[Innominato]

Всем привет Внезапноотчет для некоторых, правда, не очень внезапно

+++

118. Черный цвет солнца

И метель не дает нам уснуть,
Не дает нам допеть до конца
Словно паралитическим газом
Наполнены наши сердца
(с)

Бухта Беладонны вновь встретила меня туманом, с первого вдоха напомнив тот день, когда я впервые оказался здесь – тогда город тоже погрузился в белое молоко, заполняя легкие непривычной влагой. Улицы казались знакомыми и незнакомыми одновременно, за полтора года моего отсутствия, вроде бы, ничего особенно не изменилось, но заколоченные досками окна любимой кофейни показались дурным знаком.
Уныло потоптавшись на пороге, я выкурил сигарету возле закрытых дверей, а потом направился домой, надеясь хорошо выспаться. В темной и тихой квартире сон никак не шел, в итоге я проворочался почти до утра, поспав буквально пару часов, и отправился к Ретту в совершенно отвратительном настроении. По дороге, наблюдая за мелькающими фасадами домов из окна такси, у меня получилось немного прийти в себя, но все же легкое раздражение мгновенно вылилось наружу, едва мы начали разговор о будущем группы.
- Нет. Ни за что, - я резко хлопнул ладонями по его столу, чувствуя, как внутри все полнится злостью.
- Не кипятись, - спокойно ответил Ретт, взглядом усаживая меня обратно на стул, - не будем, так не будем. Хоть и зря, был бы такой отличный ход…
- Я сказал нет, - повторил я, уже чуть спокойнее, - мы абсолютно точно не будем использовать эту историю для рекламы! Моя семья пережила достаточно за последний год, повторять все это ради рейтингов… неприемлемо.
- Успокойся, Тео, - Ретт соединил кончики пальцев, склонил голову набок, - мне жаль терять такой прекрасный план, но я переживу. Придумаю что-нибудь еще.
- Насколько все плохо?
- Да, в общем-то, не так уж и плохо. После окончания тура, весной, мы объявили перерыв, «Химера» вышла только к зиме, когда газеты уже пестрели заголовками о твоем таинственном исчезновении. Тираж раскупили за четыре дня, пришлось тут же заказывать второй. Отзывы поначалу были весьма неоднозначные.
- Читал, да, - я кивнул, - но это было почти год назад. А что сейчас?
- Ну, знаешь, люди любят тайны. На всей этой истории уже получилась вполне достойная реклама, ребята даже сыграли пару концертов. Вместо тебя был манекен с гитарой и разноцветным париком, - Ретт издал смешок, - моя идея. Партию гитары Майк запускал с запис, это уже потом, когда ты вернулся и мы знали, что ты в порядке. Газеты снова оживились, чуть погодя мы подогрели публику коллекционкой – сборник из разных альбомов и видеозапись тура, хотел прикрутить ее еще к «Химере», но пришлось поменять планы. Так что вы не на первых местах топа, конечно, но все же в верхней части списка.
- Хочешь сказать, перерыв в полтора года никак не повлиял?
- Почему же. Повлиял, просто без меня это было бы фатально, - хмыкнул Ретт, - а так – всего лишь небольшие трудности.
- И что теперь делать?
- Работать.

Мы договорились встретиться в «Ракушке». Когда я подошел к студии, в памяти снова всплыло воспоминание о том, как мы пришли сюда впервые: затаив дыхание прошли сквозь стеклянные двери, чтобы наткнуться на колючий взгляд Шоны Байер. Теперь ее место занимала какая-то маленькая блондиночка, Шона года два назад внезапно ушла в декрет, из которого явно не планировала возвращаться. Блондиночка подскочила, увидев меня, но потом узнала и спокойно уселась обратно за компьютер, я кивнул и свернул налево, в нашу обычную комнату. «Трава» уже была здесь.
- Смотрите-ка, кто вернулся! – протянул Франсконни, на меня вновь напало дежавю. Я вздохнул, закусив губу и, только сейчас, соображая, что понятия не имею, как буду объяснять всю эту историю. Сэм сложил руки на груди, Пит отхлебнул кофе из пластикового стакана, Ви прижалась ближе к Франсконни. Но все они улыбались, я пощупал блокирующую сережку на ухе, из-за нее их эмоции плохо улавливались, но я все равно чувствовал приятную смесь облегчения и радости. И нетерпения.
- Точно ничего не хочешь нам сказать? – поинтересовался Пит, снова отпивая кофе.
- Ну, - я сглотнул, - мне будет очень непросто все объяснить…
И где-то здесь я осознал, что за все время нашего знакомства никогда не говорил «Траве» о магии или эмпатии. Не скрывал, но и не выставлял напоказ, в итоге как-то не представилось подходящего случая для разговора об этом. А сейчас рассказать что именно произошло, не вдаваясь в подобные детали, у меня просто не получится.
- Ммм…
- Тео, говори как есть, - мягко откликнулась Ви, - никто тебя не съест. Мы, наверное, хотели, но уже давно остыли.
- Ладно. Ту часть, про моего брата, вы знаете, я рассказывал к чему все идет еще пока он… - мне понадобилось несколько секунд, прежде чем продолжить, - а после я не выдержал.
Они затаили дыхание, застыли в ожидании.
- Вы когда-нибудь встречались с магией? - я задал вопрос, Франсконни и Сэм кивнули, остальные синхронно покачали головами, - ну, хотя бы слышали?
- Да, - Сэм подал голос, - в Долине есть небольшая община. Довольно закрытая, поэтому мы никогда никого из них не знали.
- Я слышала, - Ви тоже отозвалась, - ну, знаешь, слухи и разговоры, но никогда не видела.
- Да, в последнее время мы предпочитаем держаться на расстоянии.
- «Мы»? – переспросил Франсконни.
- Да, мы, - я вытащил из-под футболки жетон, давным-давно полученный во Дворце света. Обычно он оставался невидимым, но при необходимости я мог его достать из некого кармана реальности, сейчас было очень кстати. Жетон мягко засиял перламутровым светом, шестерка на нем была неустойчивой, то расплывалась в невнятную спираль, то вновь возвращалась.
- Моя семья уже несколько поколений хранит дар магии, мне достался светлый, - я указал на цифру, - это указывает ранг Силы, шестой из восьми. Кроме стандартных рангов есть еще так называемая неклассическая магия: разного рода ясновидение, иногда телекинез и телепатия или эмпатия, как у меня. В моем случае она связана с рангом, из-за блокиратора, который я теперь ношу, он несколько нестабилен.
- Эмпатия? – Пит выглядел растерянным.
- Способность ощущать чувства и настроения окружающих, - пояснил я, убирая жетон обратно в «карман».
- То есть ты всегда ощущал нас... полностью? – Сэм поежился.
- Это немного нечестно, знаешь ли, - Ви нахмурилась, я улыбнулся.
- Забавно, что это ты сказала. Как раз с тобой в этом плане всегда были проблемы, только не спрашивай почему – не знаю.
- Ну, вообще-то, действительно, - Франсконни поддержал ее, - это нечестно.
- Простите, - я уставился в пол, потому что они были правы, - никогда не думал с этой стороны.
- Оставьте вопросы этики на потом, - перебил Пит, - как это относится к твоему исчезновению?
- Напрямую. Из-за эмпатии я чувствовал не только себя, но и всех вокруг: родителей, Мэл, Терри, Риту, оказалось слишком много. «Эффект выхода» - мне сказали это называется так. Вроде большого нервного срыва, сильная травма, в результате которой я стал кем-то другим, занимался чем-то другим. А потом меня вернули, и теперь я здесь. Это если вкратце.
Молчание. Я не мог разобрать чем именно оно вызвано – удивлением или непониманием, пока Ви не поднялась и не обняла меня, выразив все одним прикосновением, остальные чуть помедлили, а затем встали следом за ней.

До весны я провел большую часть времени в Бухте, вернувшись к работе. Конечно, мне пришлось ответить еще на уйму вопросов от Пита, Франсконни, Сэма и Ви, чтобы они смогли понять хотя бы отчасти всю ситуацию. Нам потребовалось какое-то время на восстановление, поначалу даже на репетициях сыграть было довольно непросто, но постепенно и это пришло в норму. Ретт устроил несколько выступлений, пока довольно небольших, которые более чем полностью оправдали ожидание – залы были, как и прежде, забиты зрителями. Я дал несколько интервью в газеты и на музыкальных каналах, по возможности аккуратно обходя болезненную тему, в том числе из-за следования новой стратегии Ретта – «напустить туману побольше, это всегда срабатывает». После зимних праздников мы приступили к новому альбому, пока только примеряясь к первой композиции с рабочим названием «Огонь Луны». Все постепенно возвращалось на свои места.
Конечно, я возвращался домой, например приезжал на дни рождения Этти и Джорджи в конце сентября. Им исполнился год, они уже вполне бодро перемещались по дому на двух ногах и даже пробовали говорить первые слова. Иногда я заглядывал на выходные, провел дома зимние праздники, а теперь прилетел на весеннюю неделю, к стыду своему, чувствуя гораздо большее желание остаться в Бухте и поработать. Мне всегда хотелось увидеть детей, подбодрить родителей, а Мэл… Я хотел ее видеть, хотел быть с ней тоже, но в последнее время у нас все было не очень. Наверное, поэтому сразу из аэропорта я отправился не домой, а к родителям.
Открыв дверь своим ключом, еще в прихожей я услышал голоса, не сразу сообразив, что это говорит телевизор в гостиной. Перед ним в одиночестве сидела мама, вытирая платочком выступившие слезы, а на большом экране девушка в историческом костюме гордо подняла голову, выходя со старинным чемоданом из огромного особняка. Девушка показалась мне смутно знакомой.
- Что это? – спросил я, указывая на экран.
- О, Тео, - мама вздрогнула, щелкнула паузу и поднялась поздороваться со мной. Потом кивнула в сторону телевизора, - не узнаешь?
Я отрицательно покачал головой, мама улыбнулась и пояснила:
- Это «Антония», сериал по мотивам романа одной известной симлендской писательницы. Главную роль играет твоя кузина, Сатин!
- Она показалась мне знакомой…
- Реми прислала мне режиссерскую копию первых серий, съемки еще идут. Представляешь, - мама понизила голос, - ей пришлось для этого поехать в Тотенбург! Там ведь все так строго, почти военное положение!
Мама что-то спутанно рассказывала, смешивая рассказ о Сатин в Тотенбурге и судьбу Антонии, как раз покинувшей своего второго мужа. В этой истории у всех были какие-то слишком сложные плохо запоминающиеся имена, ну или я не слушал. Вероятно, мама в какой-то момент поняла это, потому что сняла серию с паузы и уставилась в экран, я тоже попытался вникнуть, но быстро сдался и задремал.

Как-то раз я встретил Риту. Было еще холодно, деревья стояли голые, а мы, напротив, утеплились пальто и перчатками, молча стояли рядом с его могилой. Родители разрешили ей приходить, когда захочет, в знак благодарности за все, что она сделала для Блейза в его последние месяцы. Иногда я видел ее фигурку в окно, Рита часто приходила, но раньше мы не разговаривали
- Ты изменилась, - сказал я ей, подходя ближе - выглядишь взрослее.
- Вы тоже, - отозвалась Рита.
- Это к лучшему, - я хмыкнул, проведя рукой по волосам, краска давно сошла с них, - ему бы понравилось.
Рита вздохнула и вновь посмотрела на могильную плиту, тонкие дымчатые нити печали оплетали ее коконом, блокиратор только притушил их, не заставил совсем исчезнуть – чувства были слишком сильные. И тогда я не сдержался, сказал прежде, чем подумал:
- Ты любила его, да?
- Да, - Рита покраснела, опустила глаза и уставилась в покрытую молодой нежной травой землю, - как вы?..
- Извини, для этого не нужно быть гением.
- Не нужно. Гениальность тут совсем не помогает, - она сжала сумочку крепче, говорила очень тихо - только теперь уже не важно.
- Он много потерял, - вздохнул я, - но ты потеряешь еще больше, если продолжишь ходить сюда.
- Я уезжаю, - Рита впервые посмотрела мне в глаза, - в Симленд, в четвертую параллель. Мне предложили работу там, очень хорошую. Там я смогу собрать достаточно статистики, чтобы опубликовать работы доктора Блейза, в том числе его последние исследования. Сегодня я пришла попрощаться.
- Надеюсь, это тебе поможет.
- И я тоже. Спасибо.
- Прощай, Рита.
Она кивнула и осталась на кладбище, когда я вернулся в дом. Она была еще там, когда начало темнеть, а потом растворилась в сумерках. Больше я ее не видел.

Марси суетилась на маленькой кухоньке, помешивала спагетти в кастрюле, тут же пробовала соус из соседней, хваталась за баночку с солью или приправой, высыпала немного и снова попробовала. Кевин выставлял тарелки на стол, раскладывал приборы и пополнял салфетницу из большой шуршащей упаковки. Между ними чувствовалось единение, такое всегда бывает у пар, которые наслаждаются каждым мгновением рядом друг с другом. Кевин и Марси удачно дополняли друг друга, они даже не разговаривали, будто читали мысли, обмениваясь благодарными улыбками.
- Все еще странно видеть ее такой, - сказал я Мэл, которая сидела рядом на диване. Она хотела сначала помочь Марси с ужином, но кухня в их доме была совсем маленькой – втроем никак не развернуться.
- Ты просто общаешься с ней реже, чем я, - она пожала плечами, наблюдая, как Джорджи мучает большого плюшевого зайца, чтобы тот снова начал проигрывать веселую детскую песенку. – Марси уже давно совсем другая.
Возразить было нечего. Я замолчал, тоже обратив взгляд на детей, Джорджи продолжал теребить зайца, радостно захохотав, когда тот наконец-то запел, Этти мало обращал внимания на игрушки вокруг, он считал что Гвен, дочь Марси и Кевина, гораздо интереснее. Я издал смешок, подумав, что его сложно не понять - живая настоящая девочка это определенно лучше, чем какой-то там заяц.
- Эй, вы, - Марси стояла, уперев руки в бока и перекинув полотенце через плечо, - ужин готов, оставьте детей в покое и садитесь за стол.
После ужина Кевин достал пару бутылок пива из холодильника, вопросительно посмотрел на нас, я кивнул, а Мэл покачала головой. Марси взяла Гвен на руки, когда мы пересели на диван, покинутый Этти грустно таскался за Мэл с детской книжкой про единорогов, пока она не сдалась и не стала вполголоса читать ему, усевшись прямо на пол. Гвен тоже затихла, вслушиваясь в сказку, а Джорджи снова добивался взаимности от зайца, видимо у него садились батарейки, потому что песенка играла не каждый раз и с явной хрипотцей.
- Можем подарить этого зайца, раз он ему так нравится, - хмыкнула Марси, - Гвен его не очень любит.
- Самое смешное, что у нас есть такой же, - хмыкнул я, - но он никогда так не интересовал Джорджи. Даже не знаю где он сейчас.
- Потому что я его выбросила два месяца назад, - Мэл прервала чтение, посмотрела прямо на меня - он сломался.
Кевин попытался разрядить обстановку рассмеявшись, вышло слишком ненатурально, в тот момент я впервые так отчетливо ощутил, что сломался вовсе не дурацкий заяц.

Это чувство – будто что-то сломалось, - преследовало уже давно, с тех самых пор, как Терри вернула меня из небытия и привезла домой. Я не заметил сразу, но постепенно, пока остальное выравнивалось: горе понемногу разжимало свой кулак, родители приходили в порядок, с детьми тоже получилось найти общий язык, даже на работе все оказалось гораздо лучше, чем я думал; эта трещина обнажилась и росла, будто кто-то одну за одной выдергивал скобы, сдерживающие две половинки. Смутные воспоминания о том времени, которое я провел где-то, делали только хуже, уж лучше бы оставалась тьма. Меня постоянно точила вина за то, что я где-то там развлекался, пока Мэл оплакивала Блейза, заботясь об Этамине, пока она рожала Джорджа и потом разрывалась между двумя младенцами, даже не зная увидит ли меня снова. И после всего она даже не злилась. Если бы злилась было бы, наверное, легче. Лучше бы злилась, правда. Она не упрекнула меня ни разу, даже когда я сказал что, кажется, был с кем-то еще, даже тогда. Я восхищался ей, я любил ее и хотел быть рядом, но с каждым днем все острее чувствовал, что не заслуживаю этого.
Все держалось нормально, пока рядом были дети, все наше внимание уходило на то, чтобы кто-то из них не проглотил что-нибудь или не засунул себе в нос, было некогда и незачем думать о себе. С родителями или друзьями тоже нужно было сосредоточиться на них, при этом не забывая о том, что дети по-прежнему суют в рот все подряд. И только потом, вечером, наедине все начинало трещать. Поначалу мы еще разговаривали, с каждым разом это было все труднее, потому что каждый из нас понимал – я просто оттягиваю тот момент, когда нужно переходить к действию. И я действительно оттягивал, потому что больше не мог быть с ней так, как Мэл того хотела. Ох, конечно, богатый опыт и фантазия легко подсказывали способы, которыми можно доставить ей удовольствие. Ровно до того, как однажды она меня остановила:
- Я хочу нормально, Тео.
- Что? – я прекратил целовать низ ее живота, вскинул голову.
- Я хочу нормальный самый обычный секс, - с нажимом повторила Мэл, - пожалуйста. Мы все еще ни разу не делали этого, с тех пор как ты вернулся.
Вздохнув, я упал на подушки рядом и перевернулся на спину:
- Не могу, Мэл.
- Почему? – она вся съежилась, снаружи и внутри, все ее чувства сжались в комок, - ты… не хочешь?
- О, Боги! Нет, Мэл, конечно, нет! Просто… - запнувшись, я попытался подобрать хоть какое-то объяснение, но вместо него только снова выдавил невнятное, - … не могу. Прости.
- Я не злюсь, Тео. Вообще.
- Я помню.
- И мне все еще абсолютно все равно был ли ты там с кем-то, понимаешь? Это не ты, не настоящий ты.
- Понимаю.
- Тогда почему?
Потому что мне не все равно. Я и касаться тебя не должен, целовать твои ноги не имею права, что и говорить об остальном? Потому что ты – лучшее, что у меня есть. А я совсем тебя не заслуживаю.
- Не знаю.

Родители часто бывали у нас, особенно после того, как Мэл вновь вышла на работу, она следила за делами уже давно, но не участвовала активно, только консультировала иногда коллег. Джорджи и Этти исполнилось полтора года, когда Мэл вернулась на постоянной основе. Пришлось нанять няню, которую не так-то просто было найти при наличии ребенка с синдромом Левкоева, но тут родители сами предложили помощь, хотя бы на пару дней в неделю.
Что удивительно – предложение поступило от папы, а мама отнеслась к этому со скепсисом. Нет, она с удовольствием возилась с Джорджем, он давно ее узнавал и быстро научился говорить «ба», когда мама появлялась в его поле зрения. Этти она игнорировала так, будто на нем висел какой-то фильтр восприятия, не реагировала на него абсолютно, а что самое ужасное – это был прогресс. Год назад мама просто выходила вон из комнаты, если там был Этамин. Он, хотя еще совсем крошка, безошибочно распознавал это отношение, сам никогда не подходил к маме, несмотря на то, что приставать ко мне, Мэл или к папе совершенно не стеснялся. Если Этти чего-то хотел, он мог упорно ходить за кем-нибудь часами, вместе с какой-нибудь игрушкой или книжкой, настойчиво, но тихо и терпеливо ожидая внимания. Мне чудились в этом очень знакомые черты.
- Поразительно спокойные дети, - сказал как-то отец, - ты таким не был.
- Точно, не был, - подтвердила мама, щекоча заливисто смеющегося Джорджи, - нам пришлось поставить специальные замки на каждую дверь и дверцу в доме. И на ящики тоже.
- Да, - папа улыбнулся, Этти сидел у него на руках, - а еще та загородка для лестницы, помнишь, Урсула?
- Помню, - мама улыбнулась, подняла глаза на отца, наткнулась взглядом на Этамина, и ее улыбка потухла.
- Ну, такая у нас тоже есть, - фыркнул я, - с тех пор как они начала ходить. И защелка на ящике с ножами.
- Есть, - отец кивнул, - только вы ей не пользуетесь.
- И зря, Тео! – мама посмотрела на меня суровым взглядом, он был мне очень хорошо знаком. Точно так же она смотрела на меня, когда я не приходил со школы вовремя, - это небезопасно! Ребенок может серьезно пораниться!
- Ну мааам…
- Никаких «ну мам»! Завтра же вызову специалистов, чтобы сделать этот дом полностью безопасным!
«Лучше молчи», - показал мне одними глазами отец, я вздохнул и закрыл рот на ближайшие полчаса, пока ураган Мамина Забота не стихнет.

Джорджи просяще вытянул руки вверх, мама подошла и сняла его с детского стульчика, я вошел как раз, когда он ухватил ее за прядку волос. Мама улыбнулась, погладила его по спине свободной рукой.
- Ты не сможешь игнорировать Этамина вечно, мама, - я облокотился на кухонный остров. Она поджала губы, ничего не ответив, тогда я продолжил:
- В этом всем виноват кто угодно, кроме него.
- Если бы не это – Блейз был бы здесь, - мама говорила очень тихо, - я не могу такое простить. Не хочу смотреть на то, что убило моего сына.
- Это просто ребенок, мама. Самый обыкновенный ребенок, которого ты наказываешь за то, чего он не делал, - попытка поймать ее взгляд провалилась, она опустила Джорджи на пол, и он потопал в сторону гостиной. – как бы ужасно это ни звучало, Блейз сделал свой выбор сам.
- Нет, это...
- Да! – я не позволил ей возразить, - он мог отказаться, но не стал! И ты это знаешь.
Она закрыла руками лицо, ее плечи начали подрагивать. Мама плакала беззвучно, но я это видел и чувствовал, мгновенно ощутив раскаяние за собственные слова. Обогнув остров, я подошел ближе к ней, осторожно коснулся ладонью, через мгновение мама уже уткнулась мне в плечо.
- Я так скучаю, Тео, - она всхлипнула, - так скучаю…
- Знаю, мам, - я прижал ее ближе, - мы все скучаем. А Этти никогда его даже не узнает, представляешь?
Она снова не ответила, всхлипы прекратились, сменились громким сопением. Впервые, за все еще яркими болью и горем, я ощутил тонкое, подрагивающее колебание – мама засомневалась, и это было хорошо.
- Дай ему шанс, мама. Пожалуйста. Кто расскажет ему об отце лучше, чем ты?
- Х-хорошо. Ладно. Я попробую, но не прямо сейчас, - предупредила мама, - мне нужно еще время.
- Понимаю, - я кивнул и тоже предупредил, - только не слишком долго. Ты можешь опоздать.

Бесконечные перелеты снова вошли в привычку, бывало так, что я летал туда-обратно дважды в неделю, но в среднем выбираться домой получалось два или три раза в месяц. Работа над новым альбомом пошла активнее, с тех пор как мы придумали ему название – «Конец земли». Неожиданное переплетение фэнтезийной и космической тем придало всем какое-то новое дыхание, мы с упоением писали партии для инструментов и сочиняли слова. Иногда, очень-очень редко, ко мне даже приходило мимолетное чувство, будто бы ничего не было. Бывало, оно длилось чуть дольше, чем мгновение, но неизменно пропадало, стоило лишь перешагнуть порог нашего дома.
- Тео, я устала, - однажды сказала мне Мэл, и я так испугался, боялся на нее посмотреть, не то что ответить. Просто стоял молча. Она продолжила:
- Тео, я очень устала, слышишь? Скажи что-нибудь.
- Слышу, - во рту пересохло, одно слово удалось вытолкнуть с трудом.
- Уверен? Потому что мне кажется, что нет, - ее голос поменялся, Мэл была напряжена, расстроена, - чтобы я ни говорила, чтобы я ни делала, ты будто бы все еще где-то там, не со мной.
Я вскинул голову, с ужасом увидел слезы на ее щеках. Меня всегда пугало, если Мэл плакала, но никогда еще я не боялся так сильно, потому что раньше она никогда не плакала из-за меня.
- Мне плохо, Тео. Я держусь изо всех сил, но у всего есть конец, понимаешь? Я пережила Блейза, то, как он ушел, я справилась с детьми и с твоим исчезновением, я могу еще очень многое выдержать, но не хочу больше делать это в одиночку. Не хочу спать одна, не хочу плакать по ночам, потому что скучаю, потому что так отчаянно не хватает тебя!
- Мэл, ну что ты Мэл, - неловко мямля ее имя, я протянул руку, но она отшатнулась, в сердце будто резко воткнули иглу.
- Нет, не трогай меня, не сейчас, - она вытерла слезы рукавом свитера, - дело не в работе. Я никогда не была и никогда не буду против твоей карьеры, дело в том, что ты смотришь на меня по-другому. Я не чувствую себя любимой.
- Это из-за секса? – внезапно спросил я, Мэл мгновенно вспыхнула гневом и залепила мне пощечину, - ай!
- Нет! Да. Не только. Прости, больно?
- Переживу, - я потрогал щеку, которая слегка запульсировала, но быстро стала успокаиваться, - прости, Мэл. Не знаю, не понимаю, почему теперь все так…
- Все ты знаешь, - она опустилась на диван, вздохнула и посмотрела куда-то в сторону, - и это самое противное. Тебе просто нравится заниматься самобичеванием, вместо того, чтобы отпустить все и позволить нам жить дальше. И я так больше не могу, Тео.
- Ты, - кажется, во мне все заледенело, - уходишь от меня?
- Нет. Но мне нужно время. У тебя завтра рейс, думаю сейчас это кстати.
Ночь я провел в бывшей спальне Блейза. Мэл заботливо расстелила для меня кровать, я лежал на холодных простынях без тени сна.

Лето было в разгаре, жаркий июль плавил улицы Бухты, загоняя всех желающих выжить под прохладные струи кондиционеров. Даже голуби на тротуарах казались вялыми, заторможено склевывали крошки, держались поближе к фонтанам и набережным. Мы с «Травой» вообще перешли на ночной режим работы, показываясь в студии только ближе к закату, по счастью мистер Эймс никогда не стремился ограничивать рабочее время музыкантов. Этим нехитрым методом спасения от жары пользовались и другие коллеги, так что в «Ракушке» было шумно и многолюдно в любое время суток. Вот поэтому мне и нравилось проводить там как можно больше времени. Квартира, та самая, которую мы когда-то сняли вместе с Питом и Франсконни на первый гонорар с альбома, стала слишком пустой и слишком тихой, когда они съехали. Франсконни давно жил вместе с Ви, а Пит снял себе гораздо более престижные апартаменты. «Девчонки от такого фигеют», - сказал он, демонстрируя панорамные окна с видом на Бухту, вдали плескался океан. Стоит отметить, что от такого вида фигели не только девчонки, мы все тоже синхронно впечатлились.
Ребята сохранили для меня квартиру на те полгода, а потом я не нашел времени на переезд. Две спальни стояли покинутыми, моя была неуютной и необжитой, в холодильнике редко появлялось что-то кроме пиццы, колы и пива. Единственное узкое окошко комнаты выходило на север, солнце никогда не касалось его, поэтому, когда я возвращался по утрам, здесь все равно было прохладно.

Я садился в кресло и наобум перебирал струны старенькой акустической гитары, моей самой первой и самой любимой. Мелодичный гул разбивал тишину, только лучше от этого не становилось: мне не нравилось здесь, не хотелось быть одному, жить в этой квартире, но еще хуже было то, что улететь домой, в Блуотер, мне не хотелось еще больше.