Глава тринадцатая. Собственно о подвигах и грехах.
Не помню, как мы добрались до гостиницы. Делатре молчал и лишь встревожено поглядывал на меня, очевидно, мучаясь мыслью, что заставил меня страдать. Я, как могла, успокоила его и постаралась проскользнуть в свою комнату никем не замеченной.
Оставшись одна, я дала волю гневу и отчаянью. Злой рок преследует меня! Я не могу помочь отцу, не предав возлюбленного. Я глотала слезы, представляя жалкие картины своего позора. Ах, Анри, милый мой друг! Отчего жизнь так жестока и несправедлива к нам? Отчего я должна делать столь тяжкий выбор, не суливший нам ничего хорошего?
Разочарования и потери, слезы и боль стали моими спутниками. И если мне дано испить до конца чашу невзгод, преподнесенную судьбой, я должна сносить все с достоинством! Но где, где взять силы проявить это качество? Откуда взяться достоинству и чести, если они становятся разменной монетой в чьей-то неблаговидной игре? Я металась по комнате, заламывая руки и то и дело утирая непрошеные слезы.
Неожиданно я вспомнила про узорчатый кошель, переданный мне при встрече. Руки мои дрожали, и я с трудом развязала золотистые шнуры. В послании, извлеченном из кошелька, подробнейшим образом описывались место и время аудиенции. Я должна была сегодня же вечером прибыть на встречу, сопровождаемая лишь слугой. Слугой? Но у меня только служанка. Святая дева, ну с кем мне поделиться? Что делать, кому довериться? С кем посоветоваться? И что, что, скажите на милость, говорить Анри?
На миг мне захотелось рассказать все моему возлюбленному, и я уже решилась на это с каким-то внутренним облегчением. Потом остановила себя. Он запретит мне идти. Он скажет, что отец мой, благородный и достойный человек, не одобрит подобное решение своей дочери. И даже ценой свободы, более того, смерти, не станет подвергать меня такому позору и унижению. И будет прав!
Но как я буду жить дальше, зная, что могла избавить отца от кровавой участи и не сделала этого, боясь обидеть свою гордость?!
Я села. Как ни странно, я поняла, что решение уже принято мною. А раз так, то нечего мне лить слезы пытаться избежать действительности. Ее надо принять, иначе зачем все это долгое путешествие в Париж, зачем столько красивых слов, зачем заручаться помощью друзей, если ты не можешь выполнить то, что, собственно, и собиралась делать?
Удивительно, но я успокоилась и была готова принять любые неожиданности. Мне нужен был Делатре. Лишь Антуан мог сыграть роль слуги, не требуя объяснений. Ведь он и есть почти единомышленник. Разве не он устроил свидание с прекрасной дамой?
Стук в дверь вернул меня к действительности. Сессиль сообщила, что Анри хочет меня видеть. Я постаралась придать лицу счастливое выражение, а жестам - непринужденность.
Ах, мой бедный Анри, ну разве достоин ты той участи, которой награждает тебя твоя возлюбленная?
- Люсьена, любимая, нежный мой ангел, - он заключил меня в объятия сразу же, как только дверь за Сессиль закрылась. – Мы с Аланом отправляемся к его сослуживцу. И неизвестно, как долго нам придется ждать под стенами тюрьмы, пока тот сможет подать нам условленный знак. Не волнуйся и ложись спать, не терзая свое бедное сердце. А к утру будут новости, любовь моя! И я уверен, они будут хорошими!
Он гладил мои волосы, утешая меня, успокаивая, нежно целовал в губы, глаза и лоб. А я старалась из всех сил сдерживать ненужные рыдания и казаться спокойной.
- Что ж, - сказала я, ответно целуя его в губы, - иди, любимый, и добудь мне весточку, узнай хоть малость о моем несчастном отце. Не знаю, смогу ли я спать, но ждать тебя, родной, я буду с великим нетерпеньем!
Проводив Анри, я вздохнула. Что ж, так много лучше. Мне не придется лгать ему и притворяться. Он уйдет сейчас, а я направлюсь навстречу своей судьбе. Но отчего же я решила, что мой благодетель будет весьма корыстен? Быть может, все и обойдется?
Я велела Сессиль позвать Антуана.
Эх, ночной Париж! Город, возбуждающий любовь и восхищение днем, ночью превращается в темный лабиринт улиц без названия и признаков жизни… Но нет, так только кажется на первый непосвященный взгляд. Жизнь кипит и глухой ночью! Вот группа загулявших студентов-школяров спешит на улицу Кур-Робер, сжимая в руках монетку и добрую бутыль вина, чтобы заглянуть к девицам. Вот городской дозор, переговариваясь и злословя, мерит шагами мощеную улицу, освещая надвинувшиеся стены неровным пламенем факелов. А под мостом устраивается на ночлег бедняга-провинциал, не успевший выехать до закрытия городских ворот. В таверне, стоящей на окраине, у самой стены города, своя жизнь. Тут можно встретить самую разнообразную публику. И мелких ушлых воришек, и безухих рецидивистов, и путников, идущих по самым разным делам, и монахов, затевающих вечные споры. По площади не спеша едет карета с опущенными шторами. По всему видно – с тайного свидания. А вот два всадника, едва не потерявшиеся в темном пространстве города, подъезжают к стенам Шатле, спешиваются и прячут лошадей в ночную тень, сильнее закутываются в плащи, готовясь к долгому ожиданию. Наши старые знакомые – Анри и Тесьер. Анри едва сдерживает нетерпение. Рассудительный Алан молча похлопывает по плечу нетерпеливого юношу. Неизвестно, сколько ждать новостей. А хуже того, неизвестно, что это будут за новости...
Я шла темными коридорами, следуя за секретарем высокопоставленного лица, назначившего мне встречу. За мной тенью следовал Делатре, одетый в простую одежду. Огонь факелов красными всполохами отражался на стенах, приводя мою душу в трепет. Страх липко окутывал меня, кончики пальцев, пытающиеся запахнуть плащ, предательски дрожали. А в груди все щемило, холодело, и комок, появившийся из самой глубины души, мешал дышать. Святая Тереза, я боюсь! Как я могу так отчаянно бояться, так безумно жалеть себя?! Заметив, что я вся трясусь, Делатре неожиданно схватил меня за плечи.
- Госпожа Люсьена, давайте остановимся, - жарко зашептал он, - давайте не пойдем! Разве я не вижу, с каким трудом Вам дается эта встреча! Я во всем виноват, я не должен был…
- Сударыня, следуйте за мной, - секретарь, почувствовав заминку, повернулся к нам и пристально оглядывал разыгравшуюся сцену.
- О да, сударь... Шнуровка... Она развязалась. Я иду, – голос предательски трепетал.
Мы вошли в роскошную гостиную, где огненной жаркой пастью пылал в углу огромный камин. Делатре остался за створчатыми дубовыми дверями.
Гостиная была великолепна. Резной массивный стол украшала изысканная резьба в виде корней и листьев, роскошный бархатный полог закрывал стрельчатое окно, ковер, явно иноземной работы, поражал красками и мастерским плетением, а золотые подсвечники подчеркивали изящество и богатство комнаты.
- Прошу, сударыня, садитесь, – с поклоном предложил надутый секретарь. - Ожидайте, барон де Ровиньяк примет Вас через несколько минут.
Ровиньяк? Я вскочила с мягкого стула. Желание убежать было столь острым и всеохватывающим, что я едва удержалась на месте. Барон, арестовавший моего отца, барон, чьи люди хозяйничали в замке, барон, чье имя я хотела бы забыть! Но он единственный, кто может помочь мне сейчас. Но захочет ли? Да и зачем ему помогать мне, зачем назначать мне встречу? Самые темные мысли стремительно неслись в моей голове, не находя ответа на вопросы, которые я сама себе задавала. Я чувствовала, что гибну. Пропадаю. Бежать, надо бежать! И я уже направилась к выходу, когда серебряные звуки шпор раздались совсем рядом. Метнувшись обратно к креслу, я застыла, мертвым взглядом уставившись на стену, украшенную восхитительным гобеленом и коллекцией клинков и ножей.
Дверь распахнулась, и Ровиньяк стремительно вошел в комнату, на ходу сбрасывая плащ и перчатки на руки подобострастному слуге. Он был раздражен чем-то. Глаза его сверкали, тонкие губы были сжаты, лицо заострилось. Оперевшись на стол, он взглянул на меня, легкая усмешка коснулась его рта, но не глаз.
- Милейшая мадемуазель де Лассанж! Я необычайно рад видеть Вас в Париже! – произнес он с легким изящным поклоном. – Что заставило Вас бросить замок, проделать столь долгий путь и почти месяц жить в такой дыре, как «Пестрая курочка»? Вы с Вашим изяществом, воспитанием и благородством в столь не модном месте?
Он язвительно улыбался, охватывая меня цепким взгядом стальных глаз. Насмешка, звучавшая в его словах, была выходом его ярости и злости, таившейся в нем. И это было заметно. Я, вскинув голову, склонилась в полупоклоне и отвечала ему, стараясь, что бы голос не выдал моего волнения.
- Мессир, столь многие неудобства может выдержать лишь человек, идущий к цели. И эта цель помогает ему, делая дорогу короче, постель мягче, а скверную гостиницу – прекраснейшим из замков! И та же цель помогает мне выдержать насмешки и язвительные намеки, которыми Вы, сударь, пытаетесь задеть меня.
- Цель? И что за цель привела Вас в мою гостиную? – он встал передо мной, скрестив руки и нахмурив властные брови. – Насколько осведомлен я моей очаровательной знакомой, Вы хотите просить за отца? Не так ли?
- Да, я желала этого всей душой, но вижу, что пришла к Вам не ко времени. Хоть и не я виновна в Вашем гневе, не я причина Ваших неприятностей, но сейчас Вы не в духе, и мои просьбы лишь станут раздражать Вас. Я думаю, мне лучше уйти, дабы не ставить себя в неловкое положение, а Вас – в смешное, – я поклонилась, намереваясь покинуть комнату.
- Ну нет, маленькая графиня, - буквально прорычал Ровиньяк, ловко схватив меня за локоть. – Нет, моя маленькая Лассанж! В смешное положение Вам не удастся меня поставить, ибо я не намерен смеяться! Ах, не Вы причина моего гнева? Кто это Вам сказал? Быть может, именно Вы и вся Ваша непреклонная семейка упрямых лангедокцев и есть причина моих расстройств! Вы пришли просить, так просите! Будем торговаться! Как Вам такая мысль, о непреклонная графиня? – он сверлил меня взглядом.
Глаза его отсвечивали сталью, скулы покрыл гневный румянец, он едва сдерживал себя. А я не понимала причин его гнева! Я отступала к стене, сжавшись в комок, а он все сильнее тряс меня за локоть, и сохранить достоинство мне становилось все трудней.
- Торговаться? - вскричала я – Да Вы уже смешны, барон! Мне нечего Вам предложить! Ибо я не знаю законов той торговли, где в ход идут честь и совесть, благородство и долг! Не будьте лавочником, отмеряя пару фунтов чести. Вы проторгуетесь! Так как не знаете ценности этих вещей! –я уже не сдерживалась, бросая ему в лицо эти слова, и пыталась освободиться из его железных пальцев, чем привела его в еще большее бешенство.
- Ах, вот как?! А если я брошу Вас в темницу, если раздену Вас донага и отдам похотливой солдатне на откуп, – тогда, вот тогда, Вы станете со мной торговаться? Вы ведете себя как холеная графская дочь, но Вы лишь нищенка, лишенная богатства и силы, Вы пылинка под ногами королевской власти, и я накажу Вас за это! – Ровиньяк ревел, как раненый бык.
Вся рука моя горела, плечо онемело, и боль отдавала в голову! Я теряла остатки сдержанности, меня охватили злость и ненависть, все мое естество заполнялось ядом, горечью обиды и негодования!
- Не смейте трогать меня, барон, - зашипела я, вырываясь, - не смейте пугать меня крепостью! Придите в себя и будьте мужчиной, а не палачом в роскошных доспехах! Иначе кровь Ваших жертв испачкает Ваш белоснежный наряд, и только слепой не заметит, что запятнана и Ваша совесть!
- Ну, хватит! Все! Вы необычайно болтливы для нищей девицы! - Ровиньяк тяжело дышал, и лицо его исказилось. - Кто, кто был в Вашем замке накануне ареста? Вам известно имя? И главное – ответьте, как он ушел? Если не скажете – клянусь, я брошу Вас в башню и проделаю все то, что делал с Вашим отцом! Вы станете визжать, как визжал Ваш отец, стонать и просить, как просил он…
Вмиг потемнело в глазах, потолок с фресками опускался на меня, стены кружились. Крик вырвался у меня из груди, рука, свободная от тисков Ровиньяка, нащупала прочную рукоять клинка, висящего на стене.
Невыносимый вихрь чувств, боли, ярости, гнева клокотал во мне подобно вулкану на картинках в стариной книге! Кинжал привычно вышел из ножен, и я совершенно точно вонзила его в открытый живот барона.
Грехи и подвиги Люсьены де Лассанж
Потом ты вновь даешь возможность проникнуться настоящей средневековой атмосферой. Ну а на десерт - встреча с Хеленой. понятия не имею, как это возможно, но вышло очень здорово) 
Линейный вид
