебя все это почувствовать.
В общем, мы поняли, что каждый из нас чувствует себя виноватым, простили друг друга и помирились.
Пятница ухаживала за детьми, а я не мог заставить себя даже подойти к этим несчастным. Меня словно током било, как только я их видел или слышал их плач.
- Как мы их назовем? – спросила Пятница. Надо было регистрировать детей в мэрии.
- Икс и Игрек, - раздраженно ответил я.
Я думал, что жена подберет им имена по своему вкусу, но она совершенно спокойно пришла в мэрию и зарегистрировал мальчика под именем Икс, а девочку – под именем Игрек. Та еще шутница.
Дети понемногу росли. Я предполагал, что они умрут еще во младенчестве, но несмотря на частые болезни, они оба дотянули до годовалого возраста.
- Пора учить их ходить на горшок, - сказала Пятница и сунула горшок мне в руки. Нечего делать, пришлось приобщаться к отцовским обязанностям.
И все же я не мог понять, как Пятнице удается за ними так хорошо ухаживать. Она как будто и не видела их уродства. Материнский инстинкт, может быть?
- Я это уже проходила, - ответила она, когда я в шутливой форме спросил её об этом.
- Как? Когда?
- У меня был ребенок, - она замялась, сделала паузу, словно спрятала от меня какую-то информацию, - и муж, мы рано поженились, еще в колледже, нам все говорили, что это рано.
Я молчал, но должно быть, это было очень заинтересованное молчание.
- Когда случилась катастрофа, ему было полтора года, - серьезно закончила Пятница, - он очень быстро угас. С мужем мы больше не виделись.
Я все еще молчал, пораженный. Нет, я понимал, что у неё до меня были мужчины, но по сути, о её прошлом я не знал ничего.
Я вообще ничего о ней не знал.
- Сколько тебе лет? – невпопад спросил я.
- Двадцать шесть.
Надо же, страдания сделали её гораздо красивее и моложе.
- Когда я смотрю на них, я вспоминаю, чего я всегда хотела, - сообщила Пятница.
- Чего же?
- Лечить больных детей.
Я улыбнулся.
- Для этого нужно долго учиться…
- Я училась в медицинском. Почти закончила, но вот…
Я присвистнул.
- Почему бы тебе не пойти в нашу больницу? Там не хватает рук, они будут рады любой помощи. А там, может, со временем и станешь доктором.
- Думаешь? – несмело сказала Пятница.
- Конечно!
И она действительно устроилась на работу в наш госпиталь. Там ей и правда были очень рады. Вскоре её даже повысили до дежурящего интерна
И – новая радость – Икс и Игрек наконец-то подросли.
Я уже привык к их странному виду, так что даже радовался, когда они стали детьми. Это означало, что самый опасный и трудный период их жизни позади, и хворей и опасностей, которые могли бы их у нас похитить, стало меньше.
__________________
Последний раз редактировалось Лалэль, 25.06.2017 в 18:28.
Очень проникновенные речи основателя, его самобичевание, страдания... Прекрасно написано, читается лучше иного художественного произведения.
А второй отчёт такой романтичный и трогательный.
Господи, как же это все офигенно. И рационально-практичное отношение Робина сначала к нерожденному ребенку, затем к уже появившимся на свет детям, и осознание их ущербности, и эта его истерика, и Пятница с её прошлым.
(Поздравляю, кстати, со вторым поколением.)
Мне в хорошем смысле вынесен мозг, лучший Апокалипсис ever.
Апокалипсис: Династия Анхэд - Всадник без головы
все очень интересно и хорошо - предыстория, отчеты, скрины... ^^
Линейный вид
