В академии святой Анны воскресные письма от родных – почти единственное развлечение. Если, конечно, не считать походов всем классом на службу…
Впрочем, нет, я преувеличиваю – почти единственное доступное и дозволенное развлечение. Потому что, пока не видят наши надзирательницы, то есть наставницы, девчонки много чем занимаются. Вот Мария, например, умудряется зашивать в форменный пиджак дамские журналы, у Кэрин в томике «Дженни Эр» прячутся раздернутые на листы «Темные воды»,
а в моем песеннике(том, который не для учительницы пения; я его в ночные рубашки заворачиваю) записаны отнюдь не колыбельные… только не приведи небо попасться с запрещенной вещью – сразу станешь чуть ли не грехом во плоти.
А самое обидное, что за нами следят чуть ли не круглые сутки. Взять те же воскресенья – скука смертная сидеть в спальне под бдительным оком монахини! А приходится, потому что погода мерзкая до жути.
Такие воскресенья, как сегодня, выдаются очень часто. И единственная радость – читать и перечитывать письма родных…
Наверное, поэтому я так люблю получать письма. В восемь-десять лет, помню, мне очень часто писал Томас. В то время он был в меня немножко влюблен, в каждом письме рисовал какого-нибудь симпатичного зверька и обещал, что женится на мне, когда вырастет. Когда я приезжала на каникулы – прибегал к нам в усадьбу чуть не каждый день.
Обязательно приносил конфету, или пряник, или кусок сладкого пирога. И очень часто говорил, что я красивая и что он на мне обязательно женится. Мне не надоедало, наоборот, было очень приятно… Кстати, впервые поцеловалась я именно с ним.
Родители тоже писали часто, причем каждый – свое отдельное письмо. Они все делали порознь, даже на день рождения каждый дарил мне свое.
В тринадцать лет я впервые получила их совместное письмо, в котором родители сообщали о разводе.
Помню, я тогда расцеловала клочок бумаги, обняла Кэрин(у нее аж глаза на лоб полезли) и умчалась во двор, где с визгом прыгала по лужам. Меня тогда даже не наказали – решили, что так странно повлияло потрясение. А меня никто не потрясал, я была счастлива.
Тем летом папа женился второй раз – на тете Габриэль. Отметили тихо, из гостей – только я и мама
(хотели было пригласить Шеймаса и Джо, но у них в тот же год родился малыш, и они были слишком заняты.
Я не расстроилась – я их почти не знаю, если честно).
А свадьба была красивая, и жених с невестой просто сияли от счастья.
Так сияли, что совершенно неприличным было бы с нашей стороны задержаться у них дольше, чем до конца церемонии. Ну, мы и удалились сразу после окончания, как приличные леди.
Тем же летом я познакомилась с Ноэль – и она мне страшно не понравилась.
Глупая гусыня, только и есть, что милое личико, точеная фигура и хорошо поставленный голос. Которым, кстати, она пользоваться совершенно не умеет. То есть, конечно, Ноэль хорошо поет, но с такими данными она могла бы петь не просто хорошо – великолепно. Если бы вкладывала душу.
Ну да ладно, это не мое дело. Важно то, что она мне не нравилась, и, приезжая на каникулы, я с ней старательно не общалась – писала длинные письма Кэрин, пропадала то у папы, то у дяди Армана. Было здорово.
Особенно здорово стало с тех пор, как родилась Диана.
Мне тогда было четырнадцать, и я как раз была дома – так что успела повозиться с ней в первые месяцы.
Вот правда, когда я приехала в следующем году и застала вместо теплого свертка не в меру упитанную чернявую девчурку с на редкость цепкими лапками…
у меня едва не развились комплексы. Я не особенная красавица, да и в детстве херувимчиком не была, но как-то не особенно мучилась по этому поводу – а тут сводная сестра еще под стол пешком ходит, а уже жуть какая хорошенькая. Неприятно чувствовать себя бледной молью на фоне карапуза…
Чтобы не скатиться в ненужные стенания, я решила попробовать изменить себя. Пролистала все журналы мод, которые хранятся в городской библиотеке – и, варварски выдрав особо понравившуюся страницу, пошла к Кире.
- Можешь меня перекрасить вот в такой цвет? – тыкаю пальцем; на картинке эффектная дама в винно-красном платье сжимает точеными пальцами бокал шампанского. Кира смотрит удивленно:
- Вы же одной масти, зачем менять шило на мыло?
Смотрю на картинку – да нет, вроде ткнула не в волосы… поясняю:
- Я имела в виду цвет платья. Хочу красные волосы.
Она фыркает:
- Хочешь быть похожей на светскую даму? – мысль настолько дикая, что я тоже фыркаю.
Нет, здорово было бы, но между леди на картинке – чайной розой – и мной, молью бурой, сходства не больше, чем у помидора с пыреем. А вот само сочетание красного с коричневым – красивое.
…Получилось, кстати, замечательно. Цвет не только изумительно мне шел и сам был чудо как хорош, я чувствовала себя в нем так, как будто с ним и родилась. Всем домашним понравилось, Диана и вовсе пришла в восторг и все просилась на ручки, косу подергать.
Этим же летом случилось самое волшебное событие в моей жизни – неведомо как, Томми раздобыл билеты на концерт «Арахнидов» - и машину, на которой мы и добирались из нашего захолустья в город, где состоится выступление.
Ощущения были непередаваемые; на обратном пути мы все никак не могли успокоиться, вопя на всю дорогу:
Longing for the Sun you will come
To the island without name;
Longing for the Sun be welcome
On the island many miles away from home.
Be welcome on the island without name;
Longing for the Sun you will come
To the island many miles away from home…
Получалось не в лад и невпопад, но все равно вопилось очень здорово.
…Сейчас мне шестнадцать. Идет последний год обучения; самый тяжелый, потому что домой тянет неимоверно. И вот сегодня – письмо от родных…
Читаю. Молча комкаю листок и подсаживаюсь к столу. Буквы выходят ровно-ровно, как чужой рукой.
- Эй, - вздрагиваю и оборачиваюсь – Кэрин валяется на кровати и смотрит на меня в упор.
– На тебя смотреть страшно. Что случилось?
Дописываю, направляюсь к двери:
- Вот заявление о переводе. Пойдем со мной к директору, будешь свидетелем.
Древовидный вид
