Жанр: историческая фантастика, драма
Возрастные ограничения: нет
Идея, архитектура: Bella Kallen
Фотографии, обработка: Ignis
Текст, персонажи и костюмы: Айжель
Оформление первого поста: Ignis, Айжель
Наконец-то представляем вам нашу конкурсную работу в не сокращенном виде.
Большая просьба благодарить за работу всех членов команды, это продукт нашего коллективного труда
Последний раз редактировалось Лалэль, 23.12.2012 в 22:23.
Маше снилось, что она в деревне, смотрит с крыльца, как мужики жгут на дворе осенние листья – чтобы не прели зимой под снегом, не приставали, липкие, к сапогам весной. Листья, сгребённые в большие кучи, занимаются плохо – они не высохли, но успели покрыться гадкой слизью, и потому костер разгорается с трудом. Тянет едким дымом, тем, особым, «осенним» дымком, с легко узнаваемым запахом, который не спутаешь с любым другим - и печально ей от этого, и в то же время светло на душе. Маша оторвала голову от подушки и поняла, что не все было сном: проснулась она не в деревне, а в городе, но и здесь кто-то жег костры – с улицы пахло горелым.
Она, как была, неодетая, подбежала к окну, посмотреть, что там – и замерла в страхе. Небо, едва успевшее просветлеть, снова покрывалось темной пеленой, и дым валил – не такой, как во сне, легкий, горьковатый, а тяжелый, удушающий, с искрой дымище. Присмотревшись, Маша увидела на другой стороне улицы, между темными домами яркие квадраты пламени. Неужто вся улица горит? И ведь не кричит никто, не зовет огонь тушить…
По ногам потянуло холодком, за спиной хлопнула дверь. Вошла мать Маши; девушка бросилась к ней.
-Мама, пожар, пожар!!! Соседи горят!!! Надо позвать кого-нибудь!
-Машенька, - строго сказала мама, целуя её в лоб и отстраняя, - одевайся, мы уезжаем.
- Но, мама, пожар же… Все сгорит!
-Душа моя, - тихо ответила мать, - это уже ничего не значит. Может, и лучше, если все так сгинет.
- О чем ты, мама?!
-Мы отдали Москву, Машенька. Час - другой, и он будет здесь, - тут мамин голос задрожал, - собирайся, дитя, собирайся. Нечего нам тут оставаться.
Девушка побледнела и задрожала, как от озноба. Как – отдали? Зачем – отдали? А мы? Нас оставили, как добычу, победителю? Никто даже не придет нам помочь?
-Хорошо, что твой батюшка не дожил, - пробормотала мать, тихонько перекрестилась на икону, и, подхватив юбки, вышла, оставив девушку смотреть в раскрытое окно.
По закопченному небу летали красные искры и полыхающие тряпки; пламя, которое никто не собирался тушить, будто бы понимая это, расходилось не на шутку. Огонь жевал соседский дом, громко чавкая трещащими от жара досками, и похоже было, что у него хватит аппетита съесть всю улицу.
Маше захотелось, чтобы все это оказалось дурным сном, но во сне не чувствуешь холода, а её руки стыли на осеннем ветру…
… - Машенька, да где же ты!
- Иду, мама, иду! Глаша, какая ты неловкая! Что ж у тебя из рук-то все валится?
Горничная засуетилась, нагнулась, чтобы подобрать с пола рассыпавшиеся вещи, потом снова бросила их, вздрогнула, поднесла дрожащие руки к лицу и заголосила:
- Ой, мамочки, да что же с нами будет-то! Мария Васильевна, голубушка, пропадёёём мы…
- Замолчи, дура, - Маша топнула ногой – от отчаяния, не со злости, - а ну, успокойся! Бери узлы и неси!
Как ни странно, подействовало. Глаша затихла, утерла глаза, подхватила свертки и вышла вслед за ней, нашептывая молитву:
- Пресвятая Богородица, спаси нас… Иисус, сыне Боже, спаси нас… Святая Варвара, моли Бога за нас… Святая Глафира, моли бога за нас…
Мать дожидалась их в экипаже, вся дрожа – она едва могла сидеть на месте, так волновалась.
- Наконец-то! – с облегчением вскрикнула она, когда увидела Машу, и как только дочь уселась в возок, тут же прерывающимся голосом велела кучеру:
- Трогай, Гриша!
Пока они катились по Москве, Маша с тревожным недоумением осматривалась по сторонам, пытаясь понять, что же вокруг неё творится. На первый взгляд, улицы были пусты, но так только казалось; на самом же деле, город был полон скрытого движения. Прохожие скользили мимо бесшумно и быстро, как серые тени, и как тени, старались держаться поближе к стенам. В остальном Белокаменная оставалось такой же – тихая, хлебосольная, добродушная Москва. Только запах горящего дерева, да дым далеких пожаров портили это впечатление.
В какой-то момент Маша перестала удивляться; ей начало казаться, будто она уже видела это, будто знала о беде задолго до того, как та случилась. И дело было даже не в войне. Она давно чувствовала, что мир неумолимо меняется, что он становится другим, а все прежнее незаметно, по частям, исчезает. Маша не смогла бы сказать, откуда у неё взялось это ощущение, и тем более не смогла бы внятно объяснить, что именно происходит, но она видела признаки этого преображения во всем – даже в том, как отчаянно все веселились, безо всякой на то внешней причины.
Все эти выезды, катания, концерты, маскарады… Даже когда напал француз, балы не прекратились - Москва гуляла, может быть, только чуточку тише, чем обычно.
А сколько было любовных историй! Сколько шушуканий в бальных залах, тайных сговоров, похищений девиц из родительского дома, сколько скоропалительных свадеб!
И страх. Страх, еще более сильный оттого, что причину его никто не знал. Может быть, всех остальных тоже пугал меняющийся на глазах мир? Иначе откуда пошли эти темные, невнятные слухи про комету, предвещающую конец света, про явление Антихриста? Называли им Наполеона – да Боже мой, какой из него лжепророк! Просто упрямый коротышка. Не в нем дело… Мир меняется - вот причина.
Мимо пробежали двое молодых людей – барышня семенила на носочках, вцепившись в рукав кавалера, и глядела перед собой широко раскрытыми от ужаса глазами. Маша вздрогнула; она понимала, что все это всерьёз, но не могла в это поверить. Разве бывает так, что в город, где ты родилась, который знаешь, как свое сердце, входит враг – и ты бежишь, уничтожая все, что было дорого? Разве можно поверить, что тебе страшно там, где всегда было хорошо?
- Почему мы все-таки отдали Москву, мама? – мрачно спросила она, – разве нельзя было без этого? И зачем мы её жжем теперь? Потом же ничего не вернуть…
- Не знаю, Машенька, - мама, тяжело дыша, положила руку на сердце, - не знаю…
… Маше не пришлось увидеть, как горела Москва, как красивейшие её дома превращались в груду головешек. Ей не довелось наблюдать, как расстреливали «поджигателей», как грабили брошенные хозяевами дома. Она не узнала, как это – возвращаться в родной город, сожжённый, обворованный и все равно не побежденный. Судьба, а точнее, крепкая подмосковная сосна решила иначе: случайно упавшее дерево пробило крышу экипажа и придавило голову девушки. Она впала в кому мгновенно, не успев даже ничего почувствовать.
- Маша, Машенька, - причитала мать, тряся её, чтобы привести в чувство, не понимая, что это невозможно, - Боже, что ж это делается-то!..
… Она жила в чудесном мире, где никто времени не считал – и потому не могла сказать, как давно она тут. Может быть, всегда была. Здесь было уютно, спокойно и радостно; её окружали невероятные животные и растения таких цветов и форм, каких на земле просто не бывает. Еще тут обитали существа, совсем не неё не похожие – девушка принимала это, как должное. «Надо же, а я другая» – говорила она, случайно увидев своё лицо, отраженное сверкающей водой пруда. Но чаще она просто плескалась в теплой водичке, ни о чем не думая.
Вокруг было много света – мягкого, нежного; она не сравнила бы его с солнечным светом, даже если бы вспомнила, что такое солнце и как выглядит свет, от него исходящий. Полупрозрачные существа тоже светились изнутри. Девушка не говорила ни слова, но они почему - то всегда знали, чего она хочет и чему радуется. Они принимали её, как свою, и она привыкала считать себя своей, и чем дальше, тем больше она становилась частью того света.
Это был мир, где никто не смел её потревожить. Здесь не было ни страданий, ни боли, ни страха, и она видела вокруг ничего, что могло бы её огорчить. Блаженный край. Идеальная иллюзия, созданная причудливой игрой тайных струн человеческого мозга.
Настоящая жизнь, неприятная, хмурая, пахнущая пылью, дымом и порохом, проходила мимо неё. Она не оглядывалась назад, не видела горящую Москву и себя, застывшую в ужасе, и не спешила спасать себя от забвения…
…- Мама, мама, ты меня слышишь? – заплаканная женщина гладила её руку.
Марья Васильевна разлепила веки и посмотрела на неё с негодованием.
- Да что же ты такое говоришь, милая? Разве я тебе мама? Мне всего девятнадцать.
Женщина, назвавшаяся её дочерью, вздрогнула; сестра милосердия, сидевшая с другой стороны кровати, суеверно перекрестилась.
- Мамочка, ты только не волнуйся, - повторяла дочь, поглаживая её по руке, - доктор Корсаков говорит, что ты скоро все-все вспомнишь.
- Разве я больна? – удивилась Марья Васильевна.
- Мама, - прошептала женщина, сжимая её руку, - тебе восемьдесят семь лет, у тебя взрослые дети, и сейчас одна тысяча восемьсот восьмидесятый год. Ты как будто вернулась в прошлое…
Больная растерянно глядела на неё.
- Я видела, как сдавали Москву Наполеону.
- Бедная моя, - растроганно произнесла дочь, целуя её в лоб, - все давно про это забыли, та история пылится в учебниках… Тебе нечего больше бояться.
В старческих глазах блеснули холодные слезинки.
-Мир изменился… - пробормотала постаревшая Маша, - мне его уже не узнать.
Дочь смотрела на неё, не понимая, что та говорит.
- Отдохни, родная, - предложила она, - подремли… Ты поправишься, непременно поправишься.
Марья Васильевна затихла и погрузилась в дрему.
- Война, - покачала головой дочь, - она изуродовала мою мать. Хоть бы их больше никогда не было.
Айжель, Ignis, Bella Kallen, хотя сюжет вашего произведения затрагивает известные исторические события, он всё равно получился очень необычным и интересным из-за странных последствий трамвы у Гг эти последствия пришли к ней как бы вподмогу, чтобы укрыть её от страха происходящего
Вот странно, почему вы и сейчас не объяснили, что у неё была не просто кома, а какая-то особенная болезнь с переодическими приступами
Кроме меня у вас никто больше не спрашивал, откуда у женщины, находящейся в коме, появилась дочь? Неужели только я не знала про такую болезнь и этого не поняла?
Лея Ли, да у нас как бы вообще никто не спрашивал. Никому ничего не интересно.
Объясняю все (для тех, кому вникать не хочется и нужно все разжевывать): у Марии травматическая амнезия. В этом случае человек теряет память вследствие какого-то события, которое повлияло на его психику, например, черепно-мозговой травмы, аварии, несчастного случая, психотравмирующего фактора.
В этом случае человек забывает событие, которое его травмировало, а заодно и все предшествующие и последующие события своей жизни. Глубина амнезии зависит от состояния психики человека. Выпавшие из жизни события могут заменяться выдуманными повседневными делами, а могут - некими фантастическими событиями, как в данном случае. Скорее всего, весь этот мир - её иллюзия.
Для Маши самым страшным потрясением в жизни было бегство из горящей Москвы и дерево, которое её чуть не убило. Выйдя из комы, она оклемалась, вышла замуж, нарожала детей (вот и дочь!), но последствия травмы все-таки дали себя знать. Когда Марья Васильевна постарела, у неё стало плоховато с головой, и она переодически стала впадать в забытье, мысленно все время возвращаясь в тот день, который её так потряс, снова и снова переживая эти события, как будто все происходит здесь и сейчас. Отсюда и её утверждение, что ей по-прежнему девятнадцать. Вот и вся её история: воспоминания из прошлого+иллюзия.
Кстати, психиатором Корсаковым был описан похожий случай: солдат, воевавший на Крымской Войне, которого он обследовал, когда тому было за семьдесят, утверждал, что ему сейчас сорок лет и он находится на войне. Вот отсюда и пошел "синдром Корсакова".
Какая прекрассная история! Превосходно оформлено, даже сразу не поймёшь по скринам сим-сериал это, или же настоящий фильм. И исторически достоверо, все костюмы, манера говорить, декорации... БРАВО автору!!!
Дивный мир
эти последствия пришли к ней как бы вподмогу, чтобы укрыть её от страха происходящего
Линейный вид
