Глава 24 (часть 1)
- А расскажите-ка мне подробнее, когда и при каких обстоятельствах вы видели Люси Легран в последний раз? – Ортега откинулся на стуле и с насмешкой смотрел на потерянного Фарриса.
«Как же он смешон, - думал он, - ведет себя, как чувствительная девчонка. Ну, что с него взять? Это разве мужик? Так… модель…»
- Еще раз? – тяжело вздохнув, спросил Саймон. – Сколько можно?
- Сколько нужно, столько и будете рассказывать, - с легким презрением проговорил детектив. – До этого мы с вами просто разговаривали, а сейчас для протокола.
Он демонстративно взял ручку и повертел ее в пальцах.
Молодой человек еще раз вздохнул, немного помялся и заговорил:
- У нас с Люси давно были проблемы в отношениях. После похорон бабушки она приехала в очень подавленном состоянии, вызвала меня на серьезный разговор, решив расставить все точки над «i». Она была настойчива, просила рассказать о чувствах, которые я к ней испытываю. И я решил, что не могу больше обманывать и тешить ее необоснованными надеждами. Сказал правду…
- Какую? – Перебил Ортега.
- О том, что любви нет, и никогда не было, - Фаррис сглотнул подкативший к горлу ком. Он вспомнил взгляд Люси, затянутый глубоким разочарованием, в миллионный раз пожалел о том разговоре и своей бессердечности. Он мог соврать еще раз. Столько времени врал, так почему именно в тот день решился сказать правду. Для чего? Зачем?
Пауза затянулась.
- Продолжайте, - напомнил о себе детектив.
Парень, казалось, очнулся ото сна.
- После моих слов не было ни истерики, ни скандала, что тоже не было свойственно Люси, - Саймон опять вздохнул и закрыл глаза. «Ведь можно было в тот момент заподозрить неладное. Попробовать поговорить с ней еще. Не пускать на самотек ее состояние! Да и вообще не отпускать!»
- А потом?
- Потом она собралась и ушла, сказав, что поживет у подруги…
- Вы можете предположить, что ваш разрыв стал для нее основным фактором в принятии столь страшного решения?
- Какое это имеет значение?
- Самое прямое, - усмехнулся детектив, - Если это так, то вы косвенно виноваты в ее смерти. Своим равнодушием вы подтолкнули ее к этому.
- Знаете что? – вспылил Саймон. – Мне хватает собственных угрызений совести за то, что не остановил, не понял ее состояние! Так что не нужно мне доказывать какой я черствый и бездушный! Я сам не могу себе этого простить. Или у нас есть статья за косвенное убийство? Есть? Так припишите мне ее и возьмите под стражу! Только прекратите бередить раны.
Ортега скривился в пренебрежительной ухмылке.
- Вы же ее не любили. Так какое вам дело до ее смерти?
Саймон не выдержал и вскочил с места.
- А вам какое дело до моих чувств? Вам нужно доказать, что это самоубийство? Доказывайте! У вас есть желание меня посадить? Ищите статью и сажайте! Больше я не намерен обсуждать с вами ни Люси, ни ее смерть, ни наши отношения!
Полицейский посмотрел на Саймона исподлобья:
- Довели девушку, а теперь вам все равно? Все вы такие… модели, черт… Небось ее место в вашей постели уже занято?
Фаррис задохнулся от такой наглости и еле сдержался, чтобы не засадить этому хаму по морде. Он постарался взять себя в руки и скривился в усмешке.
- Вас интересует моя постель? Простите, детектив, но я предпочитаю женщин и секс втроем не принимаю!
Ортега улыбнулся:
- У вас хватает совести шутить в такой ситуации?
– А вы не лезьте куда не следует! Не вам судить с кем я сплю! Я сюда даже папарацци не пускаю! А уж от них мне, поверьте, намного больше толку, чем от вас! – молодого человека трясло от бушующего в душе гнева.
Детектив продолжал играть с разошедшимся парнем. Было интересно наблюдать за его реакцией:
- Значит, вас интересует секс с папарацци?
Саймон сжал челюсти, его глаза метали гром и молнии, а желваки ходили ходуном. Отчаяние от собственной черствости, переживания за смерть Люси, отодвинулись, уступая дорогу глухой ярости. Этот мерзкий тип с презрительным взглядом, раздражал всем: своим видом, голосом, а его манера совать нос в самые потаенные уголки души, вызывала желание пустить в ход кулаки.
- Успокойтесь, мистер Фаррис, - «сжалился» Ортега, - я не собираюсь лезть в вашу постель, но вы должны понимать всю тяжесть своей вины.
- Да понимаю я, - устало отмахнулся парень. Гнев и ярость в мгновение сменились тоской в глазах.
Он глубоко вздохнул и рухнул на стул.
В душе детектива шевельнулся червячок сочувствия. «Может, он не так безнадежен?» - пронеслось в голове.
- Ладно, мистер Фаррис, давайте без лишних сантиментов и по делу.
Дальше пошли голые факты, лишенные эмоций. Где? Когда? При каких обстоятельствах?
Мужчина быстро водил ручкой по листу бумаги, а у Саймона было ощущение, что он находится в другом месте и наблюдает за происходящими событиями со стороны. Он, как робот, отвечал на вопросы и никак не мог поверить, что все происходящее правда и Люси больше нет среди живых.
В коридоре послышался шум, Ортега удивленно поднял голову, оторвавшись от протокола. Через пару секунд дверь с треском распахнулась, и в комнату влетел Анри:
- Где этот подонок? – прошипел он, обводя невидящим взглядом помещение. – Я придушу его собственными руками.
- Вы кто? – детектив грозно поднялся с места, но Дюпон увидел объект своей ненависти и бросился на Саймона. Мужчина схватил его за грудки, поднял со стула и грозно кричал в лицо:
- Ты… Только ты виноват в ее смерти! Я тебя предупреждал, я тебя просил, умолял, а ты… Еще называл меня своим другом…
Его руки тянулись к горлу молодого человека, а тот с сожалением смотрел в разъяренные глаза Анри и даже не пытался сопротивляться.
- Мистер Дюпон? – предположил Ортега, - Я попросил бы вас вести себя более достойно, иначе мне придется вызвать охрану.
- Достойно? – расхохотался Анри. – С кем? С этим Казановой недоделанным? С этим ловеласом-неудачником? - но Саймона отпустил и развалился на стуле.
- Пишите, - приказным тоном обратился он к детективу, - я вам все расскажу. И как этот «великосветский лев» издевался над моей девочкой, и как довел ее до самоубийства!
- Анри, - с сожалением воскликнул Фаррис.
- Заткнись, тебе никто слова не давал!
Саймон закрыл лицо руками и судорожно сглотнул. Он ждал обвинений со стороны друга, но оказался совершенно неподготовленным. «Господи, - думал он, - я и только я виноват, что моя девочка сотворила с собой это. Я мог ее остановить, я должен был это сделать, но не придал значения видимым фактам! И, как результат, ее уход, потеря пусть и не любимого, но ставшего близким человека. А теперь еще и друг отворачивается от меня. Единственный друг, с которым можно было не только весело провести время, но и поделиться проблемами, попросить совета. Неужели, он не понимает, что мне тоже тяжело? Неужели думает, что мне совершенно безразлична смерть Люси?»
Он уже не мог слушать слова Анри, которые тот выплевывал детективу, чувство вины, парализовало все эмоции, оставив лишь мысли, от которых не было возможности спрятаться.
Хотелось провалиться сквозь землю, уничтожить себя, пойти на то место, где она сделала это и последовать ее примеру. Все равно ему не будет жизни в этом мире. Он теперь изгой, подлый, черствый, равнодушный убийца, не способный за своими желаниями разглядеть состояние души девушки, с которой прожил под одной крышей не один день. Он ел с ней из одной тарелки, спал с ней, занимался сексом, но в нужный момент не смог среагировать. Она сказала: «Ухожу», а он с радостью отпустил!
- Вы свободны, мистер Фаррис, - донесся до него голос детектива. – Подпишите протокол и можете идти.
- Свободен? Это как? – возмутился Анри. – Вы не собираетесь привлечь его к ответственности?
- Смерть вашей племянницы произошла в результате самоубийства. Вам придется принять этот факт. Я думаю, что мистер Фаррис достаточно четко понимает свою вину.
Дюпон ухмыльнулся.
- Мне, правда, жаль, Анри, - прошептал Саймон.
- Жаль? Тебе жаль? Да ты спал и видел, чтобы избавиться от нее. Но ничего… Полиция не может найти тебе подходящее наказание, я сам займусь этим.
- Мистер Дюпон, - предупреждающе поднял руку Ортега.
- Не беспокойтесь, детектив, я не настолько глуп, чтобы нарушать закон. У нас в модельном бизнесе свои правила, и он получит по заслугам.
Саймон вздохнул, положил руку на плечо друга, теперь уже бывшего:
- Прости меня, если сможешь…
- Не смей попадаться мне на глаза, - прошипел тот, от прикосновения парня его передернуло. – Я уничтожу тебя, подонок.
Волны с грохотом накатывались на берег, оставляя после себя пенные разводы. Над водной гладью поднималась еле заметная дымка, огромный огненный круг медленно опускался к горизонту, окутывая вечер золотом заката. Еще немного и он скроется за небольшой горой, на смену ему опустятся сумерки, пряча под своим покрывалом все проблемы и напасти прошедшего дня.
Саймон стоял у самой кромки, шаловливые волны заигрывали с начищенными носками дорогих кожаных туфель.
Он, не отрываясь, следил за уходящим на покой светилом. Глаза слезились, то ли от резких порывов ветра, нагло треплющего волосы, то ли от мыслей, которые раскаленной лавой обжигали мозг.
Солнце опускалось все ниже и ниже, меняя свои оттенки. Редкие облака проявлялись на его фоне затейливыми узорами.
Захватывающее зрелище, вызывающее благоговение и восхищение перед могуществом и красотой природы, но на Фарриса закат всегда нагонял тоску.
Закат – олицетворение окончания еще одного дня, еще одного мгновения твоей короткой, как один вздох, жизни. Только на закате начинаешь задумываться о том, что ты сделал хорошего, чем смог помочь людям, что привнес в существующий порядок. Сегодняшние итоги опускали его собственное «я» на уровень бесполезной улитки, медленно ползущей по огромному холодному камню.
Он снова и снова прокручивал в голове тот злополучный вечер. Вот тут можно было посмотреть нежнее, а в этот момент обнять. И в который раз укорял себя за то, что не соврал!
Если бы можно было вернуть все вспять, если бы можно было переиграть этот день набело, смог бы он изобразить радость от встречи? Счастье от ее присутствия?
«Сколько раз я желал, чтобы она ушла, чтобы исчезла из моей жизни? Она все поняла, она как-будто прочитала мои мысли и исполнила это желание дословно. Ох уж эти мысли. Почему человек, размышляя о чем-то, не предполагает, что это может материализоваться? Почему не думает, что исполнение желаний не всегда приносит радость? Если бы я знал… Если бы я мог предположить… Я никогда, ни за что бы не желал избавиться от присутствия Люси!»
Он не мог больше сдерживаться. Периодически подкатывающие слезы получили свободу, и парень заплакал навзрыд. Он корил себя, кричал ветру ее имя, просил прощения: у нее за свою черствость, у Анри за то, что лишил его самого дорогого в жизни, у Бога за то, что не смог уберечь девушку от греха.
Солнце давно спряталось за горизонт, уступив место ночному светилу, которое бездушно взирало на душевные терзания молодого человека.
- Только я один виноват в ее смерти. Этот тяжкий груз всегда будет лежать на моем сердце, нет мне прощения, - шептал он луне, стараясь оправдаться перед ее осуждающим взглядом.
- Ты не должен винить себя в случившемся, - мягкая ладонь легла на его плечо.
На похоронах ему казалось, что каждый из присутствующих считает его убийцей. Он ловил на себе осуждающие взгляды общих друзей, презрительные шиканья ее подруг резали слух, а Анри задохнулся гневом только от одного его вида.
- У тебя хватило наглости явиться сюда? – злобно рявкнул он, толкнув парня в грудь.
И только маленькая Диана, после так безудержно рыдающая у гроба, с сочувствием обняла его у дверей церкви.
- Держись, - тихо проговорила она и отошла.
Люси лежала в гробу, похожая на прекрасную сказочную принцессу. Гримеры постарались на славу - не осталось и следа от трупных пятен и последствий утопления. Кипельно белое подвенечное платье, кружевная фата, обрамляющая темные, красиво уложенные волосы, все это придавало ее бледному лицу таинственность и неземную красоту. Сердце сжалось от вида ярко накрашенных губ. Как жарко, как страстно они его целовали…
Он провел рукой по холодной коже, густо покрытой тональным кремом, и поцеловал девушку в лоб.
- Прости меня, - еле слышно прошептал он.
На кладбище собрался весь бомонд, но в этой толпе Саймон ощущал себя одиноким. Все держались парами, высказывали Анри соболезнования и слова поддержки. Фаррис же стоял чуть в стороне, как будто он был самым чужим человеком в ее короткой жизни. А что? Возможно это и так. Ведь если бы не произошла их встреча, у нее совсем по-другому могла сложиться судьба. Она полюбила бы другого парня, возможно, это было бы взаимно, родила бы детей и самое главное – продолжала бы жить! А сейчас она лежит в гробу – такая красивая и совсем холодная. И в этом виноват он - мужчина, который был любим, но не смог оценить этого!
- Я каждый вечер прихожу сюда, - срывающимся голосом проговорила Диана, присаживаясь рядом с ним на песок. – Мне кажется, что я вижу ее лицо, слышу голос, который что-то шепчет мне, но я не могу разобрать слов…
Горячая слеза, скатилась по щеке Саймона. У него не было сил смахнуть это проявление собственной слабости.
- Ты не должен винить себя, - повторила девушка.
- Почему? – прошептал он, стараясь справиться со слезами. Сейчас ему меньше всего хотелось с кем-то разговаривать, но Диана пыталась его поддержать, и это казалось странным.
- Мы оба прекрасно знаем, каким ранимым человеком она была, оба знаем, как до безумия любила тебя, и только ты и я в состоянии оценить насколько это было похоже на помешательство. Она часто говорила о том, что надеется на ответное чувство.
- Она догадывалась? – удивился Фаррис.
- Она всегда знала, что ты ее не любишь, Саймон.
- Она говорила тебе об этом?
- Постоянно… А еще говорила, что когда будет твердо уверенна в том, что у тебя не получится, она оставит тебя в покое. Я не могла предположить, что таким образом… - Диана всхлипнула.
- Я старался, правда, старался, но так и не смог…
- Я знаю. И ты в этом не виноват… Любовь – самое капризное чувство. Она или есть, или ее нет. И человек не в состоянии заставить себя испытать то, что не проснулось в сердце с самого первого взгляда, с первой встречи. У вас не было будущего, и она это знала.
- Почему же жила со мной столько времени?
- Наша женская натура – до последнего надеемся на чудо.
- Я не стал ее волшебником…
- И не виноват в этом!
Они замолчали. Небо зажглось мириадами ярких звезд, ночь вступила в свои права. Холодная луна освещала две одинокие фигуры, сидящие чуть поодаль друг от друга. Каждый из них думал о своем: Саймон пытался понять, почему лучшая подруга Люси поддерживает его, а девушка прислушивалась к порывам ветра, силясь понять, какое послание он хочет передать от любимой подруги. Но у каждого перед глазами стояло красивое лицо Люси с грустным бездонным взглядом.
- Мне кажется, тебе лучше уехать, - нарушила мрачное молчание Диана. – Анри очень злится, я слышала, как он уговаривал Георга вышвырнуть тебя и обрубить все возможные связи.
- Георг вряд ли пойдет на это, там очень большие санкции за необоснованное прерывание контракта, - сказал парень и ужаснулся. Как он может сейчас рассуждать об этом?
- Они найдут за что, - грустно вздохнула девушка, - Анри постарается…
- Мне все равно, - устало проговорил молодой человек. – Я сам хотел поговорить с Осборном. Я все равно не смогу больше выйти на подиум.
- Не говори так. Сейчас просто такой момент – тебе нужно успокоиться, отвлечься, все пройдет. Ты востребован, не захочешь работать на Георга - любой модельный дом с радостью откроет перед тобой новые вершины.
- О чем ты? – усмехнулся Фаррис. – Все каналы, все газеты только и кричат о том, что я виноват в смерти Люси. Какой позор… Кому я нужен с подпорченной репутацией? И если честно сказать, я не хочу больше работать… Хочу домой, к маме…
Он резко поднялся и отошел.
Диана вздохнула. Этот двухметровый гигант напоминал маленького мальчика, которого обидели и он хочет найти защиту.
В душе каждой женщины живет мать, даже в самой молодой и еще не испытавшей радости материнства. Именно эти чувства и захлестнули девушку, она подошла и положила голову ему на плечо.
- Хочешь домой? Вот и правильно, вот и поезжай, - мягко приговаривала она, поглаживая его растрепавшиеся волосы.
Саймон тихо плакал.
- Ты сошел с ума? – нервно покусывая губу, говорил Георг. – Что значит уеду? Как не хочу работать? Да ты понимаешь, во что это тебе выльется?
- Забери все – квартиру, деньги на счете, будет мало – продам дом, только отпусти… Я не могу… Я не хочу находиться тут. Мне все напоминает о ней: каждый уголок в гримерке, каждая вещь. Не могу смотреть на девчонок, работавших с ней вместе, не могу идти по подиуму, где ходила она… Да и зачем я тебе с репутацией бездушного убийцы?
- Идиот, сейчас, когда вокруг тебя такой скандал, можно столько денег заработать, тебе и не снилось! Или тебя уже переманил кто-то? – Осборн нервно задергался.
- Георг, я похож на того, кто сейчас в состоянии думать о новом контракте?
- Ты похож на аморфную, тупую амебу! Бросать работу в такой момент! Фаррис, ты точно идиот!
- Отпусти…
- Нет! Нет! И нет! Я не хочу терять модель, приносящую такую прибыль! В отличие от тебя, мне всегда нужны деньги!
Саймон опустил голову, повисла пауза. Было слышно, как в соседнем репетиционном зале играет музыка, монотонный голос постановщика отсчитывал такт. Парень почувствовал физическую тошноту. Все, что когда-то приносило наслаждение, сейчас раздражало до такой степени, что хотелось бежать отсюда, сломя голову. «Не хочу!» - пронеслось в голове.
- Я все равно уеду, - он резко поднялся, приняв окончательное решение. - Подавай в суд, я отдам все, что у меня есть, но работать не буду!
- Идиот, - всплеснул руками Осборн.
Фаррис развернулся и направился к двери.
Георг понимал, что вот сейчас он выйдет и больше никогда не вернется. Слишком хорошо знал он этого упрямца – если что-то решил, то обязательно сделает. Не помогут ни угрозы, ни уговоры!
- Стой, - выпалил Георг, стараясь придумать на ходу хоть какие-нибудь доводы.
Парень обернулся.
- Я даю тебе отпуск, - устало вздохнул Осборн.
- Мне не нужен отпуск, я не вернусь…
- Погоди, - мужчина обошел стол и подошел к Фаррису, – сейчас ничего не говори. У меня к тебе единственная просьба – не сжигай мосты. Может, успокоишься, отдохнешь, пройдет время и все покажется нелепостью.
- Я не вернусь, - в сотый раз повторил Саймон.
- Осел, - вздохнул Георг, - упрямый осел!
Он махнул рукой и отвернулся. Фаррис прекрасно понимал своего шефа. С одной стороны тому было жаль упускать такую прибыльную модель, а с другой – они столько прошли вместе.
- Прости, - вздохнул парень, чувствуя свою вину, - я, правда, не могу больше. Мне уже давно это не приносит удовлетворения, и смерть Люси лишь подтолкнула меня к более быстрому принятию решения.
Георг развернулся, крепко обнял парня и резко отпустил, смутившись собственной минутной слабости.
- Делай что хочешь, только обещай мне, что если вдруг появится желание работать – вернешься ко мне!
Саймон улыбнулся, кивнул, похлопал шефа по плечу и молча вышел.
- Осёл, - добродушно повторил Осборн ему вслед. – Красив, как бог, но упрям, как осёл!
Он сидел на ступеньке и рассматривал комнату, как будто видел ее в первый раз. Два года он жил здесь: радовался и грустил, чувствовал душевный подъем и утопал в разочарованиях, а сейчас все казалось чужим и незнакомым. Скоро новые хозяева зайдут в подъезд, весело поприветствуют Гарри, поднимутся сюда и наведут свой порядок. А он будет дома, рядом с единственным человеком, который никогда не предаст, не оттолкнет и примет его таким, какой он есть.
Зажужжал зуммер домофона.
- А вот и такси, - прошептал парень, поднялся и нажал на кнопку.
- Мистер Фаррис, - послышался голос консьержа, показавшийся таким родным, - к вам тут девушка рвется.
- Гарри, ты же знаешь, я никого не принимаю, - разочарованно произнес молодой человек.
- Она говорит, что ей очень надо, - не унимался Плэйн, - говорит, что вы должны с ней встретиться.
- Гарри, - усмехнулся Саймон. Мужчина был в своем репертуаре: немного глуповат, но добродушен и предан, - если я сказал: «Никого» - значит никого!
- У нее добрые глаза, мистер Фаррис, - прошептал консьерж.
До слуха донеслась какая-то возня и еле слышный женский голос.
- Мистер Фаррис, она говорит, что когда вы услышите ее имя, то обязательно примите.
- И как же зовут это настойчивое создание? – улыбнулся парень.
- Ой, у нее библейское имя, мистер Фаррис. Ее зовут Ева.
- Ева? – прошептал молодой человек.
«Ей что от меня нужно? – Пронеслось в голове. - Вот только ее мне и не хватало»
И тут же новая мысль обожгла мозг.
«Дожил… Вру самому себе…»
От одного имени сердце зашлось и забилось, как раненный зверь. В глубине души Саймон надеялся еще раз увидеть ее глаза, услышать голос, но он упорно подавлял эти желания. Он даже собирался заехать попрощаться, но остановил себя уговорами, что так будет лучше. А сейчас Ева стоит внизу и хочет его видеть. Испуганное сердцебиение сменилось радостным волнением.
- Пусти, Гарри, - прошептал он.
«Я так мечтал ее увидеть, так ждал этого, а теперь боюсь… Чего? Если она приехала сама, значит ли это, что я ей не безразличен? А как же ее дорогой и любимый Маршалл?»
В звенящей тишине комнаты он слышал, как поднимается лифт, как он остановился на уровне пентхауса. Парень спрятал трясущиеся руки в карманы и, не отрываясь, смотрел на двери.
Она вошла и встала на пороге. Скользнула взглядом по приготовленным чемоданам.
- Уезжаешь?
Саймон кивнул. Он боялся сказать даже слово, чтобы не выдать свое состояние дрожью в голосе.
- Надолго?
Почему-то вспомнились уроки Ребекки: «Если сильно волнуетесь, глубоко вдохните и медленно выдохните – говорить будет легче!» Он последовал наставлению бывшего педагога.
- Насовсем, - пусть немного глуховато, но все-таки смог выдавить он.
В одно мгновение в ее глазах мелькнули сначала удивление, потом разочарование, а потом отчаяние.
- Когда? – тихо спросила она.
- Самолет через три часа.
- Ясно…
В душе Фарриса творилось нечто невообразимое. Хотелось обнять ее, прижать к себе, шептать всякие глупости, но он стоял, как столб. Одно единственное имя перекрывало собой все порывы – Теодор.
- Тогда я пойду, - прошептала девушка и развернулась.
- Поехали со мной? – сорвалось с языка наперекор всем сомнениям.
Колея
Линейный вид
