Детям и беременным монахиням со слабой психикой дальше читать не рекомендуется. Рейтинг: R.
Мое имя Джерелин, Джерелин Дрейк. Три месяца назад я сбежала из психушки для особо опасных больных.
Возможно, вы даже слышали обо мне, людям нравятся смаковать подробности таких новостей. Я убила двадцать шесть своих одноклассников и учителей в городке Сентстоун, штат Мэн. Двадцать шесть мерзких лицемерных тварей, по праву теперь горящих в аду. Видит Бог, я убила бы еще, но меня остановили. Жаль, не успела разнести в клочья местную церковь, это средоточие всего грязного, что есть вокруг.
Меня с детства считали отродьем дьявола и откровенно побаивались. Моя мать утопилась в местной реке, едва вырвавшись из-под домашнего ареста; ходили слухи, что её изнасиловал демон, я якобы унаследовала его глаза, красные, как кровь, и чудовищные способности...
Боже, как сладко было, когда ломались кости этих шавок, а все вокруг превращалось в хаос! Я стояла перед ними, невредимая, и смеялась. Самая счастливая на свете, должно быть, впервые в жизни.
Меня отправили в клинику Д., находящуюся где-то на побережье. Никогда не забуду убийственно монотонный плеск волн о берег и тупую ноющую боль в висках от бесконечных таблеток, подавляющих личность. Но по чьему-то недосмотру (или чьей-то воле?) я сумела сбежать; меня нашел человек, когда-то влюбленный в мою мать, теперь он занимал крупный правительственный пост. Благодаря ему и появилась Джерелин Дрейк, студентка Техуниверситета Невады, проходящая по программе защиты свидетелей.
Джерелин Дрейк, будущая участница тайного эксперимента...
Шоу-бизнес: животные (Баффи, двадцать первая неделя)
Правосудие (Блейз, двадцать вторая неделя)
Океанология (Дара, двадцать третья неделя)
Сфера обслуживания (Милли, двадцать четвертая неделя)
Охрана (Мишель, двадцать четвертая неделя)
Политика (Анджей, двадцать четвертая неделя)
Приключения (Люция, двадцать пятая неделя)
Кулинария (Габриэла, двадцать пятая неделя)
Ученый-естественник (Луиза, двадцать седьмая неделя)
Музыка (Кейн, двадцать седьмая неделя)
Художник (Беттина, двадцать восьмая неделя)
Мистика (Мирцелла, двадцать девятая неделя)
Бизнес (Каталина, двадцать девятая неделя)
Охрана: животные (Дакода, двадцать девятая неделя)
Танцы (Лилит, двадцать девятая неделя)
Чужеземные технологии (Маргарета, тридцать вторая неделя)
Журналистика (Лиам, тридцать третья неделя)
Эстрада (Маргарета, тридцать третья неделя)
Игры (Ниэнэ, тридцать третья неделя)
Тусовка (Аластор, тридцать четвертая неделя)
Разведка (Саймон, тридцать четвертая неделя)
АПОКАЛИПСИС ЗАВЕРШЕН В ТРИДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ НЕДЕЛИ
1. Отсутствие навеса над крыльцом (Музыка);
2. Покупка мольберта (Художник);
3. Переезд (Армия);
4. Праздничный торт и пр. (Кулинария, Эстрада);
5. Поиск работы через компьютер (Игры);
6. Заказ еды через телефон (Игры);
7. Караоке (Эстрада)
Эшвилль - Город Пепла
Дополнения/каталоги: все/Glamour Life, Ikea, Kitchen&Bath, Teen Style, H&M
большое спасибо Тьме за оформление и Anastasijkа за одобрение. Также спасибо Скрипкам, Хэнсонам, Даггерам и другим прекрасным династиям раздела "Апокалипсис", послужившим мне вдохновением;
отдельное спасибо замечательной Condamne за прекрасную Кэйлин О'Грэйди и возможность союза с такой прославленной и удивительной династией;
мои дорогие читатели, без вас меня бы тут не было. Я очень рада, что эта история, местами тяжелая и страшная, нашла свой отклик и продолжает привлекать интерес;
используются дефолтные глаза от Veritas;
в записях периодически зашкаливает рейтинг, присутствуют всякие неприятные подробности, аллюзии на другие произведения и просто авторские глюки. Розовый добрый Апокалипсис - это не к нам :-) Трупы, безумие и суровые эшвилльские мужики (и дамы). Я предупредила :-)
названия отчетов основательницы взяты из песен группы Znaki, Аарона - группы Flёur, Леони - группы Мельница, Дары - Канцлера Ги, Кейна - группы Агата Кристи, Ниэнэ - Элхэ Ниэннах (Н. Васильевой);
что касается древа: Фиби, подруга Люциуса, была оставлена там в память об их короткой, но красивой истории (см. Биографии). Дочь Фридриха Адриана не будет принимать участие в жизни Дрейков;
так как в Апокалипсисе я новичок, буду рада вашей помощи. Добро пожаловать к Дрейкам!
Последний раз редактировалось Hyacinth, 07.05.2019 в 10:43.
Причина: Реставрация
Дорога петляла, стлалась скомканной серой лентой среди редкой выгоревшей травы, по растрескавшейся от жары земле – истончившаяся асфальтовая тропинка. Вперед летел тяжелый старый велосипед, его хозяйка, вцепившаяся в руль слабыми пальцами, была легкой, невесомой пушинкой. Её небрежно сколотые волосы нагрелись от солнца, шею легонько жгло, первый летний загар мазнул лицо и руки. Она слетела с велосипеда – проржавевшая махина упала с неприятным шумом, чудом не задев тонкие аистиные ноги – закружилась пестрой синтетической бабочкой. И упала в подхватившие её руки…
- Ниэнэ, - солнечно-золотые теплые глаза, нежный изгиб улыбки. – Я хочу тебя кое о чем спросить.
- Спрашивай, - щедро дозволяю я, пыльная, утомленная и полусонная. Думаю о веснушках: выступят ли?
- Ниэнэ, ты выйдешь за меня замуж?
Я смотрю на свои невидимые веснушки, на его растрепанную каштановую челку; он хмурится – на солнце мое ниспадает тень. О, пожалуйста, только не говори ничего…
- Я пойду за тобой хоть на край света, - я щедра сегодня, щедра и пронизана солнцем, и у губ моих вкус тепла и меда. Я плыву в счастливом обволакивающем золоте – легкая, невесомая пушинка.
Собственноручно цепляю на арку розовые цветы, выбираю между голубым и сиреневым, разглаживаю шуршащий шелк подвенечного платья, свободного и длинного, перетянутого на талии черным атласным кушаком. Священнодействующая невеста, отвергающая очередные одинаковые туфельки, белые и тонкие, как заколдованный золушкин хрусталь.
Благодушно улыбающийся отец подводит меня к жениху, вручает ему под осыпающей розовым аркой. Я слышу чеканные слова пастора из военной часовенки, выдыхаю сладостное «согласна»; должно быть, со стороны казалась сумасшедшей. Не первый наш поцелуй, но теперь, любимый, я твоя жена. Единственный мой мужчина, муж мой, и даже твоя теперь уже свояченица не шутит про опоздавших с рождением девственниц.
… Самый лучший день в моей жизни.
окт. 33 г.
Пришли новости от Лиама: он звонил мне, у него сухой неприятный голос , воображаю как он лениво касается сенсорной клавиатуры смартфона, слушает гудки с мерзкой ухмылочкой, роняет слова величайшей милостью. Не изменился. Моя свадьба его, конечно же, не волновала, подумаешь, родная сестра замуж вышла; зато о себе он рассказал, уведомил, что стал журналистом года и лауреатом престижной премии, третьей по счету. Возвращаться в «полудохлый зоопарк» он не собирается, много чести и, так уж и быть, советует нам с Саймоном не тухнуть в этой «дыре».
О том, что мы только что закончили разработку охранной системы по заказу Пентагона, я не стала говорить даже не из-за секретности, все равно окатит холодом и презрением, любимый старший брат. А вышло так: проработав некоторое время программистом, я решила уйти из конторы, никогда особо не стремилась этим заниматься. Мне хотелось полностью посвятить себя Саймону и нашему пока еще крошечному домашнему очагу, взращивать этот юный прекрасный огонь. В глубине души, почти боясь себе в этом признаться, я мечтала о детях, лучшей доли не мысля. О, как я была бы счастлива, став просто женой и матерью, живя заурядной, но такой желанной жизнью, пахнущей молоком и нагретым на солнце деревом.
Никто в нашей семье, думается, не изведал нормального, самого обычного человеческого счастья, оно извратилось, спуталось змеиными кольцами. (Но я не имею права осуждать, это еще хуже, гадко и мелко, по-фарисейски). Аластор и Гретхен, Гретхен и Аластор – красная, рдяная, багровая похоть. Должно быть, сначала их связь была тайной, с оттенком запретности, но кого в наше время удивишь подобными отношениями? Ал кажется счастливым, довольствуясь постелью, но он ведь любит Гретхен, обожает неистово и непреклонно с самого детства. Неужели он не хочет большего?
Моя сестра – талантливая актриса, увенчанная блестящим дебютом, она прекрасно сыграет любовь во всех её обличьях, но считает себя выше подобного жалкого притворства. Гретхен живет – костром в ночи, падающей звездой – и видится мне, как чудовищная сила сжимает её в своих объятиях, гасит, шепчет тысячью голосами, овладевая разумом. Множество душ, множество глаз смотрят на мир через неё, сквозь неё, сотни мертвецов, неупокоенных по должному обряду.
Написала, и самой пора испугаться: мертвецы, первые жертвы полуоткрытых врат. Мне знакома история города, глаза мои видят, и знание отдает металлическим горьким привкусом крови на искусанных губах, болью и стыдом беспомощности…
июнь 34 г.
Несколько дней назад с помпой и шумом отпраздновал пятьдесят первый день рождения папа; прожитые годы почти не изменили его, лишь рассыпав морщин-смешинок и добавив пару серебряных нитей в волосы. Не коснулось беспощадное время и мамы, истончило губы и сделала жестче лицо – напоминанием о возрасте, но она выглядит довольной отражением, словно случилось то, что давно должно было произойти. Они вместе больше двадцати лет, однако, до сих пор не сочетались браком, оставаясь равнодушными к мирским формальностям.
А я, полурасцветшая в свои юные девятнадцать, с тревогой думаю: не насмехается ли надо мной мой возраст? Скоро минет год с того дня как мы с Саймоном поженились, но каждый месяц меня все еще раздирает от ненавистной тянущей боли в низу живота. Я не могу понести, я пустоцвет, отчаяние растет быстрее желанного плода в чреве. Саймон днюет и ночует в своей конторе, загруженный работой, а его беспутная никчемная жена бродит по комнатам, занимая себя то бесконечной уборкой, то попытками игры на стареньком пианино.
Или страхом…
Постоянные головные боли истерзали Гретхен настолько, что ей пришлось уйти с любимой работы. Она с трудом ходила, шагала упрямо, держась за стену, но все же сползала, падала на пол, обхватив себя руками. Глаза её были воспалены от постоянного недосыпа, больные, гаснущие глаза-звезды… Я не сдерживалась, вцеплялась Аластору в руках, кричала:
- Неужели ты не видишь, что какая-то тварь убивает её? Неужели ты ничего не можешь сделать?
Он молчал, отводил мою руку, остужал ледяными светлыми глазами. Потом я поняла, что Аластор – тоже бессилен, и это изводит его.
А однажды… Она шла мимо меня, мелкими осторожными шагами, напевала себе под нос на незнакомом языке; взгляд её был пуст, плечи чуть подрагивали. Меня охватил страх за неё, да такой острый, что помимо воли вырвалось словами подслушанной песни:
- Гретхен, опомнись!
Она обернулась с горькой, ломкой улыбкой и заговорила напевно, взяв меня за руку:
- Милая моя, славная Ниэнэ... Удел твой - плач и печаль, но не иди за мной, драгоценная, не иди. Нет у меня сердца, половина одна - твоя, другая у Аластора, а душа и вовсе никогда моей не была, - Гретхен вдруг поцеловала мои пальцы и прижала к своей груди. - Береги её, Ниэнэ, береги, пока не окрепнет и сама не сможет...
- О чем ты? - я почти плакала, а сестра только покачала головой и, вырвав руку, скрылась наверху.
Боже, что же мне делать?
июль 34 г.
… Родители улетели в Париж смотреть выставку тети Беттины, мы остались вчетвером. В тот день я сидела в спальне и бездумно листала журнал, мысли мои летали далеко; дрема коснулась век, погладила по волосам, я была на грани сна и яви. Услышав звук, подумала, что сплю, но затем он повторился, вскинулся загнанным зверем, бросившемся в последнем прыжке, завертелся пепельно-серым вихрем… Я побежала. Меня обогнал Аластор, иссиня-белый, словно покойник, заслонил… Что? Гретхен?
- Маргарета! – взвыл Аластор. Я подошла ближе, медленно, медленно…
Она стояла на коленях… Стояла? Нет, висела марионеткой на обрывающихся нитях, водила руками в воздухе; волосы скрывали лицо, и я подумала: если она поднимет голову, посмотрит на меня, то я не выдержу и умру. Длинные тонкие пальцы хватали пустоту перед собой, а затем метнулись к горлу, вырывая хрип. Она упала на спину, из раскрытых глаз сочилась кровь, из носа еще и из ушей… Крови было так много, что лицо все стало ярко-красным, ужасной демонической маской.
Не смотри на меня, не смотри на меня, несмотринаменянесмотринесмотрине…
… выгнулась дугой, замолотила руками по полу, закричала тонко, по-детски. Черные волосы рассыпались змеями, нимбом вокруг головы.
Всхлип? Смех?
Затихла.
Боже…
Аластор молчал, мертвенно-бледный, со страшными темными провалами глаз; побелевшие руки его стискивали дверной косяк. И тут раздался странный воющий звук - человек так не сможет; только мгновение спустя я отстраненно, будто разделившись, поняла, что этот животный вопль рвется из моего собственного, сведенного спазмом горла. Хлопали двери, визжала сирена, кто-то кричал... Я сползла на пол, сжимаясь в комок, не могла дышать, легкие резало, как ножом, и холодно, вдруг стало по-зимнему холодно, но ведь с утра стояла жара... Я еще успела этому удивиться прежде, чем кто-то меня подхватил; рядом сказали: "Дыши, Ниэнэ! Дыши, дура, уморишь её ведь", и все.
... Я проснулась в своей постели. Окна были раскрыты настежь, прохладный ветер надувал парусами занавески, на стене пристроился солнечный зайчик. Вставать не хотелось; какой хороший день, думала я, и вдруг что-то неприятно царапнуло, отгоняя эту мысль. Вспомнила: черные волосы-змеи, обезображенное мукой лицо, скрюченные пальцы... Нет-нет-нет, Гретхен... Все вспомнила. Зачем, Боже? Гретхен... Я заплакала, уткнувшись лицом в подушку, нормально, по-человечески, не судорожным криком. Считается, от слез становится легче, мне - не стало. Никому не стало бы.
- Завтрака в постель не будет, я не твой муженек, - раздалось над головой. Я узнала голос: Боже мой, Лиам!
- Когда ты приехал? - выдавила я. Брат вздохнул. Внешне он совсем не переменился, даже нездоровая бледность осталась, а ведь Лиам, кажется, жил во Флориде. И глаза - горели. Полыхали головешками от большого костра.
- Вчера. Я здесь вроде глашатая, которые были в античных трагедиях. Несу вести вместо того, чтобы воспользоваться телефоном.
- Не смешно.
- А кто-то должен смеяться, драгоценная? Тебе, кстати, будет полезно, - он поглядел на меня странно и добавил: - мамочка.
- ... - сказала я. Лиам захохотал.
- Я всегда знал, что ты не кроткая овечка. Какой лексикон, Ниэнэ! Ладно, милуйся со спутником жизни, обдумайте фасон пинеток.
Он держится так, словно ничего особенного не случилось, равнодушно отметила я, когда Саймон провожал меня вниз. Я взглянула туда, где она лежала, но все было чисто, будто страшное мне привиделось в ночном кошмаре.
За завтраком Лиам вдруг спросил небрежно:
- Сестричка, ты бы хотела, чтобы Гретхен вернулась?
Урод, подумала я, злобная бездушная тварь, лучше бы ты был вместо неё.
- Так ты бы хотела?
- А ты как думаешь! – я отшвырнула вилку и уставилась на него, тяжело дыша. – Все бы отдала…
- Все? – вкрадчиво переспросил этот монстр. – Всего не нужно.
И безмятежно улыбнулся, глядя мне в глаза.
Hyacinth, хочется сказать только одно: "ух!"
Вот сейчас я понимаю, что это именно те Дрейки, которые холодили мне кровь и вызывали мурашки. А я уже заговорила о почти побежденном Апокалипсисе...
Ниэнэ, нежная, трогательная Ниэни, ведет жизнь с каким-то надрывом. Всепоглощающая любовь к сестре и невозможность совершить хоть что-то - изводит ее. И, боюсь, изведет совершенно. офф
Черт, я четвертый раз перечитываю отчет, пытаясь выдавить что-то сносное. Не могу. Слов действительно нет. Это шикарно.
И медаль, как водится, не желает нажиматься. Именно в тот момент, когда мне хочется натыкать едва ли не пару десятков медалек...
Дорога петляла, стлалась скомканной серой лентой среди редкой выгоревшей травы, по растрескавшейся от жары земле – истончившаяся асфальтовая тропинка. Вперед летел тяжелый старый велосипед, его хозяйка, вцепившаяся в руль слабыми пальцами, была легкой, невесомой пушинкой. Её небрежно сколотые волосы нагрелись от солнца, шею легонько жгло, первый летний загар мазнул лицо и руки. Она слетела с велосипеда – проржавевшая махина упала с неприятным шумом, чудом не задев тонкие аистиные ноги – закружилась пестрой синтетической бабочкой. И упала в подхватившие её руки…
Цитата:
Она стояла на коленях… Стояла? Нет, висела марионеткой на обрывающихся нитях, водила руками в воздухе; волосы скрывали лицо, и я подумала: если она поднимет голову, посмотрит на меня, то я не выдержу и умру. Длинные тонкие пальцы хватали пустоту перед собой, а затем метнулись к горлу, вырывая хрип. Она упала на спину, из раскрытых глаз сочилась кровь, из носа еще и из ушей… Крови было так много, что лицо все стало ярко-красным, ужасной демонической маской.
Не смотри на меня, не смотри на меня, несмотринаменянесмотринесмотрине…
… выгнулась дугой, замолотила руками по полу, закричала тонко, по-детски. Черные волосы рассыпались змеями, нимбом вокруг головы.
Всхлип? Смех?
Затихла.
Боже...
Под впечатлением. Ну настолько это здорово, что словами не передать. Особенно вот эти два отрывка.
Ниэнэ - бабочка, потрясающая. Лиам - монстр, но, ах, чёрт, он заинтриговал меня, понравился. Фух, придумать бы что-нибудь дельное... в двух словах: ХОЧУ ЕЩЁ.)) ((
Вах. Какой эльф, какой эльф! Поразительно-светлый, даже в горе своем пронизанный лучами солнца. Моя в восторге.
Старички получились такие старички... Так и хочется про них сказать: "Лиходеи, старички коваррные"))
Hyacinth, только сейчас поняла, что я безумно люблю твоего Лиама, захотелось перечитать все отрывки, где он присутствует, какой монстр, как хочу себе такого, такой милый и с коварной душой, а я думала, что мне нравится Аластор со своей грешной связью, нет-нет мое сердце навсегда теперь у Лиама, самый шикарный мужчина из семьи Дрейков.
Под таким впечатлением, что забыла сказать, что из отчета не поняла все равно, что случилось с Гретхен, я тупая)) или у меня плохая фантазия, но то что Ниене будет мамочкой это мило, и как же ей повезло с таким братом, одни глаза чего только стоят, блин оторвите меня от последнего скрина, а лучше скинь пожалуйста Лиама=)
Итак, дорогие читатели, перед вами последний нумерованный отчет династии Дрейк. Апокалипсис побежден. К моему удивлению оказалось, что сегодня также годовщина выхода первого отчета Дрейков, начала свою историю Джерелин Дрейк.
Но не забудьте: Апокалипсис побежден, однако нас ждет еще и Эпилог :-)
34. Кто смеет видеть - увидит бездну
март 35 г.
Наша жизнь превратилась в кусочек безумной фантазии кэрролловской Алисы, театр абсурда с умелыми актерами, всеобщий заговор вокруг меня. Зыбкое ощущение нереальности происходящего витало в воздухе, ветром трепало волосы, оседало на лицах других людей.
- С чего ты решила, что она умерла? Проверяла пульс? Констатировала смерть?
Бледный и худой, как скелет, Лиам против обыкновения начал есть за троих и с явным удовольствием набрасывался на все сладкое, острое и жирное. Все самое сладкое, острое и жирное. С трудом выносила это зрелище, но в остальное время брат со мной не разговаривал, отсылая в свою комнату.
- Я же видела... - я вздохнула, смаргивая выступившие слезы. - Видела! - повторила настойчивее, злее. Я была такой злой и нервной, обожженной бешенством, что почти боялась себя такую. Опасалась. Думала, что не вынесла увиденного и сошла с ума.
- Ни черта ты не видела, Ниэнэ, - с мягкой усталостью в голосе проговорил Лиам, отставляя тарелку. - Перестань забивать себе голову, она тебе в ближайшее время, конечно, не нужна, но потом понадобится.
После того, что случилось с нашей сестрой, Лиам остался у нас; ему выпало удовольствие объясняться с родителями и выносить постаревшего лет на десять Аластора. Я избегала его, не в силах встречаться с ним взглядом, и даже некоторое время жила в квартире, которую снял для нас Саймон. От присутствия черного от горя Ала меня начинало трясти от головы до кончиков пальцев ног.
Семья распадалась, расползалась, словно ветхая изношенная одежда. Держала нас из последних сил тень, близкая нам по крови. Лиам запретил всем упоминать вслух имя нашей сестры, и мы слушались, приняв это как должное. Только мама давала волю гневу, обуревавшему её, гневу, жалящего сильнее любого другого оружия человеческого. Она встревала в беседы Лиама и Аластора, била голосом, полного черной едкой ярости:
- Ты не ведаешь, что творишь, Лиам. Тебе жить надоело? Я не хочу терять еще одного ребенка.
Брат молчал, и ей отвечал Аластор. Всегда спокойно, бесцветным мертвым голосом. Однажды он сказал:
- Можете не тревожиться, тетя Каталина. Я все сделаю сам.
Когда он уехал, я вздохнула полной грудью, больше не видя его словно высеченного из камня лица. Я боялась, страшилась того, что он мог бы сделать с нами, обезумев от потери; ведь так легко зайти за грань, труднее удержаться… Заметив мое настроение, Лиам, этот дьявол-насмешник, сказал:
- Вижу, ты рада, дорогуша.
- Куда он уехал? – спросила я, проигнорировав насмешку. Вопрос казался мне важным, но причина была непонятна.
- Перед увольнением всегда нагружают работой, - ответил брат. – Перебьет еще с десяток объектов и займется своим… отдыхом, - Лиам тонко улыбнулся. – Конечно, исполнителей его класса так просто не отпускают, но тут у них просто не было выбора.
- Исполнителей, - эхом повторила я и пробормотала: - Смерть к смерти.
Более судьба Аластора меня не волновала, отодвинувшись на дальний план. Малышка в моем животе росла, забирая все силы, наша желанная, заранее любимая дочь, самая прекрасная девочка на свете. Она часто снилась мне, темноволосая, как дед и прабабка, с нежными полными губами, но глаза её были закрыты, и я не знала, какого они цвета. Мои зеленые? Карие, как у Саймона? Мы не знали и гадали с большим удовольствием.
Я разрешилась от бремени в феврале. Мне рассказали, что обнаружились какие-то проблемы, поэтому пришлось сделать кесарево сечение, вдобавок врачи боялись, что у меня не выдержит сердце, и, если бы случилось несчастье, Саймону пришлось бы выбирать между мной и малышкой, о мой бедный Саймон… К счастью, все обошлось, и, преисполнившись радости, я первый раз кормила свою дочь, полюбив её еще сильнее. Она стала нашим самым дорогим сокровищем, и мы назвали малышку Джуэл – так переводится это имя.
апр. 35 г.
Тем утром я увидела, что небо над Эшвиллем стало высоким и светлым; в безбрежной голубизне легкими белыми рыбами плыли облака, солнце набросило свою сияющую золотистую сеть. Ветер был по-прежнему сухим и теплым, но касания его теперь казались приятными и ласкающими, будто рука любовника. Даже малышка Джуэл, беспрерывно капризничавшая всю неделю, успокоилась и мирно посапывала в своей колыбельке. Я встала рано и съездила сначала в магазин, а потом к врачу, и вернулась уже к полудню.
Казалось, солнце ослепило меня, ибо я была не в силах поверить своим глазам.
… Она стояла рядом с Аластором, стройная и белокожая, как и прежде, с черными кудрями, убранными в высокую прическу, и ярко-красным чувственным ртом; платье её щедро обнажало грудь и ноги, зеленое – под цвет глаз.
- Ниэнэ, - произнесла она своим таким прежним мягким грудным голосом. Я же не смела назвать её имя, запретное в течение долгих месяцев. – Иди же сюда.
Она подняла руки, чтобы обнять меня, и я со всхлипом приникла к ней, такой живой и смеющейся. От неё пахло цветами, кожа была мягкой и гладкой, сердце билось ровно, гоняя кровь по телу.
- Где же ты была, Маргарета? – простонала я, глядя в её сверкающие зеленые глаза, озера, пленяющие всех, кто в них посмотрит. – Что с тобой стало?
Несколько жизней назад я задавала ей тот же вопрос, но она не отвечала. Лицо её омрачилось, губы сжались в линию.
- Кома, - коротко ответила Гретхен и засмеялась, меняя настроение, будто наскучившее платье: - Ну же, сестричка, покажи мне племянницу.
Высокая, пронизанная солнцем небесная волна накрыла нас, увлекая в свои ласковые объятия. Давно я не знала такого покоя, такой цельности. Наша семья была вновь едина, и мы, как и несколько лет назад, собрались в одном доме. Мои братья, сестра и родители, мой муж, я и наша дочь.
Мы.
февр. 36 г.
Нашей дочери, нашему маленькому сокровищу, исполнился год. Не могу передать своего счастья, мирного и нежного, когда я перебираю её, спящей, черные кудряшки, играю с ней, смеюсь над её шалостями. Порой со страхом думаю: что станет, когда я уйду? Я молода, но здоровье мое искалечено; кто же, кроме меня, защитит мою девочку? Да, у неё есть отец, но эгоистическим своим материнским чутьем знаю, что он не любит Джуэл так, как я.
Но он сделал то, что ни разу не удавалось никому из нашей линии Дрейков.
Нам позволили покинуть Эшвилль.
Мы свободны.
Зверь был мертв, и его заложники вырвались из когтистых смертоносных лап. Он был бессилен нас удержать. Закрытая экспериментальная зона, военный городок, пустеющая год от года база.
Мертвец.
В рекордные сроки мы собрали вещи. Плевать, что треть всего нашего состояния остается в карманах хозяев мертвеца, а для новой жизни понадобится очень много денег.
Больше ста лет назад девушка по имени Джерелин Дрейк приехала в Эшвилль, обреченная на мучительную жизнь. Теперь же её окрыленные потомки покидают его.
Лиам сказал: «Ресурс исчерпан» и подмигнул возвышавшимся вдали многоэтажкам научного центра. Он уехал самым первым, во Флориде у него были квартира и работа. Следом за ним город покинули Аластор и Гретхен, не расстающиеся ни на день. Отправились в путешествия родители, и только двое решили остаться на хиреющей военной базе. Александр и Блейз Дрейки, мои прадед и дед.
… Последнее, что я видела в Эшвилле – это поворот на шоссе. Джуэл спала у меня на руках.
Вскоре я задремала, отдавшись мягкому и манящему сну. Мне снился аккуратный белый дом где-нибудь на северо-востоке, или квартира, просторная, с выходом на крышу. Школа, в которую пойдет моя девочка, её первые успехи; она будет очень способной и завоюет множество наград. Она станет лучшей, мое маленькое сокровище.
Ведь недаром говорят, что красный – это цвет победы. Не золотой, какими казались глаза мои девочки в младенческую пору. Сейчас они красные, яркие и лучистые.
Цвета победы.
Северо-Западная больница. Сиэтл, Вашингтон.
… Я тень от тени, призрак человеческой души, бесплотный и слабый, увядший цветок. Имя мое – скорбь и печаль, ива, склонившая свои ветви, рыдания в шелесте её ветвей. Я заплатила двойную цену, но не жалею об этом ничуть.
Свет мой, муж мой, дочь моя, сестра моя…
Не жалею.
Не смею.
Не могу.
Свободна.
Взлетела.
Все.
Солнце горит в вышине.
Последний раз редактировалось Hyacinth, 26.05.2019 в 16:14.
Апокалипсис: Династия Дрейк. Из пепла - в пламя.
Линейный вид
