Дима грубо схватил девушку за руку и притянул к себе. Сердце застучало быстрее, подсказывая, что парней стоит выгонять немедленно.
— Да ладно, всего лишь семь вечера, а с нами нескучно,— от него разило крепким алкоголем.— Дай мне шанс.
— Извини,— Люба помотала головой, вывернулась и схватилась за дверную ручку. Она оказалась между парнями. Приятель сокурсника ухмылялся, но глаза выглядели жестокими.
В следующую секунду последовал оглушительный удар в висок. Тем самым зонтом, который пролежал в квартире не меньше недели, дожидаясь, пока его заберут обратно. Девушка упала прямо на Олега, и он оттолкнул ее на Диму, словно мяч. А потом Любино лицо поймало кулак голубоглазого Олега.
В умных книжках и журнальных статьях пишут: в самообороне при нападении все решают секунды, можно что-то успеть сказать или дать отпор. Конечно, Люба читала подобное, даже немного готовилась и отрабатывала приемы, которые считались наиболее эффективными. Но в самый ответственный момент практически все знания как назло начисто испарились из головы. Их место заменила нарастающая паника — не надо быть семи пядей во лбу, чтоб догадаться, как именно начнут разворачиваться события дальше. Девушка кое-как выкрутилась и попыталась ударить ребром ладони в горло Дмитрию, как учили умные люди в умных статьях. Но хилую атаку парировали, нестерпимо больно вывернув кисти. Олег обхватил сзади одной рукой, а второй вцепился в волосы, лишая возможности двигаться, в этом время сокурсник запустил грязные пальцы под юбку, сдирая белье прочь. Отчаяние завладело Любой с головой. Почему, ну почему она не кричала?
Отчего-то принято считать, что изнасилование — это распространенная женская фантазия, в которой прекрасный незнакомец, не спросив имени, мастерски делает с женщиной что хочет. Без разговоров, грубо, но невероятно приятно; умеет удовлетворить любую проходящую мимо по улице. Но в жизни все иначе, в жизни все куда жестче.
Любу не просто избивали, держа за волосы, а натурально убивали, размеренно, не спеша. Хватка была настолько крепкой, что любые попытки брыкаться или вырваться казались безнадежными. Девушку тащили в комнату, но она старалась обороняться изо всех сил, сбила ногой со стола посуду — когда раздался дверной звонок, Люба доедала ужин перед телевизором. Один из парней положил ей руку на горло, с силой вдавливая в диван, и, чтобы завуалировать возможные крики, включил громкость телика на полную мощность. Фоном всему происходящему шла передача о выработке различного текстиля; зеленую ткань в светлый горошек и веселый голос диктора девушка запомнила навсегда.
Люба понимала: она обязана уцелеть, она обязана сопротивляться, если ее так откровенно лишают жизни. Раз уж решили растерзать, то все равно сделают это. Какой-то мизерный шанс остановить безумие был, и вырваться все-таки удалось. Благодаря разбитой тарелке с остатками риса и кетчупа. Осколок желтой керамики неожиданно легко вошел в голень сокурсника.
Окровавленная и голая, девушка выскочила в подъезд и заорала, звоня, стуча в двери соседей. Парни тоже выбежали из квартиры и, испугавшись возможной расправы, молниеносно спустились на улицу.
Как была, Люба рухнула на разбитые колени на лестничной площадке, плевать, что пол не слишком чистый и люди смотрят. Девушка даже не могла моргать, не то что говорить. Раскачиваясь из стороны в сторону, она просто выла, громко и душераздирающе, с широко раскрытыми глазами. Слезы стекали по лицу, смешивая тушь для ресниц и кровь из рассеченной брови.
Кто-то сердобольный позаботился: накинул плед, позвонил матери на работу и вызвал полицию. Дальше последовал второй круг ада: пришлось рассказывать произошедшее столько раз, что смысл слов начинал теряться. Люба напоминала заезженную пластинку, повторяющую одно и то же практически без остановки — разным людям, по форме и в гражданском в однотипных серых кабинетах.
— Нет единственной стопроцентной улики в этом случае — спермы или смазки. Изнасилование недоказуемо,— участковый поправил мятый воротничок грязно-голубой рубашки.
— А порванная одежда?— запричитала Тамара Васильевна, мать Любы, постепенно повышая дрожащий голос.— Синяки, ссадины?..
— Мы можем инкриминировать только две статьи,— сотрудник правоохранительных органов устало вздохнул.— Побои и причинение легкого вреда здоровью, ведь у вашей дочери даже сотрясения головного мозга нет.
— И какое наказание по тем статьям?— грустно спросила мама, безо всякой надежды.
— Штраф в размере сорока тысяч рублей или месяц общественных работ,— механическим голосом ответил мужчина.
Полиция оказалась бессильна, подонкам толком нечего предъявить — попросту не хватало букв закона.
Третий круг случился на экспертизе, у гинеколога.
— Сучка не захочет — кобель не вскочит,— усмехнулась немолодая медсестра.
Любе было уже все равно, она напоминала ходячего мертвеца, но Тамару Васильевну такие слова повергли в шок.
— Небось еще и одета была вызывающе,— припечатала вдогонку женщина в потрепанном халате.
— Да вы что?— заголосила мать.— Домашняя растянутая футболка на размер больше и юбка ниже колен — разве вызывающе?
— Ну знаете, у девушек часто колени находятся в районе попы, так что ничего удивительного…
Врач остановил перепалку двух женщин, а Люба сидела в это время в слезах, поджав ноги на кушетке в кабинете, и истошно подвывала какой-то невидимой луне. В этом вое нечеловеческих тонов была вся ее боль, унижение и безысходность.
В университете мама взяла академический отпуск для дочери, отправила к тетке в соседний район пожить немного вдали от страшной квартиры. Если Тамара Васильевна не могла приехать после работы, то они созванивались. Девушка посещала раз в неделю психолога — женщину, конечно, потому как Люба не могла контактировать с мужчинами. Вообще.
Следующий круг ада настал после, когда все-таки пришлось вернуться обратно. Гостить у родственников слишком долго ведь тоже неудобно. Эти двое отнюдь не исчезли, напротив, ощутили собственную вседозволенность. Поджидали на улице и зажимали девушку у стен ее же дома среди белого дня. Ребята красочно расписывали свои фантазии, лапали, а от слов, которые они произносили, хотелось умереть на месте. Как только шок прошел, все усугубилось ночными кошмарами. Начались истерики, панические атаки при виде себя без одежды в зеркале. Люба практически в одночасье стала нервозным параноиком, боялась лишний раз высунуть нос на улицу. Но и в той самой комнате с проклятым диваном находиться было абсолютно невозможно.
Говорят, время лечит. Ни черта оно не лечит, в лучшем случае учит жить с болью. Любые раны пусть медленно, но все же затягиваются. Однако стоит сделать неверное движение, как они вновь расходятся. Шрамы неизбежны, это на всю жизнь.
Люба совсем не хотела умирать. Будучи очень сильной по натуре, поклялась самой себе, что обязательно станет счастливой. Решила заниматься спортом, учиться защищаться по-настоящему — хорошая мысля приходит опосля. Но Любе самооборона не казалось таким уж бесполезным делом, особенно учитывая непрекращающееся преследование.
Однажды вечером, совсем непоздно возвращаясь домой с первой тренировки, уставшая Люба вновь натолкнулась на притеснителей. На этот раз не на улице, а в подъезде: парни стояли у ее двери и улыбались. Девушка обернулась и хотела было побежать вниз, но ее ловко схватили за руку и зажали рот. У Олега оказался нож, а Дима настойчиво требовал, чтобы Люба пригласила их в гости. Они знали, что матери нет дома, и «никто не будет мешать». Один из парней отнял зажатые в ладони ключи и открыл замок.
В это время Тамара Васильевна ехала смотреть другую квартиру, прекрасно понимая, что дочь в прежней жить никак не сможет. Домой женщина возвращалась с радостной вестью, наконец-то нашелся хороший вариант обмена. Но стоило ей подойти к зданию, как улыбка сошла с лица: у их подъезда стояли машины полиции и «скорой». Сердце в груди больно ухнуло вниз. Не помня себя от переживаний, она поднялась на этаж. Увиденное казалось дурным сном. Всюду сновали люди в форме, в разной форме, не только погоны, но и самое страшное — белые халаты. Дочь лежала в коридоре. Ничком. С разодранным горлом.
Древовидный вид
